Проклятый

Местом сбора у нас была назначена центральная площадь. Седьмой час утра, но солнце уже полыхает вовсю. Субботний город пока ещё пуст, лишь старенькие трамвайчики порой тарахтят мимо, бряцая железом и сверкая трещинами в мутных стёклах. Ребята подходили сонные, душераздирающе зевали. Многие с длинными распущенными волосами — что парни, что девушки. Лишь плетёные из кожи хайратники стягивали волосы на манер хиппи 60-х. Одеты мы все были бедно, но чистенько. Чаще — затёртая джинса да болоньевые куртки-ветровки поверх застиранных свитеров. Обуты тоже просто — кеды да шлёпки разной степени убитости. Вокруг нас постепенно умирал Советский Союз, и разгорались буйные девяностые XX века. Мы же — барды, толкинутые, да и просто дурковатые студенты — прятались от поганой реальности в дальних походах, фестивалях авторской песни и ролёвках. Азартно обменивались первыми яркими томами переводной фантастики, что покатились лавиной по провинциальным рынкам, и ковали себе мечи из алюминиевых труб от старых раскладушек. Я подошёл недавно и теперь расслабленно смолил сигаретку. Вяло трепался с ребятами ни о чём, поджидая опоздавших. Наконец, очередной трамвайчик выплюнул из себя последних опоздунов. Все разом зашевелились, подбирая рюкзаки и скрутки с синими ковриками из пенополиэтилена — «пенками». Загомонили, двигаясь в сторону автовокзала. Так начался наш поход на майские праздники. Пара девчонок рядом со мной переглянулись и откровенно поморщились, покосившись на одного из парней. Я их прекрасно понимаю — Толиэля в нашей компании откровенно недолюбливали. Тоже глянул в его сторону. Вообще, парня в шутку называли «про́клятым». Бывают такие тёмные хлопцы, у которых каждый день тридцать три несчастья и ещё немножко. Тощий, нескладный, несуразный какой-то. Похоже, баловался какими-то «колёсиками», но я не уверен. На голове — чёрная вязаная шапочка-«гондончик», на плечах старый длиннополый брезентовый плащ, из-под которого виднелись спортивные штаны и кончик ножен двуручного меча, замотанного изолентой. Завершали «фэшн-стайл» коричневые сандалии, почти не прятавшие длинных ступней в чёрных носках. Профилем этот юнец напоминал грифа-стервятника. Знаешь, такие птички-падальщики? Вот и у Толиэля (это паспортное имя, он его сам сменил в 18 лет) такая же длинная розовая шея. Голова чуть вытянута вперёд, словно его крупный шнобель перевешивает тело. На прыщавом лице редкие, но длинные шерстинки зародышей бородки и усов. С ним я редко сталкивался и практически не общался — у нас большая компания. Вот сегодня собралось в поход человек пятнадцать. С некоторыми я даже и не знаком почти. А с Толиэлем и знакомиться не хотелось. Ещё подцепишь от него неудачу. Парню не везёт постоянно и плотно. Он всегда напряжён и нервно оглядывается, покалывая окружающих больным взглядом. Словно всё время ждёт удара и готов сорваться на злой крик. Если его не трогать, то начинает просто бурчать, так как всегда и всем недоволен. Если честно, от него постоянно хотелось отойти подальше, избавиться от его дурного взгляда и бормотания под нос. Но в нашей компании никогда и никого не гнали, кроме совсем уж неадекватов, и Толиэль ходил за нами хвостом. Ворчал, шипел что-то тихо, но брёл следом. Прилипчивый, словно грязная карамелька, застрявшая в подошве ботинка. Так получилось, что я, в поисках урны для «бычка», отстал от общей массы и оказался рядом с Толиэлем. Не подавая виду, как это меня напрягает, стал тихо забирать в сторону, стараясь выскользнуть из его тёмной ауры. Она у него мощная — ещё мою передавит. Задолбаюсь потом устаканивать свою реальность. В те годы я считал, что мы сами создаём реальность вокруг себя. Если на мир рычать, обижаться и бесить своим нытьём, то мир отвечает взаимностью, рыча в ответ и ставя подножки при первой возможности. Вот сам Толиэль тому пример. И наоборот — хороший настрой, тёплое созерцательное настроение и те самые «розовые очки» создают вокруг тебя уникальную одухотворённую атмосферу. Светлую и пушистую, с вагоном удачным поступков и наполненную творчеством. Конечно, все наши реальности пересекаются постоянно, перемешиваясь и взбалтывая друг друга. Потому и следует держаться от тёмных подальше — чтоб не покоцали, не испачкали твой мирок. Да я и сейчас так считаю, не буду врать. — Скажи, гном, вот чего мы прёмся так рано в это ущелье? — спросил Толиэль, царапнув меня бусинками чёрных глаз. — Чем плохо выйти в обед? Всё равно полдороги на автобусе проедем, путешественники, бляха-муха. Он со мной заговорил! Чорд! Теперь просто так не срулить... — Нам нужно добраться туда засветло. Долго же идти, — пояснил я очевидное, внутренне морщась. Оказывается, парень меня знал. Я на ролёвках отыгрывал гнома Бигфута, хоть и был выше среднего роста. Но гномы мне всегда нравились своей рассудительностью, основательностью. Я любил пещеры, и верил, что когда-нибудь обязательно научусь кузнечному делу, если найду где. — Да и хорошо же вокруг! Смотри, какое свежее утро! Кристальное такое, — немного неискренне улыбнулся я, поглядев на парня. — Тьфу, млять, — сплюнул себе под ноги жёлтым Толиэль. — Мошка в рот попала. Чо ты там говорил? Я промолчал, отвернувшись. Как бы так незаметно оторваться? — Вот чо мы попёрлись так рано? Сейчас ещё дачники в автобус набьются, что дышать нечем, — он стянул шапочку с курчавых засаленных волос и вытер мокрый лоб. — Дай курнуть? Я протянул ему открытую пачку «Родопи». Толиэль неловко поковырял в ней длинными пальцами с нестриженными ногтями и выудил одну сигаретку. — Пасибо, — буркнул. Потом аккуратно сломал цыгарку в кулаке и отшвырнул в сторону комок из бумаги и табака. — Ты нахера так? — рявкнул я от злости, даже затормозив. И так сигареты дорогие, а этот дебил... — Я не курю, — отозвался парень, спокойно шагая дальше. — Да забей! Ты ж угостил? Ну и какая тебе разница, что я там с сигаретой делаю... Курить вообще вредно! Вот теперь я понимал некоторых парней, что говорили: «Толиэлю иногда хочется всечь по роже!» Да пошёл он! Я зашагал прочь, догоняя знакомых девчат. Квасдопил какой-то! — Гном, ну не обижайся, — прилетело мне в спину. — Чо ты как малолетка надулся? «Пошёл к чёрту» — послал я его мысленно, вычёркивая этого человечка из своей реальности. Но он меня вычёркивать не собирался. На вокзале мы поскидывали вещи в кучу, ожидая автобуса за город. Многие повалились на траву. Парочки сразу в обнимку. Достали бутылки с компотом и термосы с чаем — устроили первый перекусон. А то ж так долго шли — аж полчаса! Я устроился рядышком с группой смешливых ребят-филологов, и мы увлечённо стали обсуждать «Хроники Амбера». Кто какой роман цикла уже прочёл, кому что ближе — Хаос или Порядок... — Неудачный цикл у Желязны, — кто-то буркнул за моим плечом. «Кто-то», да-да! Загадка, млять! Даже оборачиваться не стал — Толиэль явно устроился неподалёку от меня. Вот же прицепился, как банный лист к заднице! — Ницше об этом лучше и интереснее рассказал, — не успокаивался тёмный. Парни закатили глаза и синхронно отвернулись, ковыряясь в своих рюкзаках. Я же вообще не реагировал на него никак. Но, видимо, диалоги ему и не требовались. — Например, в «Антихристе» он жёстко нападает на христианство... Я резко повернулся, оказавшись чуть ли не нос к носу с пацаном. Он сидел прям совсем рядом. Я поймал себя на том, что хочу отшатнуться и отодвинуться подальше. — Мне насрать, — выдавил я максимально грубо, как мог, глядя в его глаза. Он моргнул и пожал плечами, отворачиваясь. Один из филологов неожиданно решил уточнить: — Да как ты вообще скрестил Желязны и Ницше? Древнего немца-философа и современного писателя-фантаста? Толиэль тут же повернулся к новому собеседнику и набрал полную грудь воздуха. — Ну вас на хрен, — буркнул я, вставая. Взял свой рюкзак и пересел в другое место, подальше от них. Когда до прихода автобуса оставалось минут десять, все снова засуетились, похватали шмотьё и шумным табором двинулись к остановке. Я оглянулся проверить, не забыли ли чего на газоне, и уткнулся взглядом в согнутую знакомую фигуру. У дороги, скрючившись, сидел Толиэль и наматывал на щиколотку какую-то тряпку. — Давай быстрее, — крикнули из-за моей спины, но тёмный лишь на секунду задрал голову, глянув на уходящих ребят, и снова завошкался с ногой. Конечно, я мудак тот ещё и довольно эгоистичный чувак, что уж скрывать? Но тут понял, что этого гада оставить одного не могу. Зашагал в его сторону. — Чо там у тебя? Толиэль поднял голову, и я увидел перед собой какого-то обиженного на весь свет мальчишку. Да, с куцыми белёсыми усиками и бородкой, но передо мной сидел, согнувшись, мелкий пацан. Глаза наполнены слезами и откровенно подрагивает нижняя губа. В этот момент он был чертовски похож на моих младших братьев – у меня их двое. Аж защемило в груди от жалости к балбесу. — На заборчик напоролся... — прошептал он сипло и откинул край грязного носового платка с щиколотки. — Млять, — только и сказал я, разглядывая довольно большую рваную рану с льющейся кровью. Может, и не глубокую, а просто содрана кожа, но выглядело всё пугающе — аж кончики пальцев заиндевели от сопереживания... Я резко повернулся к ребятам и заорал: — Катюх! Бегом сюда! У нас ранетый! Вся наша толпа, уже дошедшая до остановки, хором застонала: — Ты прикалываешься, что ли? Ну вот правда? Толян, опять? Да бля-я-я-я! Даже до точки не доехали! Катюша, что отвечала за походную аптечку, молча двинулась к нам, гневно сверкая глазами. — Чо тут? — спросила она, приседая на корточки рядом. — О, сука, паршиво как. Обо чо? Я ткнул пальцем в низенькую оградку вокруг газона, местами ржавую, с кучерявыми чешуйками сизой краски и торчащими лепестками железных цветов. — Промываем, затягиваем и чешем в «травму», — распорядилась Катя, открывая красную коробку с медикаментами. — Не-не, — запротестовал Толиэль, сложив брови домиком. — Я в поход! Затяни покрепче и сойдёт! — Дурак, что ли? — шлёпнула его по плечу девушка. — Ржавчину видишь? Столбняк хочешь, млять? Всё, заткнись, а то перекисью залью по уши. Она стала колдовать над раной, стянув с парня сандаль и старый носок. За нашей спиной бибикнул приехавший автобус. Я же задёргался, не зная, как поступить — по идее, надо чесать к ребятам. Парнем занимаются, моя помощь не нужна — он для меня посторонний. Глянул на тёмного, а тот смотрел на меня. Пристально, и как-то совсем по-детски жалобно, как на... Как на старшего брата. Вот куда я от него теперь денусь, а? Всё, наши реальности стали перемешиваться, создавая что-то новое. Твою же мать! — Ащ-щь, — зашипел парень, дёрнувшись, и тихо заскулил, закусив губу. — Ну харэ ныть, — буркнула Катюха, не поднимая головы. — Терпи, раз такой косолапый! А я неожиданно положил ладонь на шею пацану и погладил его скулу большим пальцем руки. — Тихо-тихо, мелкий, терпи! Ща всё закончится, — стал я его успокаивать, как делал всегда с младшими. Толиэль вытаращился на меня мокрыми глазами, а потом... Сам прижался щекой и потёрся о мою ладонь. Спросил тихо: — Обещаешь? За спиной снова бибикнули. Остановка уже опустела. Лишь в дверях жёлтого автобуса болтался один из наших: — Ну чо там? — заорал парень. — Давайте быстрее! Уезжаем! Катя сноровисто затянула узел на забинтованной щиколотке страдальца. Вскочила, захлопывая аптечку, и ткнула в меня пальцем: — Можно с автовокзала вызвать скорую, но лучше сами доскачите до «травмы» — это четыре квартала в гору по прямой. Через десять минут там... — Да знаю я, — отмахнулся, понимая, что с этим пацаном мне и возиться дальше. — Разберёмся. Беги уже! Спасибо, красапета! Я, может, следом двинусь за вами. Чуть позже... Катюха понеслась к автобусу и через минуту скрылась внутри. Машина, нагруженная народом, тяжело сдвинулась с места и запылила по дороге. — Чо, гном, с ними не уехал? — пробурчал уже немного пришедший в себя Толиэль. — Я бы и сам доковылял. Я глянул на этого балбеса и понял, что всё это время держал ладонь на его шее и неосознанно поглаживал. Он даже и не пытался освободиться от моей грабли. Словно так и надо. — Ну, готов двигаться? — убрал я руку. Собрал его вещи, аккуратно натянул сандалет на босую ногу. Помог ему опереться на меня и поднял парня с земли. Он оказался довольно лёгоньким. Поправил под его плащом дурацкие ножны двуручного меча, чтобы не путались под ногами. Потом подхватил свой и его рюкзаки и потащил всё это счастье вверх по улице. Наши реальности конкретно так переплетались, и что из этого получится, даже боялся представить. Мы ковыляли по раздолбанному асфальту медленно и тяжело. А этот мелкий успокоился и стал улыбаться чему-то своему. Вот так хреново закончился мой поход на майские. И я не понял, а чего он лыбится?