Маленький принц

Кровь хлынула из носа, словно тёплая солёная река — в ней легко захлебнуться и утонуть. Маленькое королевство Ынхёка рассыпалось за считанные мгновения. Самыми страшными монстрами оказались люди, это ли не иронично? В таких кризисных ситуациях вообще здорово обнажается человеческая подноготная, но Ынхёк не Чон Чжэхон, не духовный наставник и не философ. Он логик. Ему нет особого дела до проблем человеческой природы или морали, только до проблем насущных, вроде как растянуть двадцать пачек чипсов на три месяца. Всевидящее Око, следящее за всеми через мониторы камер наблюдения. Всё перевернулось вверх тормашками. Взрослые готовно отдали себя в руки подростка. Возмущались, но подчинялись. Несмотря на то, что он казался тем ещё расчётливым говнюком, была в нём ещё какая-то харизма, была такая уверенность, что даже Со Игён снова и снова нехотя доверяла ему. Маленький робот-принц со своим цепным неубиваемым псом. Верность Хёнсу была странной и непонятной. Он был истинно хорошим человеком, который не мог пройти мимо находящихся в беде. Не мог, несмотря на всё горе, что ему это принесло. Он шёл на верхние этажи, сжимая в потной ладони электрическое копьё, а потом закрывался в своей будке-игровой. Уродливая рутина. И даже у Ынхёка, в конце концов, дрогнуло сердце. «Сегодня ты можешь выбирать», сказал он. Хёнсу, потерянное дитя, всё понял по-своему и выбрал. Принёс свою кофту, свёрнутую валиком чтобы подкладывать как подушку, и лёг в комнате с камерами наблюдения. Он не знал пока ещё, как вести себя с другими людьми, а с Ынхёком легко, он никогда не прятал мотивов, честно использовал его и всё. Ыню нашла себе в Хёнсу новую игрушку, друга, первую влюблённость. Его неловкая, не находящая себе пока места ни в том мире, ни в новом, сестрица искренне потянулась к другому, впервые не нападая, а защищая. Ынхёк привык уже, что обнимая состоящую из острых зазубренных краёв сестру, можно здорово раниться. Он привык и принял это как должное. Её любовь ранит и жжется. Влюблённость оказалась такой же яростной, но угловатой, нежной. Кем бы он ни был, Ынхёк вытащил бы его из любого ада, того, кто заслужил такие её чувства. Но Хёнсу был не кем бы то ни было, он был особенным, их главным оружием, их главным защитником. «Без тебя у нас нет шансов» шло в обе стороны. Потому Ынхёк продолжал отсылать его на опасные миссии. Потому Хёнсу продолжал на них идти. Два ребёнка, на которых свалился апокалипсис. Успешно спасти мир получается только в фильмах. Добрый, одинокий мальчик с комплексом спасителя. Старательный и исполнительный мальчик, максималистично не чурающийся тяжёлых решений. И изменивший собственноручно же установленным приоритетам. После успешной (вроде бы) операции на Джису, Ынхёк должен был бы чувствовать себя богом. Вместо этого он стоял на коленях перед грязным общественным унитазом, выблёвывая несчастный шарик риса и сладкий чай. Трусящиеся руки и сосущий изнутри страх. Он привык брать ответственность, он, не задумываясь, принял ответственность над младшей сестрой, над целым домом — но яма оказывалась с каждым шагом всё глубже и глубже. У него ни умений, ни опыта, только бесконечная вера Джису в его способности — несуществующие. Сегодня ему повезло. А завтра? Завтра не повезло. Его везение закончилось в тот же миг, было истрачено на бледную, едва-дышащую Джису, упрямо проснувшуюся, не смотря ни на что, после операции. Запах горелой плоти Чон Чжэхона было не вымыть. Ещё одно тяжелое решение, переложенное несостоятельными взрослыми на его плечи. Ещё один шаг. Ещё одна ответственность, которую он не просил, но принял. Убитые, неспасённые — Ынхёк приказывал себе не плакать, сохранять ясную голову, придумать план, потому что выход есть всегда, всегда, главное, правильно рассчитать… Глядя на двигающуюся прямо на него госпожу Ан — желающую отомстить за то, что он её не спас? За то, что не помог? За то, что не подготовил их к такому повороту, не учёл такой возможности? — Ынхёк впервые за свою жизнь сдался. Не сдался, конечно же, Хёнсу. Загородил его собой, принял на себя праведный и заслуженный (не им) гнев госпожи Ан и убил её. Снова. Снаружи пошёл снег. Ынхёк не любил зиму, не любил холод, но ему нравилось проводить Новый Год с Ыню. Она всегда грозилась, что будет праздновать с друзьями, что нашла какого-то богатого студента, который отведёт её в клуб — её любимые беззубые угрозы. В итоге они заказывали вредную еду и смотрели телевизор. Ыню вечно комментировала происходящее на экране, критиковала всех и вся, так, что в ходе забывала о том, что курила как паровоз ему назло. И всегда засыпала на полу, а он укрывал её самым большим одеялом, продолжая смотреть телевизор без звука с выключенным светом — пока не отключался сам. Со Игён предала его, не рассказав о военных. Хёнсу предал его, впервые показав клыки и яростно огрызнувшись, что он не пёс ему. Ынхёк бы рассмеялся, но в этот момент был занят проработкой пути отступления. Путь отступления был прощальным подарком Ан Гилсопа, единственного, кто воспринимал Ынхёка как ребёнка. Это не обижало. Ан Гилсоп не воспринимал серьёзно ни жизнь, ни смерть, но в этом была непомерная мудрость, которую он так щедро передавал. Он часто заглядывал к нему. «Мальчик мой, тебе бы пора поспать, в твоих мешках под глазами уже можно хранить еду». «Мальчик мой, у тебя глаза ещё не повылазили пялиться в эти экраны, давай я немного посмотрю, авось там что-то интересное». И всё же маленький принц Ынхёк знал, что так или иначе никогда не покинет своё стремительно рассыпающееся в прах королевство. Капитан тонет вместе с кораблём, это прописная истина. — Я пообещал Ыню, что заберу тебя, — сообщил он. Хёнсу стоял в обрывках его свитера, бездумно глядя в заснеженный двор. После превращения в монстра и возвращения обратно в его голове всё перемешалось, он не узнавал их, едва узнавал самого себя. — Тебе необязательно туда идти. — А тебе необязательно оставаться, — тихо ответил Хёнсу. Туше. Главные защитники Зелёного дома остались один на один. Защищать уже некого — точно не это старое здание с трухлявыми полами и облупившимися стенами. — Я не буду извиняться, — сказал Ынхёк. — Я и не просил. В холле намело снега. Пол стал белоснежным, словно тут никогда не проливалась кровь. Мягким на вид, словно одеяло, которым он укрывал на Новый Год сестру. — Если выживешь, вернись к Ыню. Пожалуйста. Она будет ждать. Хёнсу перевёл взгляд на него. Он, как всегда, всё понял по-своему. На этот раз выбора ему не давали — но он всё равно выбрал. У него была сухая, холодная ладонь. И лоб был сухой и холодный. Они стояли, соприкоснувшись лбами, пару минут, а потом Хёнсу отстранился и пошёл в снежную ночь, в свою последнюю опасную миссию, в которую Ынхёк его не отправлял. Откинув голову назад, ударившись о стену затылком, Ынхёк зажмурился и рассмеялся. Потрогал лоб. Эту ответственность он на себя брать не хотел. Не хотел ни преданности Хёнсу, ни его детской обиды: «Я тебе не пёс!» — отчаянного требования, чтобы он наконец увидел его, воспринял его всерьёз, перестав скрываться за чувствами Ыню. Он чувствовал себя бесконечно старым, марающим юное, неокрепшее её чувство. Сев за стол перед экранами камер наблюдения, он надел сестрины наушники, включил плейер, взял в руки список, исправил его. Вычеркнуть нужное имя из живых и записать это имя в инфицированных. Ему нравилось держать всё под контролем. Но контроль он потерял. Всё выскользнуло из пальцев, и он понятия не имел, что делать с самим собой и своими чувствами. Робот сломался. В плейере лежала фотография. Они с Ыню и их родители. Счастливые, смеющиеся. Вредная, колкая его сестра — она назло ему должна быть самой счастливой. Всегда. Ынхёк улыбнулся. Свод здания зашатался, посыпалась крошка. Из носа потекла кровь.