…
Именно в такие дни — дни, когда солнце безжалостно палило на Пустоши и беспокойный ум Кита пел о приключениях, — он взлетал. Земля пронеслась под доской его солнечного сëрфа, всевозможные растения и камни расплылись на бежевом ковре пустыни. Ветер трепал его волосы, вырывая свободные пряди из короткого конского хвоста и бросая их ему в глаза и рот. Он хмыкнул, корректируя курс так, чтобы лететь против ветра, и надоедливые распущенные волосы полетели прямо назад. Ухмыльнувшись, Кит поднял подбородок, закрыв глаза от порыва ветра, который колыхался и пульсировал сквозь его куртку. Тёплый солнечный свет обрушился на него, и, крепче сжимая руль своего сëрфа, он позволил себе отклониться назад. Следуя движению его тела, сëрф поднялся, его паруса наполнились ветром. Подъем вызвал слишком знакомый всплеск в животе Кита, и он закричал от восторга, его голос надломился от безудержных эйфории и адреналина. Здесь, наверху — в невесомости, извивающейся и кружащейся, летящей — ничто не имело значения. Здесь, наверху не было никаких обязанностей, никаких гостиниц, которые нужно было содержать, никаких академий, из которых можно было бы вылететь, никаких отцов, которых можно было бы разочаровать. Никакого изнуряющего, ноющего, удушающего беспокойства, которое сопровождало перспективу провести всю жизнь в Пустошах. Здесь, наверху были только Кит и небо, и он почти мог не обращать внимания на сокрушительную тяжесть реального мира внизу. Всё ещё наклонившись назад, Кит позволил движению перерасти в полную петлю на триста шестьдесят градусов, хихикая, вспоминая, как в последний раз он катал своего кузена и пытался сделать то же самое. Широ застонал от тошноты после того, как они приземлились, согнувшись пополам и стараясь успокоить желудок. — «Чёрт возьми, не делай этого больше, Кит, я серьёзно». — Как тебе такое, Широ, — пробормотал Кит, ветер сорвал слова с его губ, когда он снова нажал на акселератор. Его сëрф рванулся вперёд, выбрасывая за собой особенно мощную струю огня, и ответный крик Кита потерялся в шторме. Слёзы защипали ему глаза, и он не был уверен, что это всего лишь ветер; не тогда, когда его сердце угрожало разорваться от восторга. «Вот оно», — подумал он, и слёзы невольно брызнули из его глаз и потекли по обветренным щекам. — «Я никогда не буду счастливее, чем сейчас». «Ты знаешь, что это не может длиться долго», — непрошено вмешалась варварская часть его мозга. — «Рано или поздно тебе придется приземлиться», — на мгновение улыбка Кита дрогнула; но он быстро выбросил эту мысль из головы. Такие мысли не предназначались для этих бесценных моментов свободы. Такие мысли не предназначались для времени, проведённом на солнечном сëрфе — не тогда, когда были только Кит, и небо, и целый мир, принадлежащий ему. Конечно, вселенная всегда быстро напоминала ему, что мир, на самом деле, не его собственный, и что его драгоценные моменты свободы — заветные мгновения Кита и неба — были лишь мимолëтными проблесками жизни, которой у него не было. Когда звук преследующих его полицейских сирен перекрыл ветер, Кит почувствовал, как улыбка сползает с его лица. «Да», — с горечью подумал он, неохотно неохотно ставя пятку на тормоз и замедляя ход, останавливаясь. — «Рано или поздно всегда приходится приземляться».…
Копы были придурками. Они не были мудаками, потому что делали свою работу. Кит будет первым, кто признает, что он первоклассный, первоклассный неудачник. Он старался изо всех сил, когда это было необходимо, он действительно старался; но чаще всего скука проявлялась в формах, которые в глазах закона считались сомнительными. В этом и заключалась работа закона — обрушиваться на таких, как он. Но это было уже чересчур. — Я был в миле от границы, — прорычал Кит, вырывая руку из царапающей в кровь хватки одного из офицеров. Грубое рукоприкладство только добавляло им дикости — их маленькие роботизированные цепкие руки хватались чертовски больно. — Это чушь собачья… Офицер справа от Кита сердито зажужжал, катясь вперед на своем единственном колесе, и резко замер перед ним, заставив Кита остановиться. Отсек, расположенный ближе к середине, скользнул внутрь, открывая механизм мытья бота, из которого высунулся крошечный металлический стержень, взмахнувший мыльной пеной в лицо Кита, который отпрянул с яростным взглядом. — Следи за своим ртом, мальчик, — пробубнило ему существо, умудряясь звучать впечатляюще насмешливо, учитывая его монотонный, жестяной голос. — Или мне придётся вычистить его. — Отлично, — так же монотонно проговорил другой коп, и Кит закатил глаза, когда они дали друг другу пять над его головой. Придурки. Полицейский, стоящий перед ним, вытащил свой чистящий стержень и захлопнул отсек. — Продолжай двигаться, космическое недоразумение, — сказал он, и бот позади Кита толкнул его намного сильнее, чем это было необходимо. Кит повернулся, прищурившись, глядя на него через плечо, и вместо этого его взгляд упал на изношенный солнечный сëрф, волочившийся за ними, когда полицейский грубо тащил его за один из канатов паруса. — Поосторожнее с ним, — проворчал Кит, часть напряжения покинула его плечи, а в глазах засияли вспышки утраченной свободы. Полицейский, тащивший его, засмеялся самым, самым тупым смехом. — Не думаю, что тебе это понадобится в ближайшее время, мальчик. Выровняв шаг, Кит снова посмотрел вперёд, стиснув челюсти так сильно, что голова запульсировала от давления.…
Как бы Киту ни было тошно от гостиницы «Бенбоу», увидеть её, когда они обогнули стену каньона, было похоже на глоток свежего воздуха. К счастью, копы, казалось, были удовлетворены тем, что Кит предпочёл держать язык за зубами, и больше не пытались заговорить с ним до конца прогулки. К сожалению, они принялись болтать друг с другом о модернизации и центральных процессорах, и «эй, ты видел этого нового офицера? Колесо у неё — это что-то — я прав?» Кит, честно говоря, не понимал, почему они заморочились отвести его домой, когда пара часов наедине в комнате с этими двумя так же легко сломила бы его дух. Его душа все равно бы увяла, но, по крайней мере, это было бы быстро; не то что его нынешнее, продолжительное, мучительное… он не решался назвать это жизнью. Существование. Впереди на тропинке зашипела трëхголовая ящерица и, явно потревоженная шумом копов, сбежала со своего залитого солнцем насеста на скале в тёмную расщелину в стене каньона. Кит мог посочувствовать — и ощущению беспокойства, и желанию найти хорошую нору, в которую можно было бы залезть. Какое бы облегчение он ни испытал, увидев уродливые очертания «Бенбоу» (они шли, казалось, уже несколько часов, и у Кита уже начали болеть ноги, и он хотел, чтобы вся эта пытка закончилось), вид его дома также вызвал чувство страха. Оно нарастало в животе Кита на протяжении всего пути, но теперь, когда он взглянул на гниющую входную дверь «Бенбоу», предчувствие ударило его с жгучей настойчивостью. Целая кто-знает-сколько-миль прогулка, а он всё ещё не придумал, что сказать отцу. Чувство вины переросло в тошноту, и Кит был настолько поглощен этим, что чуть не выпрыгнул из кожи, когда оба копа схватили его за руки. В ту секунду, когда он понял, что происходит, он забился в их хватке, борясь с их стальными зажимами и волоча ноги, пытаясь остановить движение. — Подождите, ребята, пожалуйста, не делайте этого, мы можем войти через заднюю дверь… — Хм, — прервал его бот слева, постукивая свободной рукой по своему светодиодному лицу в притворном раздумье. — Нет. Парадная дверь намного веселее. — Более эффективно, — согласился коп справа от Кита. — Преподаст урок. Кит упëрся пятками в потрескавшуюся пустынную землю, кряхтя от боли, пронзившей его ногу. — Все, что ты собираешься сделать, это устроить сцену! — Мы в Пустошах, Когане. Больше не о чем устраивать сцену. На этот раз никто из них ничего не сказал, когда Кит выругался, они оба были сосредоточены на том, чтобы посильнее втолкнуть его через качающуюся входную дверь. В ресторане гостиницы «Бенбоу» воцарилась тишина, когда показался Кит, больно упавший на колени, царапающий ладони о грубый деревянный пол, пытающийся прийти в себя. Его лицо невольно вспыхнуло от горячего унижения. Он выпрямился, пытаясь восстановить остатки достоинства, вытирая руки о штаны. Позади него прекратился стук колёс по дереву. Кит совершил серьёзную ошибку, взглянув на ресторан, когда он стоял, и в уголках его глаз выступили слёзы позора. Ему действительно следовало бы уже привыкнуть к подобным вещам (не то чтобы это не становилось чем-то регулярным), но вид каждого из жителей гостиницы, уставившегося на него с разинутыми ртами и широко раскрытыми глазами, был… ну… Он судорожно сглотнул, пытаясь отвести взгляд, и встретил изможденное, опустошëнное выражение на другом конце комнаты. Руки Кита прижались по бокам, и он отвёл глаза, стыд был слишком сильным, чтобы позволить себе выдержать взгляд отца. Одно дело, когда посетители «Бенбоу» пялились на него, как на какое-то шоу уродов, выставленное напоказ. Конечно, это подействовало на него — гораздо сильнее, чем ему часто хотелось бы верить. Но выражение лица его отца? Это был совершенно уникальный вид выворачивающего наизнанку, отупляющего, душераздирающего разбивающегося сердца. Слушая звук знакомых тяжёлых сапог, устало стучащих по деревянным доскам, Кит зажал нижнюю губу зубами, кусая потрескавшуюся кожу, пока не почувствовал вкус собственной металлической крови. Он не осмелился поднять глаза, когда шаги остановились перед ним, решив вместо этого изучить очаровательную маленькую канавку в дереве у его ног. Тёплая мозолистая рука накрыла его собственную, скользнув по ладоням Кита в перчатках, прежде чем слегка сжать его обнажённые пальцы. — Ты в порядке, ас? — вопрос был мягким, тихим; намеренно интимным, таким, чтобы никто из посетителей гостиницы не мог слышать. И это… это было то, что Кит ненавидел больше всего. Казалось, что какие бы трюки он ни выкидывал — каким бы глупым, безрассудным или неуправляемым он ни был — его отец обладал безграничным запасом терпения. Это должно было заставить Кита почувствовать себя любимым, и так оно и было… но это также заставляло его чувствовать себя ужасно. Он вздрогнул от прикосновения, и рука отца отступила. Ещё один укол вины пронзил его грудь, но несмотря на это он выдавил: — Всё в порядке. На мгновение воцарилась тишина, которая, казалось, растянулась на целую вечность. Когда отец Кита наконец заговорил, его голос был повышен, чтобы обратиться ко всему ресторану. — Прошу прощения, дамы и господа. Пожалуйста, наслаждайтесь едой. Или, как мог бы выразиться Кит: отвали и занимайся своим чëртовым делом. Медленно возобновились неуверенные разговоры, голоса стали приглушëнными и нервными. Киту не нужно было быть гением, чтобы догадаться, о чём они говорят. — Офицеры, — поздоровался отец сдержанным и официальным тоном. — В чём, прошу прощения, проблема? Один из копов, стоящих позади Кита, зажужжал. — Нашли это за границей… — Миля, — раздражённо пробормотал Кит. — …и далеко на запретной территории… — Миля. Что-то толкнуло его в лопатку, и Кит развернулся лицом к агрессору, подняв кулаки до уровня бëдер в прерванной боевой стойке. — Миля в запретную зону всё ещё ограничена, мальчик. «Прикоснись ко мне ещё раз», — подумал Кит, — «и я приставлю нож к твоей покрышке, а потом мы посмотрим, что этот новый офицер с красивым колесом подумает о твоих дерьмовых дисках». Вслух (потому что Кит на собственном горьком опыте убедился, что угрожать копу — это больше проблем, чем пользы) он сказал: — Да пошёл ты, — ладно, итак… ругаться на копа, не намного лучше, но всё же. Это определённо заставило его почувствовать себя немного лучше. — Вы двое налетели на меня, как только я пересёк… — Кит… — …как будто вы просто ждали меня в кустах, я к тому что у вас, ребята, должно быть что-то получше, чтобы… — Кит! Голос отца настолько внезапно оборвал его тираду, что Кит забыл, что решил не встречаться с ним взглядом. В ту секунду, когда он это сделал, он пожалел, что не держал рот на замке, пожалел, что просто взял на себя всë коповское дерьмо и не заткнулся в этот раз. Всё, что угодно, лишь бы избежать беспомощного беспокойства в этих глазах, которое врезалось в Кита, как удар в живот. Вздохнув, отец отвёл взгляд и повернулся к ботам, которые ждали в самодовольном молчании. — Есть штраф, офицеры? Похоже, ребёнок немного… увлёкся. Знаете, каково это, быть молодым и чувствовать сëрф под… — он замолчал, его глаза расширились от стыда. — Я… я имел в виду, ох… — Неловко, — промурлыкал полицейский-бот. — Сболтнул лишнего, — согласился другой. И, ладно — вся эта ситуация, возможно, была отстойной, и Кит, возможно, был ужасным сыном — но он действительно очень любил своего отца. Он поднес кулак ко рту, кашляя, чтобы скрыть смех, и отец бросил на него огорченный взгляд. — Э-э… извините. Я только имел в виду — он ребёнок, понимаете? Может, отпустим его с предупреждением? Кит почесал затылок, бросив незаметный взгляд на посетителей ресторана, которые выглядели так, словно изо всех сил старались казаться занятыми едой. — Хм, — задумался один из ботов, и, наконец, после мучительно долгой паузы он загудел, протягивая билет из потайного отсека. Отец Кита поспешил вперёд, чтобы взять его. — У него осталось не так уж много предупреждений, мистер Когане. — Последнее, — предложил другой. — Тогда это прямой билет в тюрьму. — Ручка. — Жизнь в баре. — В… — Тюрьме, — прорычал Кит, шагнув вперёд, чтобы выхватить билет из рук отца. — Мы поняли. Итак, мы закончили? — Мой сын пытается сказать, — поспешил Оуэн, пристально глядя на Кита, — что этого не произойдëт. Не повторится. Снова. Верно, ас? Билет в руке Кита был нечаянно скомкан в крошечный комочек. — Верно. Кит был почти уверен, что если бы у полицейских-ботов были гуманоидные черты, они оба злобно бы ему ухмылялись. Вместо этого они скромно стояли, странный узор из огней мерцал на их светодиодных лицах. — Верно… что, мальчик? — спросил один из них. Вопрос прозвучал почти невинно в его невыразительном, механическом голосе, но Кит знал, когда над ним издеваются. Он сглотнул, отчасти желая, чтобы Широ поторопился и добрался сюда прежде, чем он совершит какую-нибудь глупость. — Это, э-э… — он откашлялся, заставляя себя произнести эти слова. — Этого больше не повторится. — Смотри, чтобы так и было, — ответил тот, что был ближе к нему, и Кит остался на месте, когда его отец прошаркал несколько футов к двери, незаметно выпроваживая полицейских-роботов. — Спасибо за уделëнное время, джентльмены, — несмотря на явную попытку отца снизить громкость, его голос всё ещё слышался с этих нескольких футов между ними. — Это не проблема, мистер Когане, — голос Оуэна Когане, возможно, и звучал приглушëнно, но у полицейских ботов было очень мало возможностей регулировать громкость, и их слова чётко пронизывали весь ресторан. — Мы всё время видим таких, как он. Выгорание… — Отбросы, — добавил другой. — Негодяи. — Выродки. Один из них слегка повернулся на колесе, обернувшись к Киту. — Неудачники, — самодовольно произнес бот. Мысленным взором Кит видел его торжествующую дерьмовую ухмылку. Прежде чем Кит смог сделать или сказать что-нибудь, о чём мог бы потом пожалеть, полицейские подняли свои металлические зажимы, чтобы поприветствовать ресторан, и выкатились за порог. Дверь хлопала взад и вперёд, скрипя на петлях; и только тогда Кит заметил, как тихо снова стало в ресторане. Он резко обернулся, разгневанный и рвущийся в драку, и его ярости было достаточно, чтобы ресторан взорвался торопливой беседой. — Кит… — папина рука снова легла на его, и Кит инстинктивно отдёрнул её. Он не нуждался в этом прямо сейчас; не нуждался в доброте отца, заставляющей его чувствовать себя ещё хуже, вынуждающей чувствовать, что, возможно, всё то, что говорили о нем копы, было правдой. — Я надену фартук, — грубо пробормотал Кит. — Просто… мне нужно пять минут на кухне, и я буду в порядке. — Кит… — Можешь просто захватить мой сëрф? — спросил он, потому что ему действительно не хотелось слышать то, что хотел сказать его отец, и ему действительно нужно было уйти от всех этих глаз. — Эти придурки оставили его снаружи, его, наверное, украдут, если он просто… — Дорогой. Кит сглотнул, тяжело и сипло дыша, когда его подбородок поднялся вверх к глазам, с которыми он всё ещё отказывался встречаться. — Мы поговорим об этом позже, хорошо? А пока почему бы тебе не взять остаток дня и не остыть? Это безусловно привлекло внимание Кита, удивление и горе одновременно вспыхнули в его груди — потому что, если он не мог работать в свою смену, если он даже не мог помочь собственному отцу, тогда какой тогда вообще от него толк? Выродок. Выгорание. Неудачник. — Папа, — взмолился он, встречая измученный, обескураженный взгляд, которого так отчаянно пытался избежать. — Пожалуйста, я могу работать, мне просто нужно… я… ты должен позволить мне работать… Он замолчал, когда отец покачал головой. — Я ценю это, дорогой, но мне нужно, чтобы ты остыл. Это не просьба, слышишь? Почувствовав неожиданно сильную волну предательства (и не совсем понимая, откуда она взялась), Кит отшатнулся, прищурясь, и резко повернулся на каблуках, оставив отца стоять в дверях без ответа и в одиночестве. Он проскочил через ресторан, не обращая внимания на осуждающие взгляды, прожигающие его спину, и отдëрнул занавеску на кухню с такой силой, что та чуть не оторвалась от карниза. Он зарычал, рывком дëргая её обратно, позволяя себе упасть на голую стойку, прижав ладони к облупившейся штукатурке на её поверхности. Его голова безвольно упала на руки, а пальцы болезненно вцепились в стойку. «Если бы ты просто смотрел, куда ты, чëрт возьми, летишь… Если бы ты не был таким чëртовым космическим идиотом… Если бы тебе не нужно было хвастаться всем этим…» — Эй, уголовник. Кит подпрыгнул от неожиданного голоса, поморщившись, когда стукнулся макушкой о шкафчик над ним. На самом деле это была его собственная вина; он должен был убедиться, что кухня пуста, прежде чем впадать в панику. Он отчаянно сжал кулаки от слёз под глазами, устремив жёсткий взгляд на человека, которого он меньше всего хотел видеть, стоящего у плиты и уставившегося на него с жестокой улыбкой, пока переворачивал пирожок. — Эй, дерьмо-вместо-мозгов, — огрызнулся Кит (потому что, серьёзно, Джеймс был последним, что ему сейчас было нужно). К несчастью для Кита, раздражительные обзывания уже не действовали на другого парня так сильно, как когда они были моложе. Вместо этого Джеймс просто прищелкнул языком в стиле «ай-ай-ай», подняв руку, чтобы вытереть полоску жира о свой фартук сотрудника «Бенбоу». — Должен сказать, это было отличное появление, Когане. Ты всегда был склонен к драматизму. — Отвали, — рявкнул Кит, хватая с прилавка ярко-розовый фрукт гайвва и поворачиваясь к лестнице, ведущей в личные жилые помещения Когане. — Нет, я имею в виду… — Джеймс надул щеки и шумно выдохнул сквозь сжатые губы. — Реально. Твой отец, наверное, так горд. Кит… не совсем понял, что произошло. Только что он стоял спиной к своему коллеге с гайвва в руке; в следующую секунду его зрение затуманилось красной яростью, а руки сжались в кулаки на воротнике рубашки Джеймса. Гайвва с глухим стуком упал на пол и закатился под противоположный прилавок. — Если ты когда-нибудь, — прорычал Кит, прижимая этого полнейшего мудака к плите. — скажешь что-нибудь подобное ещё раз, я сломаю тебе нос во второй раз, Гриффин. Ты меня слышишь? Под тяжестью злобного взгляда Кита Джеймс жалко отпрянул, опасно нависнув над плитой. Его руки скользнули по рукам Кита, пытаясь удержаться; и он слабо всхлипнул, энергично кивнув головой в подтверждение того, что понял. Удовлетворëнный хнычущим беспорядком под кончиками пальцев, Кит рванул парня вперёд, ослабляя хватку на вороте Джеймса, как только тот выпрямился. Кит легонько похлопал его по груди — наслаждаясь тем, как Джеймс вздрогнул — и наклонился, чтобы поднять с пола потерянный фрукт. Когда он повернулся, чтобы пойти к лестнице, он подбросил гайвва в воздух, поймав его одним плавным движением. — Теперь будь осторожен, Джимми, — крикнул он, не оборачиваясь, надеясь, что осторожная небрежность его голоса была такой же пугающей, как он и хотел. Судя по мертвой тишине, оставшейся после его фразы, он предположил, что, вероятно, так оно и было. Кит шёл по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, приближение к своей комнате переполняло его отчаянным желанием убежать. Он был благодарен, что здесь ему не придется сталкиваться с гостями. Хотя резиденция Когане по-прежнему была частью гостиницы, она располагалась в собственной маленькой башенке, уютно спрятанной над кухней «Бенбоу» и доступной только ему, Широ и его отцу — единственным трём людям, у которых были ключи от толстой деревянной двери, отделяющей жилые помещения от лестницы. После секунды, потраченной на поиски ключа в глубоких карманах, Кит наконец протиснулся через дверь в комнату за ней. Его встретил знакомый вид двух тонких кроватей, каждая из которых была плотно придвинута к стенам слева и справа от него. В стене напротив двери был вырезан скромных размеров камин, и Кит сразу же направился к нему, обогнув небольшой обеденный стол в центре комнаты. Хотя день был тёплым, солнце должно было зайти с минуты на минуту, а ночи в Пустошах обычно приносили с собой холод, который легко просачивался через тонкие стеклянные окна «Бенбоу». Потянувшись над каминной полкой, Кит достал коробок спичек и чиркнул по одной из них пальцами, которые ещё дрожали от гнева. Как только ему удалось разжечь небольшое пламя, от души лизнувшее полено, Кит бросился на кровать в ботинках и во всём остальном. Отец мог бы отругать его за это позже, но в тот момент ему было плевать. Сунув пальцы в колючие шерстяные одеяла, он глубоко вдохнул, пытаясь и не сумев вспомнить дыхательное упражнение, которому Широ научил его, когда он был слишком зол, чтобы чувствовать хоть что-то ещё. — «Три счёта вдох, пять — нет, там было пять вдохов, три для выд… — подожди, это было… Блять». Кит сел, разочарованно потирая глаза. Сквозь половицы снизу доносились приглушенные звуки ресторанного ужина, усиливая и без того грохочущую какофонию его разума. Гости болтали между собой глухими, неразличимыми голосами, музыкально звенели тарелки и столовые приборы; и всё, о чём Кит мог думать, это его отец, застрявший в обеденную смену в одиночестве (Гриффин, чёрт его дери, не в счёт), пока Широ не появился на работе. Внизу на кухне что-то загремело и застучало, и Кит гневно выудил из кармана гайвва, срезая его кожуру перочинным ножом, который получил от своего отца на четырнадцатилетие. Он надеялся, что фрукт отвлечëт его; но чем больше он чистил, тем решительнее в его голове, казалось, возникал образ снисходительного выражения лица Джеймса. Слова парня крутились у него в голове, вызывая раскалённую ярость, затмевающую любое подобие рациональной мысли. К чёрту Гриффина. К чёрту Гриффина и его комплекс превосходства, и его тупое лицо, и его… Только когда край лезвия не попал в плод, а вместо этого болезненно порезал большой палец, Кит остановился. Бросив на простыню нож и изодранные остатки гайвва, он прижал дрожащие руки к груди, сердито посасывая неглубокий порез на большом пальце и перебирая все ругательства из своего словарного запаса. Когда Широ нашёл его почти час спустя, Кит лежал на спине, сложив руки на животе, и смотрел в потолок. Он даже не удосужился бросить взгляд на кузена, ожидая его визита рано или поздно. Край кровати прогнулся, когда Широ осторожно присел у его ног, будто Кит был диким животным, которое могло укусить при малейшем беспокойстве. — Хочешь поговорить об этом? Кит в ответ пожал плечами. Широ вздохнул, пробегая рукой по прядям тонких белых волос. — Я так понимаю, ты не работаешь за ужином? Кит снова пожал плечами, и после секундной паузы Широ фыркнул. — Повезло мне. Приятно проведу время с Гриффином. Это замечание заставило Кита удивленно хмыкнуть. — Он чувствует себя ещё большим мудаком, чем обычно, если это сможет тебя ещё больше возбудить, — проворчал он, теребя ремешки своих перчаток без пальцев. Взрыв смеха вырвался у его кузена, и Кит выглянул из-за его рук, чтобы поймать весёлые морщинки вокруг глаз Широ. — Это не так, слава Богу, но спасибо. Кит прикусил губу и снова уставился в потолок. Широ хранил полное молчание, ожидая, пока он решит, чем и в каком объëме стоит поделиться. Это была одна из тех вещей, которые он любил в своем кузене больше всего — он был одним из немногих взрослых, которых знал Кит, которые не ожидали, что он будет говорить постоянно. — Я полагаю, папа уже сказал тебе? — наконец спросил он, сжав челюсти. — Да, — Широ слегка сжал лодыжку Кита. — Отвёл меня в сторону, когда я вошел, и… да. Я понял. — Я был в миле оттуда, Широ. Эти копы… — Я знаю, Кит, — Широ смотрел на него с такой любовью, что Кит не мог вынести этого взгляда, решив вместо этого повернуть голову и взглянуть на потрескивающий справа огонь. — Как будто они… они хотят, чтобы я провалился, Широ, и ещё Гриффин просто знает, на какие кнопки нажимать, и я… Он оборвал себя, вытирая глаза и не совсем понимая, когда начал плакать, но отчаянно пытаясь остановиться. Прежде чем он успел возразить, Широ встал и пересел на край кровати рядом с грудью Кита. — Я знаю, — повторил он, сочувствие яростно сверкнуло в его глазах. Где-то в глубине души Кит подумал: «Нет, ты не знаешь, ты вообще ничего не знаешь; ты золотой мальчик Гарнизона, ты не знаешь ничего». — Мне так жаль, дружище, — сказал Широ, раскинув руки, и наклонился, чтобы обнять. — Я не могу представить, что ты чувствуешь… Внезапно Кит сел, высвободившись из объятий и сгорбившись, чтобы поспешно вытереть мокрые глаза. — Тебе пора на работу. — Кит, — прошептал Широ, и чёрт… Кит ненавидел неприкрытую озабоченность в голосе своего кузена. Он выпрямился, изо всех сил пытаясь изобразить на лице улыбку и заставляя себя перестать плакать достаточно долго, чтобы спровадить его. — Всё в порядке, Широ. Правда. Это были просто какие-то придурки-копы. Ничего страшного. Широ выглядел так, будто хотел сказать что-то ещё, поэтому Кит продолжил. — Не похоже, чтобы кто-то пострадал, верно? Все по-прежнему в целости и сохранности, — заверил он, хотя в глубине души кричал: «Я разваливаюсь, Широ; я разваливаюсь на куски и не знаю, как собрать всё воедино, я не знаю, что со мной не так, пожалуйста, помоги мне, помоги мне, помоги-мне-помоги-мне-помоги-мне-помоги…» — Я в порядке, Широ. Недоверие, отразившееся на лице его кузена, ранило почти так же сильно, как и то, что он представил себе горе своего отца; но через несколько секунд что-то решительное (хоть и печальное) исказило его черты. — Хорошо, — Широ встал, и Кит точно знал, что кузен не собирается подталкивать его к разговору, которого он не хотел. Он не был уверен, ценит ли он это в данный момент или ненавидит. Широ всегда обладал сверхъестественной способностью деликатно справляться с дикими эмоциями Кита. В последнее время он стал более отстранённым, приближаясь к Киту с той же осторожной нерешительностью, которую можно использовать по отношению к дикому зверю. «Он больше не знает, как со мной разговаривать», — подумал Кит, и в ту же секунду, как эта мысль пришла ему в голову, он обругал себя за глупость. — «Нет, ты просто больше не позволяешь ему с собой разговаривать». Он полагал, что на самом деле не мог винить Широ. Всё, что когда-либо делал его кузен, — это старался. Именно Кит лажал снова и снова; Кит, который заходил слишком далеко всё чаще и чаще, пока увядал в Пустошах. Это был Кит, который не мог теперь смотреть в глаза людям, которых он любил, без объяснения или причины. Это был Кит, который пытался представить, чем он заслужил любовь людей, которым причинял только боль. Челюсть двигалась вперёд и назад в попытке сдержать слёзы — «ещё немного, и чем лучше ты покажешь, что в порядке, тем быстрее он уйдёт», — Кит прикинулся, что занят выдëргиванием торчащей нитки из своего одеяла, наблюдая краем глаза, как Широ медленно отступает к двери. Шаги Широ были медленными и размеренными, отягощëнными невысказанными словами, и Кит не удивился, когда его кузен заколебался и повернулся к нему, обеспокоенно нахмурив брови. Кит быстро отвёл взгляд. — Кит, я… я просто… Болтающаяся нить зацепилась за другую, и Кит стиснул зубы, зажимая её ногтями. Широ вздохнул, долго и глубоко, и Кит практически услышал, как всё, что он собирался сказать, исчезло с выдохом. — Я люблю тебя, — вот на чём в конце концов остановился его кузен. — Несмотря ни на что, я люблю тебя, хорошо? Горячая слеза скользнула из правого глаза Кита. Блять, чёрт возьми, блять, блять, блять. Слишком много для того, чтобы держать себя в руках. Всё его лицо, казалось, вот-вот взорвётся от попыток удержать плотину внутри. Когда он попытался открыть рот, чтобы ответить, ему показалось, что кто-то зажал ему челюсть. «Чёрт», — подумал он, его пальцы так сильно дрожали, что он отпустил и потерял нитку. — «Я тоже тебя люблю, Широ. Я никогда не хотел сделать тебе больно». Когда тяжёлая деревянная дверь захлопнулась, запечатывая Кита в его одиночестве, его переполняло желание, чтобы Широ услышал слова, которые отказывались покидать его. Он разжал челюсти, решив перебросить их через разделявший их барьер — под удаляющийся скрип шагов кузена на лестнице. Вместо этого слова вырвались у него рыданием, мучительно болезненным, и он был вынужден прикрыть рот рукой, чтобы заглушить звук. За дверью шаги на мгновение остановились, а после секундного размышления продолжили свой путь. Кит сильнее прижал ладонь к лицу, стараясь прикрыть рот и нос (чтобы его не услышали посетители ресторана внизу), и заплакал.…
Когда он проснулся, в комнате было совсем темно, если не считать мерно потрескивающего в камине огня. Далëкие звуки болтовни стихли, оставив после себя спорадический лязг посуды, собираемой на кухне. Осмотрев комнату, он понял, что ещё не так поздно, раз отец ещё не поднялся, чтобы лечь спать. Чувствуя себя несколько дезориентированным после своего импровизированного сна, Кит залез под подушку в поисках наручного коммуникатора, которым он так редко пользовался. Яркость экрана почти ослепила его, когда прибор ожил, и он заставил себя прищуриться на шквал сообщений, требующих его внимания. Он вздрогнул, когда понял, что большинство из них были от его отца, датированные началом этого дня — целый набор голосовых сообщений и видеопочты, несомненно, обеспокоенных вопросами о том, где он. Не уверенный, что можно чувствовать себя ещё хуже, Кит удалял уведомления, пока на пустом экране не высветилось 22:50. Значит, он хорошо поспал после закрытия. Внизу на кухне в раковине громко зазвенела тарелка, и Кит позволил себе полежать мгновение, представляя сердитого Джеймса, застрявшего в одиночестве на дежурстве за посудой, в то время как его отец и Широ следили за тем, чтобы ресторан сиял, готовясь к завтраку на следующее утро. Ещё один сердитый грохот заставил Джеймса выругаться от боли, и, несмотря на события дня, Кит обнаружил, что улыбается, безмолвно поднимая средний палец в сторону своего коллеги. «Вот, что получишь», — подумал он; и оправдания, пульсирующего в его теле, было достаточно, чтобы заставить его встать с постели. В инстинктивном порыве он схватил одеяло, накинул его себе на плечи, а ноги повели его к окну. Снаружи в ясном ночном небе ярко мерцали звёзды, маня Кита на деревянный выступ за окном. Он осторожно наступил на балку, стараясь, чтобы его шаги были лёгкими, когда она застонала под его весом. Хотя он и был осторожен, у него не было сомнений в том, что старый выступ выдержит. В конце концов, он совершал это восхождение с девяти лет, и его отец унаследовал «Бенбоу» от Хиноши и Анноры Широгане. У Кита появилась странная (и, возможно, неуместная) уверенность в том, что звёзды наблюдают за ним, когда он перелезает через выступ вокруг крыши, защищают его от возможности сокрушительного падения на землю. Рационально он понимал, что это глупая идея, но когда он был окружён сотнями тысяч звёзд, он не мог не чувствовать себя… в безопасности. Увиденным. Кит двинулся по краю — носки его ботинок посыпали каскадом мусор с уступа — пока он не достиг плоского карниза, который выступал под одним из высоких окон ресторана. Выдохнув, — он даже не осознавал, что задерживал дыхание, — он присел на корточки, втиснувшись в маленький укромный уголок, так что он сидел, прижавшись спиной к стеклу. Обычно он свешивал ноги с края, но сегодня вечером он подтянул их к груди, натянул одеяло на колени и подоткнул его под подбородок. Это место было у Кита любимой частью «Бенбоу» с тех пор, как они переехали. Туда можно было попасть только из резиденции Когане, а это означало, что он никогда не сталкивался здесь ни с кем другим. Оно принадлежало ему, и только ему. Его место, куда он приходил, когда чувствовал, что чего-то не хватает. Его место, куда он приходил, когда чувствовал, что хочет большего, хочет быть большим. Его место, куда он приходил, когда хотел посидеть под светом триллионов звёзд и почувствовать себя частью чего-то столь же великого и необъятного, как вселенная. «Только я и вселенная, полная звёзд». Иногда Кит задавался вопросом, оглядывался ли когда-нибудь кто-нибудь там, далеко-далеко за пределами планеты Монтрессор — кто-то такой же мучительно одинокий, как и он сам. Он мог представить их, сидящих точно так же, как он сейчас, смотрящих на множество таких же звёзд и жаждущих шанса быть увиденным. «Ты не один», — подумал Кит, закрывая глаза, когда непрошенная слеза быстро скатилась по его щеке. — «Кем бы ты ни был, ты не одинок». Звук разговора в ресторане «Бенбоу» стал более различимым, и Кит с трудом открыл глаза, глядя вдаль, вдоль посадочной площадки и взлётно-посадочной полосы гостиницы. Несколько секунд он не мог расслышать ничего, кроме пары коротких обрывков разговора, но когда голоса приблизились, Кит обернулся, чтобы заглянуть в ресторан, не удивившись, увидев, что его отец и Широ убирают столик прямо под его окном. — …полегче с ним, — говорил Широ, снимая тряпку с плеча и бутылку чистящего средства с пояса. — Это всё, что я хочу сказать. Кит нахмурился. Отлично. Фантастика. Конечно, они говорили о нём. Он смотрел, как отец тяжело опустился в кресло, уронив голову на руки. Легко, как пëрышко, Кит коснулся кончиками пальцев разделяющей их стеклянной панели. «Я должен быть там, внизу», — подумал он, наблюдая, как Широ кладет свою кибернетическую руку на спину отца. — «Это должен быть я там, внизу, чтобы ему стало лучше. Я его сын». По его телу пробежал холодок, и он дрогнул, убирая обнажённую руку обратно под одеяло. — «Они всё равно не захотят, чтобы ты был там. Ты просто сбиваешь их с ног. Это твоя ошибка. Всё твоя вина». Ещё один злобно резкий ветерок пронзил его, смахивая волосы со лба и вторгаясь в его тёплый кокон. Бросив последний взгляд на двух мужчин внизу, он снова повернулся к звёздам, не слыша приглушëнного ответа отца и чувствуя — впервые в своей жизни — будто он вторгается в своё собственное святилище. Чувствуя себя явно не в своей тарелке, он уже решил пройти небольшое расстояние до своей комнаты, когда голос отца остановил его. — …просто так страшно, Широ. Он — всё, что у меня осталось. У Кита сжалось горло. — Это неизбежно, — продолжил его отец. — А когда он уйдёт, я… я не… — он замолчал, всхлипнув, и Кит почувствовал, что его вот-вот вывернет. Он много лет не слышал, чтобы отец так плакал, и его сердце болело, когда он пытался понять эти слова. — Вряд ли Кит когда-нибудь бросит это, так почему… Это поразило его с внезапной ясностью, и это было настолько очевидно, что он не мог сдержать горькую усмешку. Верно. Что сказал этот офицер Придурок? Прямой билет в тюрьму. Сегодня был его последний свободный выход. Ещё один промах, и прощай та малая свобода, которой он обладал. Если бы только не чувство, что у него заканчивается время; как будто ещё один провал был просто неизбежен, и он просто ждал того дня, когда подведёт всех навсегда. Голос Широ внизу прервал поток самобичевания Кита. — У тебя будут я и Адам, — мягко предложил Широ. Эти слова вызвали у Кита странную горечь, что, в свою очередь, заставило его чувствовать себя ещё хуже. Он должен был быть бесконечно благодарен за то, что Широ будет рядом с его отцом, даже когда он не сможет этого сделать, но в то же время было больно не слышать, как Широ бросается на его защиту — даже не пытается отрицать возможность того, что Кита могут увезти в наручниках. Что-то отвратительное поднялось в груди Кита, и он снова обратил своё внимание на звёзды, чувствуя холод, который не был холодом пустыни. — Я знаю, Широ. Ты хороший парень, — слушая, Кит уткнулся подбородком в колени, слёзы отчаянно жгли уголки его глаз. — Просто… в последнее время так тяжело. Что с наличными туго, и… и «Бенбоу». Кит нахмурился от внезапной смены темы. — Что мне делать, если они заберут еë, Широ? Это всё, что у меня осталось от Анноры, я не могу… Следующие слова отца утонули в его слезах, и Кит, прищурился на падающую звезду, прорезавшую атмосферу. Что всё это должно было значить? Кто забирал «Бенбоу» и почему? У них долги? И, что более важно: почему ничего из этого не доверили Киту? Голос Джеймса злобно ухмыльнулся ему из глубин подсознания. — «Твой отец, наверное, так горд». Падающая звезда становилась всё ярче, опускаясь, и Кит поднял дрожащую руку, чтобы провести по волосам. Гнев пульсировал на кончиках пальцев, его тело вибрировало, будто его ударили, как гонг. Конечно, он, возможно, был не самым лучшим сыном, и, наверное, не самым надёжным человеком; но это был и его дом, и он имел право знать… ведь… Мысли Кита остановились, гнев исчез из его тела, когда воздух, казалось, внезапно покинул его лёгкие. Он вырвался в ночное небо, выдох остановившегося сердца, ошеломленного неверия, превратившийся в туман в холодном воздухе. Жуткая тишина опустилась на Пустоши — как будто, как и Кит, каждое существо и камень были сосредоточены на горящей массе света вдалеке. Горящей массе света, несущейся вниз к Пустошам, которая, определённо, не была падающей звездой. На мгновение — возможно, это были секунды, возможно, вечность — всё замерло, и Кит застыл, пока его разум цеплялся за непостижимую картину перед ним. Это было так неуместно в монотонном мире Пустошей, что Кит почувствовал странную отстранëнность от происходящего в целом, как будто он наблюдал за происходящим во сне. Вся эта ситуация просто… не имела места в его жизни. Ни рëв отказавших двигателей спасательной капсулы, когда она неслась по непрерывной траектории к твёрдой земле внизу. Ни вспышка раскалённого докрасна пламени, окружавшего капсулу, как ореол, когда она вспорола атмосферу Монтрессора. Ни зловоние горящего металла, когда жар отслаивал его от внешнего слоя капсулы. Ни бесспорный, непоколебимый, шевелящий волосы шёпот опасности, разливающийся по венам Кита, как лёд. И только когда капсула врезалась в ближайшую стену каньона с невероятным грохотом, от которого окна «Бенбоу» задрожали, как от грома, невозможное необратимо столкнулось с реальностью.