***
до чайлда, к сожалению, слишком долго доходит смысл разговора синьоры и чжун ли в банке северного королевства.
— не стоит переживать за меня.
отвечает ему властелин камня, когда предвестник интересуется, все ли с мужчиной будет в порядке без сердца бога.
— нет, я серьезно, — тарталья мягко хватает его за рукав, не дав покинуть главный зал банка. ему больно и внутри, и снаружи, все тело ломит после использования глаза порчи. путешественник, стоящий рядом, косо смотрит на него и, кажется, готов наподдать предвестнику еще и при необходимости добить, но все, что волнует чайлда в данный момент, — это состояние чжун ли, которого, кажется, совсем не волнует факт того, что он отдал сильнейший магический артефакт военной организации с сомнительной репутацией.
— не переживай обо мне, — повторяет чжун ли, совсем чуть-чуть улыбаясь, — давай лучше позаботимся о тебе.
мужчина перехватывает инициативу на себя, аккуратно подхватывая чайлда под руку и направляясь к выходу.
— да, я, кажется, немного перестарался, — тарталья неловко смеется, позволяя себе повиснуть на плече архонта.
они молча покидают банк северного королевства. на улице глубокая ночь, и ни милленитам, разбирающим немногочисленные разрушения, ни горожанам, все еще находящимся в шоке от увиденного и пережитого, нет до них никакого дела. чайлд витает в своих мыслях и пытается разобраться в чувствах. он зол, озадачен и возмущен. ему казалось, что ситуация полностью под его контролем, но по итогу он снова оказался пешкой, инструментом в чужих руках.
«да, в руках властелина камня» — напоминает ему та, безбашенная часть себя, которая расстроена из-за того, что все лавры снова достались не ему. но следом же появляется мысль, что он чуть не стал виновным в гибели целого города.
«о, архонты, храните путешественника!»— снова восклицает внутренний голос. если бы не этот храбрый юноша и его странная спутница, то чайлду уже оторвали бы голову за массовое убийство. и то, что хозяин этого города сейчас тащит его домой, вовсе не добавляло душевного спокойствия.
— сяньшэн, — хрипло шепчет тарталья, — ты ведь… ты…
парень резко останавливается и теперь, когда он до конца осознает, кто идет рядом с ним, пугается. чжун ли чувствует, как тело, которое он буквально несет на себе, напрягается, готовое при необходимости дать отпор и тут же упасть замертво: настолько юноша рядом с ним истощен битвой.
— да, чайлд, — просто отвечает мужчина, плотнее прижимая предвестника к себе за талию, и продолжает путь, — тебе нужно обработать раны, так что давай поспешим.
тарталья, не в силах сопротивляться, позволяет доволочь себя до дома.
***
— не бойся меня.
говорит ему чжун ли, стирая кровь с рассеченной щеки.
— я и не боюсь, — фыркает тарталья, — я раздражен сложившейся ситуацией, и у меня куча вопросов, но я точно не напуган, сяньшэн.
— ты напряжен с того момента, как понял, кто я такой, — начинает архонт, — и по твоей вине чуть не погиб мой город, так что моя возможная месть и невозможность при необходимости дать отпор пугает тебя.
тарталья поджимает губы, понимая, что противопоставить ему нечего.
да, он боится. перед ним древнейшее божество, по своей силе сравнимое с царицей. а тарталья видел и знает, на что способна его госпожа в гневе, и испытывать это на себе он не хочет. какое-то время они снова молчат, только тихое шуршание одежды чжун ли, который бережно обрабатывает раны юноши, нарушает их тишину.
— это ведь все было частью какого-то контракта, да?
чжун ли, сидящий перед ним на коленях, замирает, не донеся кусочек ваты с каким-то раствором, едко пахнущим травами, до глубокой царапины на руке. тарталья смотрит на него сверху вниз, и мораксу на секунду кажется, что в глазах у предвестника блестят слезы.
— ты меня использовал.
тарталья плачет.
— чайлд… — потрясённо шепчет мужчина перед ним, сжимает ладони юноши в своих, поглаживая маленькие шрамы и царапины. — прости меня, пожалуйста, прости. пойми, я не мог иначе. я должен был защитить весь город. я должен был защитить тебя.
чжун ли утыкается лицом в их сцепленные ладони, мягко касаясь их губами. если бы он только мог выразить словами весь тот ураган чувств, что испытывала его душа, просто находясь рядом с этим человеком.
но он не мог.
не мог понять, почему при виде предвестника его
каменное сердце отбивает сумасшедший ритм, почему на лицо лезет глупая улыбка, почему он переживает за него, хочет слушать его глупые шутки и смеяться над ними, касаться его,
любить его.
почему он чувствует все это?
все ты понимаешь, моракс.
— пообещай мне, сяньшэн, что больше так не сделаешь, — чжун ли снова смотрит на чайлда, на его мокрое, заплаканное лицо, — пожалуйста.
— обещаю, — прерывая все дальнейшие реплики парня, отвечает чжун ли. он поднимается, садясь рядом с предвестником, обхватывает его лицо ладонями, стирает слезы и продолжает: — я даю тебе обещание, что больше никогда не посмею обидеть тебя. я поступил жестоко, знаю, но я не мог нарушить контракт и готов сейчас с тобой заключить новый.
тарталья смотрит на мужчину перед собой, который вверяет ему свою судьбу, себя, хочет поверить каждому его слову, каждому взгляду и прикосновению.
и тарталья верит.
***
— тарталья, поспеши.
— имей советь! — восклицает чайлд. — мы идем почти без продыху третий день. это, конечно, не первое мое путешествие, но ты обещал показать мне местные достопримечательности, сяньшэн, а все, что я пока что вижу, — это твою вечно удаляющуюся спину.
чжун ли останавливается напротив своей же статуи в тростниковых землях и оборачивается. тарталья, насупившись, нагоняет его, проходит мимо и, сойдя с тропинки, двигается к монументу, садясь под него и прислоняясь спиной.
— мне нужен перерыв. и почему мы не могли сделать остановку в ваншу? тебе так не терпится добраться до деревни? для бессмертного существа с безграничным запасом времени ты слишком торопишься. и что в этой деревушке такого особенного, я никак не пойму.
— очень дорогие моему сердцу места, — просто отвечает чжун ли. — я давно не был там, а ты недавно сказал, что тебе в гавани делать нечего, и я подумал, что было бы неплохо показать тебе это место.
мужчина опускается рядом с юношей. чайлд смотрит то на архонта, то на статую и изо всех сил старается не ляпнуть что-нибудь: настолько ему этот момент кажется комичным. пару минут они молча разглядывают противоположный берег соленых земель. тарталья начинает нервно теребить тетиву лука, завидев там снующих туда сюда хиличурлов, но настроения (к большому удивлению для него!) сражаться совсем нет.
— на тебя это непохоже, — продолжает рассуждать парень, — ты ведь ничего не делаешь просто так.
тарталья поворачивает голову, разглядывая точеный, будто высеченный из камня, профиль архонта. пытается найти объяснение странному поведению мужчины, но лицо его нечитаемо. чайлд знает, что чжун ли расскажет ему все, не сейчас, так потом, но это непонятная ему спешка, эта недосказанность, опять
эти взгляды, прикосновения— это напрягает его.
он вообще в последнее время пугает сам себя. почему он так безоговорочно ему доверяет, доверяет ему свою жизнь. эта связь, что возникла так внезапно между ними, крепчала без видимой причины каждый день. тарталья засыпал и просыпался с мыслями о властелине камня. рядом с ним он не боялся чувствовать, не боялся быть собой. быть не только веселым парнем из снежной. он знал, что рядом с этим
нечеловеком, тарталья, не забывай это, он может открыться и быть тем самым человеком, ребенком, чудом выбравшимся из бездны.
рядом с ним он не боялся быть сломанным.
— ладно! — тарталья перекидывает за спину лук и поднимается, потягиваясь. — чем быстрее дойдем, тем быстрее отдохнем по-человечески. мне, конечно, нравится спать под открытым небом, но мне этого хватает и в свое рабочее время. все, пошли.
не дождавшись чжун ли, чайлд спускается с небольшого холма, на котором стояла статуя, и уходит вперед к каменному мосту. архонт поднимается следом за ним, наблюдая, с каким детским любопытством предвестник вертит головой, разглядывая природу вокруг.
почему он не скажет ему. у них так мало времени. чжун ли — вечность. он был, есть и, возможно, будет всегда. тарталья — лишь миг его бесконечно долгой жизни. он уже его прошлое, и им никогда не стать бесконечным будущим. но пока есть эти совместные моменты, которые чжун ли,
клянется сам себе, он будет хранить в своей памяти вечно, у него есть надежда, есть шанс, что чайлд — его единственное будущее.
***
— надеюсь, тебе тут понравится.
говорит ему властелин камня, когда поздней ночью они проходят по каменной лестнице среди зарослей бамбука и добираются до подвесного моста, что связывает деревню цинцэ с остальным миром. как только граница деревни остается позади, воздух словно становится чище, шум внешнего мира — тише, все душевные терзания притупляются. тарталья делает глубокий вдох, наполняя легкие легким, сладким запахом неизвестных ему цветов, и от удовольствия закрывает глаза.
давно ему так легко не дышалось.
они проходят резную деревянную арку, чайлд замечает телепорт, чудом воздерживается от едкого комментария
(да, компаньон у него любитель выматывающих прогулок, ничего не поделать) и, когда перед ним раскидываются цветные террасы, теряет дар речи.
за свою недолгую, но наполненную событиями и местами жизнь, тарталья видел много мест. все они по своему поражали его, в хорошем или плохом смысле. но эта деревушка, на самом отшибе мира, окруженная со всех сторон горами,
находящаяся под защитой властелина камня, своей красотой изумляет его до глубины души.
— невероятно… — шепчет тарталья, снова нагоняя чжун ли, который ушел вперед. — невероятное место. я даже не против тут состариться.
— состариться? — чжун ли непонимающе смотрит на чайлда.
да, моракс, люди стареют и умирают, представляешь.
— ну знаешь, — тарталья неловко ерошит волосы и усмехается, — для меня, как для воина, большая честь встретить свой конец в бою, но сейчас я думаю, а стоит ли оно того. смотришь на всю эту красоту и как в той поговорке, знаешь? — парень смотрит на архонта в надежде, что тот избавит его от этих неловких откровений, но, поняв, что мужчина не догадается сам, со вздохом поясняет: — увидеть цинцэ и умереть.
чжун ли какое-то время разглядывает смущенное лицо парня, будто тот признался ему в чем-то сокровенном, и понимающе кивает. люди, в отличие от него, задумываются о таком понятии как смерть. от болезни, от старости, в бою, молодые или старые — люди уходят постоянно. когда ты живешь несколько тысяч лет, видишь, как рождаются и умирают целые цивилизации, смерть становится чем-то обыденным, чем-то, на что он не обращает внимания. по крайней мере,
не обращал очень долгое время, пока предвестник вихрем не ворвался в его жизнь.
ты ведь не боишься смерти, моракс?
— не ты один так думаешь, чайлд, — соглашается чжун ли. — тут живут в основном одни старики и дети. это хорошее место, я бы тоже, как ты сказал, не против был бы встретить здесь старость.
— тогда, — тарталья загадочно улыбается и, останавливаясь посередине деревянного моста, протягивает ему мизинец, — давай пообещаем друг другу, что сделаем это вместе? — парень чувствует, как от волнения сердце начинает отбивать сумасшедший ритм, и мысленно ругает себя за эти необдуманные слова. — ну состаримся, если ты не понял.
чжун ли потрясенно смотрит на юношу. вот он, при свете тусклой луны, сияет ярким ослепительным солнцем, предлагает всего себя, без остатка, бессмертному, могущественному созданию. отдает свое сердце, предлагает контракт, условия которого архонт при всем своем огромном желании выполнить не сможет.
несмейнесмейнесмейнесмейнесмейнесмей
чжун ли протягивает руку в ответ, улыбаясь мягко, как может только он.
— давай.
***
впервые за долгое время тарталья высыпается. без города, его запахов, шума моря, разговоров взрослых, смеха детей отдохнуть получается за пару часов. парень поднимается с кровати и, потягиваясь, подходит к окну. небольшой домик, что специально приготовила бабушка жо синь к их приходу, стоял над общественным центром, окруженный бамбуком, спрятанный от всего мира, и вся деревня была видна отсюда как на ладони. оперевшись локтями на подоконник и подставив лицо восходящим лучам солнца, тарталья наслаждался тишиной, уютом и теплом, этим ощущением родного дома, по которому он очень сильно скучал.
за стеной послышался шорох: чжун ли тоже не спал, и чайлд слышит, как тот тихо гремит посудой.
«не может он без своих чайных церемоний», — думает парень и выходит из комнаты. в нос сразу же ударяет неизвестный запах, тот же, что встретил его на входе в деревню. тарталья собирается поздороваться со своим спутником и наконец-то спросить, что же это за запах повсюду, но все мысли вылетают из головы, когда он видит мужчину.
без привычных строгих одежд, в легкой рубахе и брюках, с растрепанными после сна волосами, такой домашний, такой
свой. тот, кто сидит перед ним, не выглядит как бессмертное, могущественное существо, по щелчку пальцев раскалывавшее горы и сравнивая их с землей. у чайлда в голове ломается какое-то клише.
он смотрит на чжун ли, и ему кажется, что он снова проваливается в бездну.
— доброе утро, чайлд.
— а, — тарталья моргает, отрываясь от созерцания чего-то, как ему кажется, запрещенного, и запоздало отвечает: — доброе утро, сяньшэн.
чайлд неловко улыбается и не знает, куда себя деть. вся легкость, что он чувствовал после сна, вдруг испаряется, и юноша чувствует себя лишним. он ощущает себя так, будто подглядывает за чем-то очень личным, очень интимным, и эта неловкость дает о себе знать: чайлд чувствует, как предательски начинает краснеть.
— я услышал, как ты проснулся, и подумал, что ты составишь мне компанию, — чжун ли вопросительно смотрит на него, ожидая согласия.
— ты же знаешь, как я плох во всех этих традиционных штуках, — тарталья смеется. — я до сих пор не могу есть нормально палочками, а ты хочешь, чтобы я провел с тобой чаепитие. ты меня тогда пинком отсюда вышвырнешь за неуважение к традициям.
и резко замолкает, когда слышит тихий смех. чжун ли смеется. из-за него. потому что чайлд снова ляпнул ерунду и сам властелин камня посчитал то смешным. что чайлд тут вообще делает.
почему он? как вообще так получилось, что от деловых партнеров они стали друг для друга…
чем, аякс? ну же, спроси его, спроси. как так получилось, что его жизнь, неограниченная ничем и никем, вдруг начала вертеться вокруг одного единственного человека?
он не человек, аякс. как так вышло, что весь мир, который с самого детства тарталья мечтал изучить вдоль и поперек, сузился до одного единственного?
до того, кто никогда не будет принадлежать ему.
— никуда я тебя не вышвырну, — чжун ли снова серьезен, но глаза его улыбаются. — садись, я все тебе покажу.
тарталья опускается напротив.
бездна затягивает его все сильнее.
***
ближе к вечеру чжун ли вытаскивает чайлда на улицу. парень в открытую ленится, всем своим видом показывая, что собирается бездельничать во время их импровизированного отпуска, но трехчасовая лекция о целебных свойствах побегов бамбука делает свое дело. когда голос архонта начинает уже отскакивать от стен, а рецепты всевозможных отваров из корня этого чудо-дерева набатом стучат в голове, чайлд не выдерживает и соглашается на прогулку. они покидают свою скромную обитель, спускаются к общественному центру, здороваются со старейшиной. очаровательная старушка заводит легкую беседу, интересуется, как они обустроились и все ли у них есть для комфортного времяпровождения. чжун ли любезно отвечает ей, они общаются как старые знакомые, и тарталья делает вывод, что, скорее всего, эти двое знакомы не одно десятилетие.
«хм, неудивительно, — усмехается своим мыслям парень и отходит, чтобы не мешать,
— раз он дорожит этим местом, то скорее, кто-нибудь, да в курсе его секрета».
тарталья подходит к телепорту, разглядывая и подмечая, что во всех местах, где он был, эти устройства выглядят одинаково. у самого края обрыва он останавливается, и взгляд его упирается в гору напротив. чайлд делает в голове заметку, что обязательно должен залезть на нее и все хорошенько там посмотреть.
легкий порыв ветра ударяет его по лицу, и парень слегка отшатывается, успевая уловить сладковатый запах, которым окутана вся деревня. парень оборачивается, проверяя, закончил ли архонт обмен любезностями, но внезапно сталкивается лицом к лицу с мужчиной. секундное замешательство вкупе со смущением, и парень снова отворачивается.
лицо его опять пылает.
— ты как ко мне подкрался, сяньшэн? — с наигранным недовольством проворчал чайлд. он делает шаг в сторону и снова поворачивается, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. — все хотел спросить у тебя: что это за запах?
чжун ли вдруг хмурится. совсем незаметно, но если знать, куда смотреть, то можно заметить, как едва заметная морщинка ложится между бровей и четче очерчиваются скулы. мужчина глубоко выдыхает, и тарталья начинает жалеть о своем природном любопытстве.
— я спросил что-то не то, да? — чайлд чертыхается про себя, ему самому надоело уже все постоянно портить.
— нет, чайлд, с чего ты взял? — чжун ли снова дарит ему улыбку, тарталья дарит ответную. — пойдем, покажу тебе местную диковину.
не дожидаясь ответа, мужчина разворачивается, шелестя своими привычными одеждами, которые скрывают все его тело. тарталья в очередной раз удивляется, как он умудряется так свободно и быстро двигаться в этом. они спускаются к мельнице мисс бай, та, издалека узнав чжун ли, приветливо машет рукой и угощает их тофу. чайлд только что понимает, что почти сутки ничего не ел и даже не заметил этого. они проходят по всей деревне, и почти каждый здоровается с архонтом, интересуется, как у него дела и надолго ли он к ним, парочка людей даже выпытывают у тартальи, кто он и кем приходится
господину чжун ли.
на второй вопрос предвестник и сам хотел бы узнать ответ.
— ты вроде говорил, что давно здесь не был, сяньшэн, — подает голос чайлд, когда они спускаются к воде. — твое «давно» — оно по божественным или человеческим меркам? просто тебя так много народу узнает, вот я и интересуюсь.
тарталья снова отвешивает себе мысленных подзатыльников за свою болтливость.
— хотелось бы бывать здесь еще чаще, — отвечает чжун ли. — сейчас из-за работы в ритуальном бюро времени еще меньше, но это место одним своим существованием заставляет меня чувствовать какую-то детскую радость. но сейчас я вдвойне рад, потому что у меня есть замечательная компания в виде тебя.
последнюю фразу он роняет будто бы случайно, но тарталья давно уже уяснил, что властелин камня часто прикидывается непонимающим, и если он что-то говорит и делает, то это не просто так. сразу же сотни мыслей обрушиваются на парня, но сконцентрироваться на какой-то одной и продолжить развивать этот диалог у него не получается. они проходят через мост и оказываются на противоположном берегу, где сладкий запах все еще неизвестных ему цветов окутывает с ног до головы.
тарталья замирает на месте, спиной чувствуя, как чжун ли подходит вплотную сзади. в этот раз тарталья не отодвигается.
— что это за цветы? — наконец спрашивает тарталья. к приятному аромату вдруг добавляется горечь и тоска. стоя вот так, вплотную с архонтом, чайлд чувствует, как цветы реагируют на появление божества в их обители. как на его печаль они отвечают такой же болью.
тарталья оборачивается, встречаясь с потускневшим янтарем глаз. чжун ли смотрит на него, улыбается как обычно.
никто больше не дарит тарталье таких улыбок. но взгляд у него пустой. смотреть на это невыносимо. невыносимо смотреть, как многотысячелетний камень дает трещину. вдвойне невыносимее, когда понимаешь, что ничем не можешь помочь, что простой смертный человек не может облегчить эти муки, не может разделить эти страдания.
тебе это не по силам, чайлд.
— мы можем уйти отсюда, если хочешь, — тарталья аккуратно обхватывает лицо чжун ли ладонями, едва касаясь, поглаживая большими пальцами. он понимает, что за этой трещиной кроется что-то невыносимое.
— это глазурные лилии, — наконец отвечает чжун ли. — когда-то давно я встретил ее на болоте дихуа и там повсюду цвели эти лилии. когда-то я давал ей клятвы, такие же, как тебе, и я боюсь, — он делает паузу, понимая, что слова не складываются в предложения, что вся его многовековая мудрость сыплется прахом,
сыплется пылью. — боюсь, что снова не сдержу их. поэтому я отдал сердце бога, чтобы освободиться от этой ноши, чтобы снять этот груз ответственности, чтобы отпустить это прошлое.
чжун ли смотрит на чайлда, на секунду подмечая, что глаза у него ясные, голубые, совсем как его любимые лилии.и резко притягивает к себе, вжимает в себя, пытается слиться. тарталья охает, оказываясь в
каменных объятьях, и понимает, что ему не нужно лезть из кожи вон, чтобы как-то помочь. ему достаточно просто быть рядом. все оставшееся время, которого у него, к сожалению, не так много, просто быть рядом.
— она была моей семьей, и вот ее больше нет. тебя я просто так не отдам.
***
пару дней они не затрагивают эти темы, наслаждаясь ясной погодой, гуляя по деревне и ее окрестностям. чжун ли рассказывает истории чуть ли не о каждом камне, тарталья — как большой ребенок, — под каждый камень заглядывает, забирается на приглянувшуюся ему гору и стабильно пару раз в день прыгает с нее с планером. местная детвора, завидев такого веселого взрослого, ходит за ним по пятам, они играют в догонялки, в прятки, несколько мальчишек уговаривают научить стрелять их из лука. чайлду, соскучившемуся по своим младшим, такое времяпровождение только в радость.
они просто наслаждаются каждым совместным мгновением. они не произносят то, что чувствуют, вслух. не рушат таинство этого состояния громкими признаниями.
чжун ли понимает, что он прописал себя в этого человека окончательно, он перевернет ради него весь мир, обернет время вспять, он сломает себя и заново соберет, только бы чайлд был рядом, только бы не покидал его. он высек его образ на сердце,
на своем каменном сердце, что тоже чувствует, что тоже бьется, что тоже хочет жить.
вода сточила камень, оставила оголенные израненные нервы и излечила, подарила долгожданную прохладу и легкость, что бывает, когда отдаешься во власть течению.он больше не чувствует себя грузом на шее утопающего, он больше не топит себя.
тарталья чувствует, что что-то внутри переворачивается. река находит свое направление, русло выравнивается, он впервые в жизни понимает, что и как он должен делать.
шторм в его сердце наконец-то утихает. только бездна воет где-то глубоко, на коже все еще свежи воспоминания этой темной глубокой ямы, дыры, что росла в его сердце, пока он не встретил
его. и ее засыпает, с каждым днем, эта рыхлая земля, что так резко провалилась тогда под ним, крепчает. у него есть опора, у него есть союзник. больше ему ничего и не надо.
последний вечер деревни они провожают сидя на крыше одного из домов. тарталья со счастливой улыбкой сидит, подставляя лицо закатному солнцу: он только что заставил одного из семи архонтов тейвата лазить по крышам домов, ища тот, на котором открывается самый красивый вид, горевать повода у него точно нет. чжун ли как обычно задумчив, и кажется, что за все время, поведенное тут, он ни разу не расслабился. чайлд, приоткрыв один глаз, замечает напряженное лицо мужчины.
— о чем опять задумался, сяньшэн? — тарталья полностью разворачивается к чжун ли. — ты, кажется, хотел разгрузить мысли от всей городской суеты, но, кажется, вернешься еще более загруженным.
— ты прав, есть кое-что, — властелин камня перед ним серьезен, и улыбка тартальи стирается. кажется, их ждет еще один сложный разговор. — тот вечер, когда мы только прибыли сюда. ты помнишь, что сказал тогда на мосту?
— помню, — чайлд сглатывает. — и если ты думаешь, что я шутил тогда, то ты ошибаешься. мы дали тогда клятву на мизинчиках, если ты не заметил. и будь ты хоть трижды богом контрактов, разорвать ты ее не сможешь. и… погоди, почему ты смеешься?
предвестник, нахмурившись, смотрит на веселое лицо мужчины напротив. снова отвесив себе мысленных тумаков за неумение заткнуться вовремя, парень продолжает:
— ладно, может быть я тогда и погорячился…
— чайлд.
— а?
— могу я тебя поцеловать?
***
а потом с ними случилась бездна.
и чайлд, как дитя ее, не мог не услышать ее зов. чайлд тарталья — ее порожденье, ее воплощение из плоти и крови. она воспитала его, дала силу и знания, а теперь требует плату. тарталья закрывает уши, жмурится до пятен перед глазами. она внутри, вновь взывает, эта бесконечная пустота тянет его камнем на самое дно.
— аякс, — шкребутся за дверью. — хэй, братец, ты тут?
юноша резко распахивает глаза, подскакивая с пола.
дадададада. вот оно. у него есть семья, у него есть друзья, у него есть чжун ли. они вытянут, не позволят ему потерять себя. ради них он
сломает себя и слепит снова.
— да, тевкр, я сейчас выйду.
— не торопись, братец, я все понимаю. просто там пришел высокий и очень серьезный господин. сказал, что вы с ним хорошие друзья.
у тартальи перед глазами темнеет.
что? кто? почему он здесь. зачем.
— скажи всем, что я сейчас выйду, тевкр.
чайлд слышит удаляющийся топот ног на лестнице, и, когда он окончательно затихает, выдыхает воздух сквозь зубы. нутро сворачивается в узел, бесконечный шепот в голове не утихает уже не первую и даже не вторую неделю. тарталья собирает всю свою волю в кулак и выходит из комнаты. внизу его ждут самые близкие, он сделает это ради них.
предвестник бодро спускается по лестнице, в гостиную своего отчего дома. он может поклясться, что слышит голос малышки паймон и то, как тоня в восторге охает, видя впервые в жизни настоящую фею, и то, как тевкр, перекрикивающий их обеих, рассказывает про свои игрушки, и тарталья готов руку на отсечение дать, что путешественник, попавший под раздачу, мастерски закатывает глаза. он слышит голос мамы, что пытается перекричать все эту какофонию звуков в попытке всех накормить. он не слышит антона, но мальчик никогда не был особо болтливым, зато всегда умел слушать и слышать. он напрягает слух, пытаясь игнорировать этот шепот в голове, надеясь услышать один единственный голос, и слышит, как на одну из реплик отца отвечает
он. тарталья чувствует, как слезы текут по щекам, и до боли прикусывает костяшки пальцев.
она утащила его однажды, больше он ей этого не позволит.
смахнув следы минутной слабости с лица, чайлд натягивает на лицо свою самую счастливую улыбку и заходит в гостиную.
поистине счастливая улыбка расцветает на его лице, когда он видит всех их вместе.
свою семью.
— аякс.
— я тоже, чжун ли, я тоже.
***
с первой же секунды нахождения на рифе маск чайлд понимает, что это преотвратительнейшее место. на побережье острова развернулся небольшой лагерь, он видит пару знакомых лиц из ли юэ, людей из цисин, где-то рядом мелькала макушка адепта сяо, хмурого невысокого паренька, которого чжун ли попросил помочь, когда голоса в голове тартальи стали мешать ему спать. помочь, к слову, он так и не смог: демоны бездны оказались сильнее. чайлд видит отряд рыцарей из мондштата, и один из них, их капитан, почему-то кажется ему смутно знакомым.
чайлд откидывается на шатер позади себя, где внутри, властители мира сего, решают, что делать с этой дырой. дырой во всех смыслах слова.
— скучаешь, — рядом опускается чжун ли в своем привычном облачении, с копьем наперевес.
— спать хочу, — зевает тарталья, прислоняясь к теплому боку. — чего вы там так долго решаете? зашли, побили всех гадов, запечатали и ушли.
— не все так просто, — чжун ли приобнимает его, не позволяя свалиться окончательно, поворачивает голову и, зарываясь лицом в яркую шевелюру, глубоко вдыхает. — бездна зовет не только тебя, я и адепты тоже слышат ее.
тарталья отстраняется, хмуро оглядывая мужчину.
— почему не сказал? — недовольно спрашивает. — что-нибудь еще, что я должен знать, есть?
— я слышу ее не так, как ты, поэтому не стоит беспокоиться.
чайлд недоверчиво оглядывает чжун ли, пытаясь понять, увиливает тот или нет.
— я серьезно, аякс, — чжун ли берет его ладонь, поднося к губам и оставляя невесомый поцелуй. — бездне нечего мне предложить.
все, что я хотел, я уже давно получил.
чжун ли смотрит на него, понимая, что сегодня они получат или все, или ничего. либо свободу ото всех, либо бесконечные цепи. тарталья подается вперед, вплотную к мужчине, и шепчет в самые губы:
— пообещай мне, — голос дрожит, — пообещай, что если я вдруг сломаюсь, то ты…
— нет.
— пожалуйста.
— нет, аякс, я этого не сделаю.
я не отдам тебя бездне.
чайлд чувствует, как глаза наполняются слезами, и невесомо касается губ напротив. закрепляет новое обещание. вернуться оттуда. вместе.
— давай, когда все закончится, уедем в цинцэ? — тарталья с надеждой заглядывает в янтарные глаза напротив. — выполним наше первое данное друг другу обещание.
глаза напротив него улыбаются.
— давай.
***
на севере долины бишуй стоит деревня цинцэ, что со всех сторон защищена скалами. сам властелин камня охраняет это место: настолько сильно дорого оно ему. каждую весну здесь распускаются цветы, глазурные лилии, что, словно зеркала, отражают лепестками ясное небо над собой. в эту пору вся долина наполняется ароматом цветов. всякая чистая душа может наслаждаться этим дурманящим запахом любви.
мужчина же, шедший по каменной, развалившейся от времени тропинке, чувствовал только запах горечи. это был запах ушедших лет, ушедших моментов, самых лучших в его жизни.
он нес за собой бесконечный траур, и каждый встретивший его мог сказать, что ношу свою он несет уже не первое десятилетие.
путник проходит арку, минует деревянные мосты, селение встречает его тишиной и покоем, которого ему не хватает. сердце, что вмиг когда-то обросло камнем, все еще чувствует, все еще бьется, принося своему хозяину бесконечную боль.
путешественник останавливается, обводя взглядом небо, окрасившееся в рубиновый, ему не нравится этот цвет: от него веет запахом
железа. мужчина спускается к воде, не заботясь об одежде, по мелководью перебирается на другой берег. оказавшись рядом с плантациями, он скидывает с плеч тяжелое копье и лук, стягивает небольшую походную сумку и падает в заросли цветов, мечтая раствориться в них. он срывает маленький бутон, и тот, словно зеркало, отражает цвет его ясных, но печальных глаз.
тарталья вдруг широко и счастливо улыбается.
— я сдержал обещание, — аякс смеется, но ощущение такое, будто он задыхается. —
мы дома, чжун ли.
