God, why are u so clumsy?

— Приношу свои искренние извинения, мадам, — протараторил Ким Ханбин, несколько раз кланяясь на девяносто градусов и одновременно собирая выпавшие из его сумки учебники. — И вам, юная мадемуазель. Ни в коем случае не хотел вас толкать — просто невероятно спешу! Так и не поднимая глаз от носков собственных кед, Ханбин поклонился ещё раз и стартовал с места, ловко лавируя между прохожими. «Опаздываю! Опаздываю! Опять опаздываю! Чтоб этим ведьмам пусто было! Учитель Ли сегодня меня точно на костре спалит!» — билось в его голове в такт быстрому стуку сердца. Да, давненько он не устраивал таких марафонов — уже неделю как. Проспал, расслабился, запыхался… Как следствие — опоздал! Ещё и нечистую силу эту, телепатирующую всех направо и налево, встретил! Как назло! — Мам, — сквозь шум оживлённой улицы и свои панические мысли услышал Ханбин голос той мамзель, которую нечаянно чуть не сбил с ног. — Почему тот мальчик назвал нас ведьмами?.. — Чёртова детская стихийная магия! — буркнул парень себе под нос и ускорил бег, уже не прислушиваясь к тому, как будет выкручиваться мать той мелкой шмакодявки. По своему опыту старшего брата он знал, что это будет непросто. — Чёртовы телепатки! Наконец добравшись до школы, Ханбин затормозил перед её метровым забором. Быстрый взгляд на часы и злое пыхтение, так как урок начался уже тринадцать минут назад. Невезучее число! И он невезучий! План уговорить добряка-сторожа пропустить его — ну, в последний раз! — провалился. Добряк добряком, но этот человек был чересчур принципиален. Ханбин поправил капюшон зелёной толстовки на голове, пару раз подпрыгнул и, немного разбежавшись, перемахнул через двухметровый забор. Плавно приземлившись в кусты уже на территории школы, опоздун на первой космической рванул к нужному окну. Почему он заходил в учебное заведение через окно, а не через дверь, как все нормальные люди? Ну, во-первых, оборонительный кордон, который держала жена сторожа, был ему не по зубам. В прошлый раз он забыл поздравить её с днём рождения, моментально разрушив в глазах охранницы свою репутацию «хорошего мальчика», а спустя неделю его лучший друг взорвал туалет на первом этаже, что также не поспособствовало улучшению их отношений. Во-вторых, урок-то уже начался — и как он будет незаметно заходить в класс со стороны дверей? А в-третьих, грех не использовать собственные способности для облегчения жизни! Отправив сообщение с просьбой незаметно открыть окно контакту «ГубкаБобДырявыеШтаны🖤», Ханбин дождался нужного момента и рыбкой проскользнул в помещение, сразу же нырнув под ближайший стол. — Всё-таки телекинез — вещь! — с завистью прошептал одноклассник Ханбина, Чану, глядя, как тот уменьшает собственный вес для ещё большей конспирации и величественно летит (а не унизительно ползёт!) над полом. — Куда потащился, соня? — Кима остановили знакомым хриплым шёпотом и крепким ухватом за капюшон. — Проехал остановку! Залезай быстрее, пока препод тебя не засёк! Больно грохнувшись на колени, потому что они худые и костлявые — да, он знает, что ему нужно больше кушать, — Ханбин плавно залез на стул и поставил перед собой рюкзак как прикрытие от преподавателя. И только тогда взглянул на соседа, по совместительству серафима (в простонародье ангела) и своего лучшего друга — Ким Чживона. Или просто Бобби. — Крыло к себе прижми, пока я на него не сел! Разложил тут свои опахала, — привычно буркнул Ханбин другу, чувствуя, как мягкое оперение щекочет его шею и руку. — И это твоя благодарность? — шёпотом отозвался серафим, старательно съёживая своё лелеемое сокровище, пока действительно не придавили. — Ты понимаешь, как на меня смотрел учитель, когда я сказал, что у меня внезапная аллергия на перья и мне нужно открыть окно, чтобы подышать свежим воздухом? — Лучше ничего придумать не смог? Аллергия на перья… — пробормотал Ханбин, сцеживая улыбку в кулак. — Хотя не понимаю, почему учитель удивлялся. Он ведь столько лет тебя уже знает! — Действительно, я мог бы так сильно не удивляться неожиданному воспалению хитрости у своего худшего ученика, — повысив голос, произнёс стоящий у доски историк с алыми, как огонь, волосами. — Вы проявляете поразительную фантазию и преданность другу, мастер Ким Чживон! А вы, мастер Ким Ханбин, соизвольте показать мне своё личико из-за вашего баула и внимательно слушать мою лекцию! Ибо достали! — Да, учитель, — хором отозвались парни, наблюдая в тишине замершего класса, как историк зло поливает загоревшуюся указку из своей набедренной фляжки. Да, именно таковой была реальность, окружающая Ким Ханбина. В его мире магия — это нечто абсолютно обыденное, такое же, как чашка крепкого кофе вместо завтрака или сон под тёплым одеялом. Конечно, у них нет и не было никаких Волшебных Академий, про которые так любят кропать книги не обделённые фантазией писатели — все учатся как нормальные люди в самых обычных школах, колледжах и универах. Правда, для каждого так называемого мага нужны были особенные условия. К примеру, чрезвычайно несдержанные и темпераментные пирокинетики всегда и везде носили с собой бездонные фляжки с водой, чтобы успевать заливать последствия своих неконтролируемых эмоций. А ещё их никогда нельзя было злить — во избежание. Становиться горящим человеческим факелом не хотелось никому. Телекинетики были немного замкнутыми, творческими людьми с некоторыми заскоками. Например, один знакомый телекинетик Ханбина обожал коллекционировать ножи, которые летали за ним повсюду, а другой, когда пел, постоянно бил стёкла. Сам Ким любил писать небольшие картины маслом и его часто можно было заметить во всяких укромных местах со свободно летающими вокруг него принадлежностями для рисования. А серафимам, с их крыльями, везде было слишком тесно, на их дополнительные конечности часто наступали или дёргали за перья, а ещё нужна была специальная одежда и они не могли носить рюкзаки. В общем, сплошные минусы, перекрывающиеся огромным плюсом — они умели летать! Также вполне естественно, что ты не смог бы встретить оборотня в его волчьей форме, беспечно прогуливающегося по залитым лунным светом улицам, или не сумел бы увидеть в элитном ресторане аристократически бледного вампира, изящно держащего бокал с кровью в руке. Потому что вот это вот — ну уж совсем абсурдные для любого здравомыслящего человека сказки. В ханбиновом уютном мире существуют лишь самые обычные телепаты, вспыльчивые пироконетики, управляющие огнём, телекинетики, умеющие воздействовать на мир при помощи лишь одних мысленных сигналов, а также серафимы — люди-ангелы, у которых есть красивые белоснежные крылья и способность летать. Ханбин в детстве всегда им завидовал, желая посмотреть на мир с высоты птичьего полёта, а сейчас сам прочно дружит с одним таким пернатым и иногда покоряет вместе с ним небеса. Как говорит Чживон, «телекинез тоже должен на что-то крутое сгодиться, кроме как спрыгивать с крыши и не ломать шею». Да, был и такой случай, произошедший, впрочем, с лёгкой и очень шаловливой руки серафима. Или лучше сказать ноги? Конкретной такой ноги, которая не раздумывая пнула младшего под тощий зад, когда тот уже с удобством устроился на крыше школьного здания с целью нарисовать великолепный закатный вечер. Планшетка с листком чистой бумаги уже повисла в воздухе под нужным углом, как и краски с кисточками, как и еле заметно подрагивающий стакан воды. Ханбин был неплох в пейзажной живописи, это признавал даже его крылатый друг, который считал за произведения искусства только хардкорные тексты своих приятелей-рэперов из андеграундного мира. Бобби не знал, с какого перепугу ему захотелось спихнуть с крыши младшего, который мечтательно щурился на неяркое заходящее солнце, золотящее его бледную кожу… Однако будто бес толкнул под руку, и вот уже Ханбин с задушенным писком летит в мусорную кучу, сваленную на заднем дворе школы. И… под заранее гиений хохот Чживона благополучно тормозит в нескольких сантиметрах от неё! Ханбин игнорировал друга два с половиной месяца, пока тот понял, что его вообще-то игнорируют. — Ты же вечно с такой рожей ходишь, будто хочешь свернуть шею каждому, кто на тебя нечаянно посмотрит, придурок! — заломил бровь Чживон, улыбаясь так, что стали видны неровные передние зубы. — Тебе ли не знать, что я с таким лицом родился! — возмутился грязным инсинуациям Бин, тайком покосившись в зеркало. Что, он правда такой страшный? — Я помню твой альбом с постыдными детскими фотками, который свалился мне на голову, — закивал старший, хрипло хихикая и уворачиваясь от подзатыльника покрасневшего младшего. — Хорошо! Но ты и так пропускал мимо ушей всё, что я тебе рассказывал. — Неправда! — Ты так же говорил свой положенный лимит слов — максимум пятьдесят в день, а нормально трепаться мог только на тему своих художников… и ворчал на меня! И чем это отличалось от твоего обычного поведения? Ханбин закатил глаза, раздумывая, но вынужден был признать, что да, ничем, и сменить стиль общения хотя бы с Бобби. Чтобы друг хоть понимал, что его игнорируют. Младший был уверен, что это ему ещё не раз понадобится, и оказался прав. Вообще, после знакомства Ханбина со своим лучшим и единственным другом, которое было довольно странным и, можно сказать, комичным, вся его жизнь таким же нелепым образом пошла наперекосяк. И Бобби даже не отрицал, что именно он втягивает младшего во всякие неприятности, которые сам серафим деликатно называл приключениями. Нечаянно захлопнуть дверь в холодильную камеру, в которой Ханбин брал продукты для летней подработки, и после ждать долбаных четыре часа, пока их кто-нибудь найдёт? Легко! Младший тогда отомстил — разом выдернул три пера из правого крыла раздолбая, по недоразумению называющегося его другом. Ох, как же матерился тогда Чживон! А как они согрелись, носясь друг за другом с гиканьем и воплями! Ханбину казалось, что их и нашли только по крикам, потому что когда им надоело бегать, Бобби принялся зачитывать рэп. А рэп Ханбин не любил даже больше шума и толпы. Поэтому он вспомнил все услышанные когда-либо от бабушки трот-песни и орал их во всё горло, зажав уши руками. Принять купленную на Амазоне коллекционную рисоварку за бомбу, вызвать наряд полиции и заболтать бедных офицеров практически до смерти? Как нечего делать! А Ханбину потом бегай, красней за долбозавра-друга и извиняйся перед ржущими на пару с Бобби полицейскими! Идиоты! И Чживон, и эти ни хрена не помогающие служители закона! Перепутать свой шампунь с маминой краской для волос? Да как два пальца об асфальт! Как бушевал Чживон, светя на следующее утро своей фирменной улыбкой и фиолетовой шевелюрой: «Какого буя нужно делать эти гребаные баночки такими одинаковыми?» Причём ходить одному таким цветастым ему не хотелось, поэтому «этот ограниченный дегенерат» (цитируя Ким Ханбина) взлетел к младшему на третий этаж, пролез в комнату через открытое окно, уронил не до конца сложенным крылом полку с книгами… прямо на хозяина комнаты… чем, соответственно, его разбудил! Но всё-таки успел вылить остатки краски другу на голову, чем потом снова заслужил недельный молчаливый игнор со стороны Ханбина. Пока фиолетовый цвет не вымылся. А самое последнее происшествие?! Когда Ханбин на пару с Бобби все выходные провёл за приставкой, пару раз прерываясь на внезапное художественное вдохновение, проспал первый урок; всё-таки припёрся в школу, подпирая такого же сонного и зевающего во весь рот старшего; заснул вместе с ним на уроке истории под голос занудного препода… А потом оказалось, что их одноклассники те ещё гады, нарисовавшие водостойким фломастером у обоих на лбах: «Собственность Бобби» и «Принадлежит Ханбину». И сердечко. Сердечко окончательно добило нервы младшего, и он, телекинезом открыв свои неизменные масляные краски, щедрой рукой полил столпившихся вокруг и ржущих над ними одноклассников. Мстительные мысли о том, что масло тоже отмывается плохо, немного успокоили душу Кима. Остаток уроков они с Чживоном провели в туалете, тщетно намыливая друг другу физиономии… в буквальном смысле — мылом, а не кулаками. Пришлось ещё около месяца носить банданы с Винни-Пухом (Бобби) и Микки-Маусом (Ханбин). Катание на тележках в магазинах (из-за чего Ханбину было перманентно стыдно и отчего их знали в лицо все охранники), чересчур громкий смех и невероятная тактильность (вы ведь помните, что Ханбин ненавидел шум и людей рядом? Один Чживон был равнозначен целой толпе людей), вечный бедлам и бардак, который приходил с появлением Бобби, уже не учитывался и считался младшим привычным и относительно терпимым. Первая встреча у них получилась такой же несуразной, как и всё «остальное восьмилетнее продолжение знакомства», всё так же цитируя Ким Ханбина. — Дру-уу-ужба, просто признай уже это, — закидывал руку Чживон, всю в татуировках и звенящих фенечках, на плечи младшего, и солнечно улыбался своей кроличьей улыбкой. Ханбин скользил равнодушным взглядом по заново выкрашенным в полюбившийся фиолетовый прядкам, лежащим в привычном беспорядке, пирсингу брови, острым скулам, массивным наушникам, висящим на шее, улыбке, освещающей целый мир… и отворачивался. Но был не в силах скрыть улыбку свою — неловкую, робкую, подрагивающую. Он не умел показывать свои эмоции. Да и не хотел, в принципе, в основном из-за… вот этого. Чживон вечно хватал его за плечи обеими руками, тряс и бессвязно орал на смеси английского и корейского что-то вроде: «О да, народ, я знал! Я знал, что этот местный хмуроволк умеет строить на своём прекрасном личике что-то, похожее на лыбу! Полюбуйтесь, Ханбин-и улыбается! Я видел! Правда видел! Вы что, мне не верите?! Йа, Ким Ханбин! Улыбнись ещё раз, чтобы все знали, что я не вру!» Так вот! Знакомство. Всё началось с того, что у Ханбина жутко трещала голова, замученная количеством мыслей, ворочающихся в ней; крутил желудок, сообщающий ему таким образом о том, что мешать кофе с энергетиками — невероятно тупая идея; и болели лопнувшими капиллярами красные глаза, которые тоже пострадали из-за ночного бдения Кима над пустым альбомным листом. Куча просмотренных за одну ночь фильмов, каких-то посоветованных мамой и сестричкой аниме, подборок ванильных сцен из дорам совершенно ничем не помогли. Кризис, причём творческий, причём у телекинетика, который по определению своему — рефлексирующий и вдохновляющийся любой ерундой идиот, очень неприятная штука. Неприятная и имеющая определённые последствия в виде сонной лени, когда даже подложить хотя бы учебник под лежащую на твёрдой парте физиономию становилось непосильной задачей. И ведь не казённая физиономия-то, а его собственная! Именно в тот момент, когда Ханбин героически решил оторвать свою и так мятую морду от невероятно жёсткого стола, учитель практически втащил в класс новенького. Серафима. Который судорожно сжимал свои красивые сильные крылья в попытках ими никого не зацепить и не дать вцепиться в них ничьим загребущим ручкам. Последнее относилось, конечно, к тут же восторженно запищавшим девочкам. Абсолютно ко всем. Даже гордые пиромантки, засунув свою гордость и агрессию подальше, издавали эти их девчачьи звуки и корчили умилённые рожицы. Ханбин и не знал, что аловолосая рокерша Джесси, изъясняющаяся исключительно английским матом и сжигающая свою парту чаще всех, может выглядеть настолько… очаровательно! Но действительно, ангелы были достаточно редки, чтобы на них смотрели, как на ожившую сказку. В ханбиновом классе было шестеро телекинетиков, включая его, девятеро пирокинетиков, что делало его школьное существование чрезвычайно травмо- и взрывоопасным, трое этих чёртовых ведьм-телепаток, которым ни в коем случае нельзя было смотреть в глаза… Ну и, похоже, теперь будет ещё и серафим. Залипнув пару секунд на ангельских крыльях, которые будто жили отдельной от хозяина жизнью — то трепетали, то беспокойно съёживались чуть ли не в комочек, то наоборот, увеличивались в размерах и практически доставали до потолка, Ханбин душераздирающе зевнул, проигнорировал остаток бубнежа такого же замотанного учителя и, всё-таки подложив учебник под щёку, непоколебимо вознамерился доспать недостающие часы. Самого ангела Ким не разглядел, хотя точно знал, что чуть позже, когда будет способен адекватно соображать, а не пускать слюни на собственный скетчбук — вот он идиот, не мог что-нибудь менее важное достать! — рассмотрит парня до самой мелкой морщинки в уголке глаз и обгрызенных, покрытых чёрным лаком ногтей. Профдеформация будущего художника и всё такое, сонно думает он, что-то мыча в ответ требовательному голосу классрука. Не всё ж ему пейзажики с крыши каждого здания в городе рисовать, нужно и на интересных людей переключаться. Серафимов, поправляет он себя. В том, что этот самый серафим интересный, Ханбин почему-то даже не сомневается. Может, тому причина мельком увиденная лучезарная улыбка и смеющиеся щёлочки глаз, или яркая, в несколько слоёв одежда, или натянутая на лоб кислотно-оранжевая шапка, или сами ангельские крылья — в конце концов, именно их Ханбин просил у Санты каждый год до шести лет… Ханбин не знает, он блаженно вздыхает и наконец проваливается в сон. Из которого вылетает рывком, почти таким же, как летит к дальней стене класса, возмущенно приоткрыв рот и выпучив слипшиеся ресницами глаза. «Что за хрень?!» — орёт Ханбин у себя в голове, когда спросонья успевает затормозить себя только у самой стены, и преимущественно только поэтому не ломает позвоночник, а лишь шмякается с противным хрустом и сползает вниз, на пол, как перезрелый персик. — Что за хрень?! — озвучивает Ханбин свои мысли, чересчур громкие в тишине замершего в шоке класса. — Упс! — только что громогласно чихнувший ангел ме-е-е-едленно собирает инстинктивно распахнутые крылья и поворачивается к сидящему на полу однокласснику. Ханбин трясёт головой, выкидывая из неё противный звон, и осторожно поднимается, стараясь незаметно проверить свой позвоночник. Не ссыпался костной пылью пока ещё в трусы? Нет? Ну и слава творцу. — А я просил вас пересесть подальше от опасной зоны, мастер Ким, — ехидно-флегматично произносит учитель с тщательно скрываемым удовлетворением. — А ещё я просил вас не спать на моём уроке! Много, очень много раз. — Так это месть, учитель, — мрачно бурчит Ханбин, окидывая злобным взглядом втихомолку ржущего серафима, с облегчением осознавшего, что с пострадавшим всё в порядке. Если бы Ким был пирокинетиком, эта курица недоделанная уже давно бы воспламенилась! И потом отправилась бы Ханбину в суп! — Непедагогично. — Давай я сам решу, что педагогично, а что нет, — всё так же спокойно произносит историк, но в его глазах уже начинают тлеть алые угольки. Это злость и нервы, понимает Ханбин, поэтому благоразумно затыкается. — И сядь уже, художник недоделанный! Вон, есть свободное место рядом с мастером Ким Чживоном… который мне ещё будет должен за сломанные парты и стулья! — А вот за недоделанного отомщу уже я, — угрюмо бросает себе под нос Ханбин, аккуратно заглядывая в рюкзак и оценивая состояние своих художественных принадлежностей. Несколько набросков помялось, но баночки с краской целы и не разлились. И это хорошо, потому что он бы не хотел сесть за умышленное убийство этого долбоната с крылышками. — Привет, художник, — шепчет серафим, как только Ханбин усаживается за его парту и бросает на неё рюкзак с целью продолжить свой прерванный сон. Ангел по-американски протягивает жилистую загорелую руку с выкрашенными в чёрный ногтями и кучей колец на каждом пальце. — Я Ким Чживон, или просто Бобби, если ты спал и не расслышал. — Я спал и не расслышал, — хмуро соглашается Ханбин и равнодушно игнорирует приветственный жест, бухаясь мордой в рюкзак и умиротворённо выдыхая. — И не хочу я ничего слышать, отвали, — умиротворение сменяется умеренным раздражением. Ханбин боится щекотки. Везде. — И крыло своё подбери, хохлатый, а то не досчитаешься парочки перьев! Тогда урок закончился молчаливым боем между ними, за которым с интересом наблюдали все одноклассники, — Ханбин до этого случая прослыл новым Ледяным принцем, совершенно не обращающим внимания на происходящее вокруг и лишь вдохновенно черкающим что-то в своих потрёпанных блокнотах. Итогом стали парочка всё же выдранных перьев, нечаянно выбитое окно, протёкшие краски (масляные, Карл! Ну всё, тварь пернатая, держись!) и совместная уборка развороченного вдребезги класса. А также начало удивительной дружбы. Хотя нет, подождите! Какой дружбы?! Ханбин возмущённо фыркнул и почесал затылок. Он всего лишь терпит этого надоедливого, шумного, жизнерадостного, заботливого, честного и верного придурка! Всего лишь помогает этому пернатому с его творческими проектами и сдерживает бешеную фантазию и энтузиазм, иначе школа бы давно рухнула; смиряется с его присутствием в собственном доме, играющим с ханбиновой сестричкой в «дочки-матери»; ржёт с чживонова образа а-ля «принцесса», которую спасает «храбрый принц» в лице Ханбёль; терпеливо выслушивает его сумасшедшие идеи и шепелявые спичи на быстром английском, которые вот ну ни капельки не понимает; принимает помощь с этим самым английским — дурацкий язык, ну правда; постоянно рисует его, даже завёл отдельный скетчбук специально для этого наглого серафима; уже наизусть знает все привычки и черты характера, не идеального, конечно. Но кто из нас идеален? И разве можно назвать это дружбой?.. — Эй, ты в каких облаках витаешь? — хриплый голос Бобби вырывает Ханбина из важных мысленных рассуждений. У младшего всё ещё странное ощущение, что его где-то надули, а он до сих пор и не в курсе. — Урок закончился, алё-ё-о-о! Земля вызывает Мечтателя! Приём! Ханбин раздражённо отмахивается от слишком громкого вопля в самое ухо, но встаёт. Тут же запинается о собственный рюкзак и… лететь бы ему носом в пол, но благословите крепкие капюшоны на толстовках! Чживон прихватывает его у самого паркета и рывком ставит обратно на ноги. Отряхивает от невидимой пыли, хотя, скорее всего, просто злорадно бьёт, и прицельным пинком задаёт направление. — Мы сейчас в столовую опоздаем, тормоз! Свиные котлетки достанутся не нам! Это же будет вселенская несправедливость! Ханбин кивает, протягивает руку за своим бесценным рюкзаком, залазит в него чуть ли не с головой, проверяя сохранность содержимого, и… спотыкается о порог кабинета. — God, why are you so clumsy? — обречённо вздыхает и закатывает глаза к потолку Бобби, обхватывая Ханбина за плечи. На всякий пожарный. — You’re such a pain in my butt! — Сам ты butt, — бурчит Ханбин машинально, услышав знакомое слово. — Я не это самое. — Ага, ты не это, а то. Ты very awkward idiot! Вut you’re my idiot, — ехидно, но совсем беззлобно кивает Чживон, ловко лавируя между снующими толпами школьниками. — Я всё ещё помню, как ты споткнулся ночью о медведя, брошенного твоей сестрой, и сломал ногу и нос. И кто ты после этого, как не idiot? — Там было темно! Что я мог поделать?! — возмутился Ханбин, мгновенно вынырнув из своих мыслей. — А поздоровался со своим отражением в зеркале кто? — вкрадчиво поинтересовался Чживон. — В магазине, на глазах у всех покупателей? — Ха! А кто подумал, что женщине плохо, а это оказался упавший манекен? — парировал Ханбин. — Точно не я! — А кто со мной поспорил, что проигравший в CartRider сбреет брови? — не хотел сдаваться старший. — Ну я! — И кто проиграл? Сбрил брови, стиснув зубы; вытерпел попытки Ханбёль нарисовать новые; потом осознал, что это несмывемый маркер, и начал орать благим матом на весь Сеул… А потом ныл мне над ухом всю ночь?! — на одном дыхании громко выпалил Чживон, встав в позу посреди коридора и заставляя учеников его опасливо обходить. — Ну ладно, ладно, это был я! — покраснев ушами, рыкнул Ханбин и потащил ржущего над ним лучшего друга куда подальше. — Всё, shut up, asshole! Мы в столовую опаздываем! Учитель Ли, идущий всё это время за поглощенными друг другом парнями, сокрушённо покачал головой и обречённо вздохнул, вспомнив, что учить ему этих придурков ещё целых два года. — Лишь бы школа выстояла, — пробормотал он и, прижав к своему животу классный журнал в качестве щита, ледоколом начал пробивать себе путь в учительскую.