***
«И всё же она грациозней всех Лоуренсов вместе взятых…» Ноги сами, движимые неведомой силой, несли её ближе к ней, этому изящному силуэту в лунном сиянии. Свет ласково сползал по телу девушки, громогласная тишина леса закладывала уши. Грациозной птицей Эола кружилась, пьяня голову, сводя с ума, испивая последнюю каплю здравого рассудка. Тревожный стук сердца отливался отрадой, бездыханная грудь дышала ей, Эолой; вибрации проходили по всему телу. Море отлило. Его взгляд застыл на изумлённой девушке-скауте.***
«Когда я увижу на мысе Веры рассвет»… Буквы медленно появлялись одна за другой. Движимая потоком вдохновения, рука сама выводила изящные изгибы. Не приходилось думать, ведь мысли исходили откуда-то из глубины. Руки дрожали, грудь сдавливало изнутри что-то тяжкое, огромное и всепоглощающее. «Почему так трудно дышать?» — Эмбер потянулась к окну и открыла его. В голову ударил нежный ветер, какой бывает лишь в Модштадте. Пахло чем-то беззаветным и лёгким, глубоким и тяжёлым одновременно. Город усыпан цветами. Эмбер обожает этот день. Все вокруг счастливы, позабыв о мирских заботах: праздники окунают в атмосферу счастья и радости, словно доселе не было ни единого ненастья, ни одной тучи не врывалось на мирное небо родного городка. Эмбер уже и не помнит, как проводила этот день, пока в их штабе не появилась прекрасная Эола. Зато прекрасно помнит, с какой живописной грацией и уверенностью она шагала по коридору, пока сама скаут почти вприпрыжку вела её к спальне. Про Лоуренсов ходила плохая молва, но Эола всегда была так аристократично воздушна, что нельзя было не восхищаться ею.***
— Ты сегодня отлично поработала, Эола! — лучезарно улыбнулась Эмбер. — Благочестивый рыцарь оказывает уважение ужасному преступнику, пробравшемуся в орден Ордо Фавониус для перехвата вражеских планов… Весьма почтительно с твоей стороны. — Эмбер обомлела, а в глазах стал витать дым от потухшего огонька. Девушка не поняла, от чего опешила больше: от преувеличения её статуса или от того, какая правда внезапно ей открылась. По своей натуре, Эмбер тут же усиленно стала предпринимать попытки взять в себя в руки и улыбнуться, но чувствовала, как по телу пробегает рой мурашек и волна холодного пота. — Гха… Да… Да не совсем я рыцарь! Я всего лишь скаут, и… — В таком случае, не желаешь ли ты перейти на нашу сторону? Взамен предлагаю отличные условия сотрудничества, ведь физические данные бойких простолюдинов весьма будоражат аристократическую кровь. — улыбка Эмбер покосилась, с губ сорвался непроизвольный нервный смешок. В глазах ледяной фройляйн словно виделось что-то тёплое, что обычно видится в глазах у взрослых, что смотрят на несмышленых детей.***
В сердце веет ветром ностальгии, когда в голове проносится это воспоминание. Ведь кто знал, что уже спустя несколько недель Эмбер будет вполне спокойно шутить на тему «перехода на тёмную сторону», пока никто не видит?***
— Умираю с голоду! — хныкала Эмбер, двигаясь к «Хорошему охотнику» вместе с Эолой после очередной удачной разведки. — Голод простолюдинов — знак, что мы, верховенство, что-то делаем не так… Благородный клан Лоуренс отомстит виновникам смертей подданных. — Ты будешь колошматить дождь, чтобы пшеница быстрее взошла? — Я буду, как ты выразилась, «колошматить» и дождь, и землю, и фермеров, дабы механизм добычи продовольствия вновь заработал. — Во имя справедливости! Прошу! Накормите меня кто-нибудь! — живот Эмбер издал громогласный рёв, а желудок болел настолько, что девушка схватилась за живот. — Не прочь вкусить кулинарных изысков, раз ты оказала такое глубокое уважение в отношении аристократа? — мягко улыбнулась Эола, наконец повернув голову в сторону своей спутницы. Эмбер энергично закивала. — Я согласна даже на сок из волчьих крюков, лишь бы не умереть… — Эола усмехнулась. — Не беспокойся, наша кухня уровнем выше. На столе красовался ароматный лунный пирог. От соблазнительного полумесяца исходил пар, словно лучи от молодой луны. Ароматная корочка приятно похрустывала при разрезании, изнутри выпала щедрая мясная начинка. Скаут не могла ждать: она рьяно набросилась на блюдо, оставляя множество крошек от свежего слоёного теста. Параллельно она мычала что-то вроде «Вел-к-л-п-но». Вкусовые рецепторы ликовали! Сок от мяса уносил голову прочь от удовольствия, хруст теста ласкал слух, но, что самое главное, желудок ликовал поступающей пище. — Эола, это было просто великолепно! Научишь меня тоже?! — аристократка аккуратно клала в рот кусочек за кусочком, когда бо́льшая часть от всего пирога уже была в Эмбер. В ответ на её восторг она изящно улыбнулась: — Я подумаю. Но будь уверена, я прослежу за тем, чтобы ты впредь не голодала. — внутри Эолы пело ощущение светлой радости, ведь так приятно, когда людям нравится то, что для них делаешь. Глядя на эту девочку, усыпанную крошками и мычащую от удовольствия, в душе начинают щебетать птицы. Эмбер прозвала его «пирог прибоя», ведь мясо аппетитно выпадало из него, словно наступающие волны норовили унести голову в царство вкуса и наслаждения.***
Язык искусства понятен всем. Он связывает все народы, слои общества и темпераменты. Творчество — великая сила, и когда она врывается в Модштадт, вдохновляя практически всех его жителей, становится легче дышать. Вдохнув аромат ветров, словно играющих на каждой верёвочке песни лиры, девушка с энтузиазмом вернулась за стол. «Когда я увижу на мысе Веры рассвет, Я увижу тебя, Эолу». Почему-то сердце выкрикивало это имя, застилая своим громогласным визгом остальной рой беспорядочных мыслей. На уроки от местного барда было уже всё равно. Эола и её образ, словно муза, представал перед юным поэтом во всей её изящности. Бродя в лабиринтах мыслей, подыскивая самые различные живописные слова, внутренний творец приходил в тупик. И в тупике, словно мираж посреди пустыни, виднелся тот самый прелестный силуэт в серебряном сиянии луны…***
— Ты за мной шпионишь? — её лицо озарил тусклый свет. Этакая загадочность заставляла сердце Эмбер непривычно сжаться, отдавшись очередным разрядом. Тело то обжигало огнём, то кидало в холод. — Нет, я… просто беспокоюсь, что с тобой что-то случилось… — но всё же Эмбер понимала, что Эола та, кто сможет постоять за себя. «Как же она прекрасна…» — девушке хотелось лишь смотреть. Наблюдать, внимать искусству, бесконечно вдохновляться… Она прозрачна и изящна, как волна, но внутри тверда и смела, как камень. — Пока что нет, — Эола сделала шаг к подруге. — Для танца нужны двое. Приступим? С губ Эмбер сорвался изумлённый приглушённый крик. Прежде искусству танца, если его так можно было назвать, она не отдавалась так серьёзно, как это делала Эола. Она делала задорные танцевальные движения, которым её научила Барбара, и этим всё ограничивалось. Тем не менее, как бы ни было велико то неведомое чувство тяжести в груди, ноги сами несли её к этой прелестной, как само море, танцовщице. Прикосновение пальцев отозвалось глубоким жаром, словно айсберг начал резко полыхать. Эола сделала движение руки навстречу, аккуратно стягивая перчатку с руки подруги. Лёд и пламень — они сошлись. Их пальцы переплелись, а сердца наращивали темп. — У всех людей с глазом бога Крио такие холодные руки… — прошептала скаут, отчаянно краснея. — Зато у тебя очень тёплые руки, Эмбер. — девушка почти слилась со своей одеждой, но податливо двинулась вперёд, за аристократкой, пытаясь разглядеть в её слабо освещённой спине что-то ещё более невероятное. В танго всегда есть ведущий и ведомый. Мягкие ладони аристократки направляли своего партнёра, искусно окуная в общую атмосферу ночных танцев под луной. Неуверенно и ломано стараясь повиноваться воле своего учителя, Эмбер изо всех сил старалась ухватить полёт грации. Скованность и неуверенность с каждой секундой таяла, а пламень страсти, что так свойственен прекрасному танцу, медленно, но верно, нарастал. Почувствовав себя твёрже, Эмбер старалась ухватить инициативу, поведя рукой к себе, но была нещадно отброшена. «Хозяйка» танца осознала, что лёд отошёл и можно не церемониться. Она резко прижала Эмбер к себе всем телом, положив руки на талию девушки. Столь дерзкий жест всё же был для Эмбер шоком, но Эола не собиралась отступать. Шаги становились всё шире, твёрже и уверенней. Тела то отдалялись, то соприкасались немыслимо близко, обжигая пожаром обеих. Руки ведомой раскованней изучали тело партнёра, однако разница в росте таки не позволяла хотя бы на секунду повести свою спутницу. Аристократка не собиралась сдавать власть той, коей повелевает. Девушки двигались к воде, и когда ноги внезапно окатило холодом, Эмбер пришла в реальность. Но Эолу это абсолютно не волновало. Брызги летели во все стороны, а ноги ступали по воде, разгоняя всех не относящихся к их миру обитателей, живых и не живых. Море внимало танцы девушек, ласково подыгрывая музыкой прибоя. Пламень сердец и жар от танца заставлял обеих раскраснеться, дыхание углублялось. Эмбер покорно, уже не мечтая о величии, отдавалась танцу, став любимой игрушкой в руках подруги. Внезапно, огонь резко прекратил раздуваться ветром, застыв в одном положении. Эола, тяжко дыша, смотрела прямо в глаза Эмбер, держа её руки и остановившись буквально в нескольких сантиметрах от неё. Щёки Эмбер пылали закатом, частое дыхание не давало пламеню напряжения потухнуть. В сиянии луны застыли два силуэта. Молча, не нуждаясь в словах, выравнивая дыхание, они не меняли положение, крепко держа друг друга, словно ни одна не хочет отпускать другую. Никогда. «Она пылает, будто пожар» — Эола смотрела на Эмбер и вдруг в голове промелькнула мысль о том, как бы прекрасно было сжечь её полностью одним поцелуем. — Это моя месть за всё то, что ты сделала, — руки расцепились.***
Одна деталь в её портрете была незабываема. Последний аккорд сам напросился, и Эмбер вывела заключительные буквы.***
— Я не знаю почему, но почему-то в этот день мне захотелось написать стих именно тебе! — девушка улыбалась. Статуя Барбатоса была свидетелем литературного гения скаута: «Когда я увижу на мысе веры рассвет, Я увижу тебя, Эолу. Красивее рассвета в жизни нет, Он так красив, как твои волосы». Эмбер застыла в томительном ожидании реакции и широчайшей улыбке, будто ребёнок, ожидающий похвалы. Эола не смогла сдержать улыбки и по-доброму рассмеялась. — Ты большая молодец. Если же ты забудешь про свой столь высооценённый самой голубой кровью талант, я тебе отомщу! — ноги чуть не унесли в небеса от счастья. — Для меня честь, ваше благородие! Я буду! Я постараюсь писать и дальше!***
Ветер уносил песни любви далеко. Одним лишь сердцам известно, каковы чувства творца. Да астрам, внимающим ласковые песни бриза.