***
На часах было ровно два часа ночи. Молодой мужчина, которому было около двадцати семи лет оглядел свой кабинет, и как только заметил, что его смена закончилось, встал со стула. Собирая в портфель несколько документов и бумаг, адвокат посмотрел в окно. Из-за света фонарей он видит черную машину, а на водительском сиденье он заметил белые волосы. Вздохнув, мужчина ухмыльнулся, покачав головой. Снова у Франции проблемы с отцом, но благо, последний своего сына не бьет. А то Алаш бы подал того мужчину в суд. — Черт, сегодня день таким странным был! , — заходит резко в кабинет казаха его лучший друг — Третий Рейх. Тот сел на свое место, откинувшись на кресло, тяжело вздыхая, — Что-то людей, у которых передоз становится много. — Если ты каждого встречного будешь обвинять в убийстве, то нашу прокуратуру могут закрыть, — качает головой Алаш, многозачительно взглянув на полицейского, заставив того закатить глаза, — Но, отец этому не позволит случится. — Как и мой, — смеется немец, положив ногу на ногу. Взглянув в окно, мужчина вдруг усмехнулся, посмотрев на казаха, — Намечается у тебя великолепный вечер, — Алаш нахмурил брови, подходя к двери, потянул того на себя, — Но не забывай, кто он такой. Прикрывать вас обоих с каждым днем становится труднее. — Ты лучше думай над отчетом. Япа говорит, что тот тип тебе снова попался... , — и выходит с кабинета.***
Франция вышел из машины, сияя от счастья и подбежав к казаху, обнимая очень сильно свое солнце, вдыхая его аромат. Сразу же стресс, злоба, ненависть улетучились вместе с летним, но немного холодным ветерком. Рука казаха была сильной, такой теплой, да и сам он излучал тепло и не видя его лицо, француз понимал, что его казах улыбается, смущается, и тот счастлив. Франция приподнял свой взгляд на адвоката, тот был немного выше него, и увидев расслабленную улыбку мужчины, француз засмущался. — Как дела? , — ласковый голос адвоката такой прекрасный, такой красивый и мелодичный, от чего Франция лишь кивнул, что он чувствует себя прекрасно. По крайней мере сейчас. Лишь стоя перед ним. Они сели в машину, Франция даже не включил музыку, сразу же начав говорить то, что взбредет на голову, пытаясь от каждых сказанных слов забыть об отце. Алаш лишь слушал, не сводил взгляда с француза. Казалось на первый взгляд, что белокурый —оптимист, что ему повезло с отцом, так как тот был богатым. Но, как говорится, за каждой улыбкой скрывается боль. И Франция эту боль скрывает, смеется, шутит, но Алаш его понимает. Он знает, что парню очень трудно дается так вести себя открыто, эмоционально, счастливо. Француз находясь рядом с адвокатом может забыться. Наконец можно вести себя, как ребенок… — И потом говорит, нет! И Мэтью такой «Засунь свое нет себе в задницу!», — затем смех, искренний, звонкий, и Алаш тоже смеется. Тоже от себя что-то добавляет, а Франция сначала шутку не понимает, но потом смеется, поняв смысл. Только рядом с казахом француз так громко смеется, даже музыка не нужна, чтобы вызвать атмосферу уюта. Машина остановилась около входа в лес. Франция даже не заметил, как они вышли за город и направились в сторону леса. Бурлила неподалеку озеро, заставляя француза расслабиться и откинуться на сидение. Алаш наконец включил музыку, но сделав ее совсем тихой, еле слышной, так как мужчина хотел слышать звуки природы. — Снова отец велит мне, что делать, — обреченно говорит Франция, прикусив губу и сверля взглядом поталок, — Почему он не понимает меня? Почему он всегда велит мне делать то, что я не хочу и не буду делать! Даже если пройдут года. — Родители, — фыркает Алаш, вспоминая и своего отца, что когда-то тоже велел казаху делать то, чего он не хочет. Даже маленького ребенка учил финансовой грамоте, а на тот момент маленький красноволосый мальчик не понимал, зачем ему надо это учить. Но, мужчина ни о чем не жалеет. Наоборот, даже рад, что отец учил его всякому. За это ему спасибо. А Франция. Его отца, Французскую Империю, Алаш знает. Даже один раз видел, но тогда ему было всего пять лет. Мужчина тот суров, это точно, и даже с отцом подрался, но вышел проигравшим, ибо Казахское Ханство в физическом плане сильнее старшего француза в два раза. И плевать, даже если и Империя выше того ростом. — Они все такие, — но, все равно адвокат не хочет, чтобы Франция ненавидел своего отца. Как ни как, родитель же… , — Но не волнуйся, скоро эти знания тебе помогут. — Ты его защищаешь? , — Франция не знает, что Алаша вкурсе, кто его отец. Он думает, что его казах не знает, кто такой Французская Империя, поэтому лишь улыбнулся, — Ты же взрослый… Станешь его- — Я все равно на твоей стороне, — Франция вдруг сел, как только услышал в тоне казаха раздраженность. О, нет-нет-нет, Алаша злится, он огорчен! Франция чувствовал себя виноватым и взял того за руку, начав извиняться, игнорируя удивленные карие глаза казаха. Игнорируя, что музыка давно перестала играть. — Прости, я обидел тебя? Я не виню тебя! Я глупец! , — Алашская Автономия вдруг засмеялся, заставив парня замереть от ступора, и разного цаета глаза выражали ужас с новой силой. Детство. Его Франция ненавидит, терпеть не может, так как боится его вспоминать. Отец тогда его бил. Жестко бил, втирал ему в мозги, что все должно быть идеально. А злость Французской Империи начиналась со смеха, и продолжилось пощечиной. Франция не смел жмурить глаза, но губы дрожали, они хотели подняться в улыбке, но ничего не получилось. Спасибо, отец. — Все в порядке, — такой ласковый, полный заботой голосок. Франция забыл о страхе мгновенно, вглядываясь в глаза казаха. Своего казаха, что был таким умным и понимающим, добрым, а также справедливым. Алаш сегодня выглядит слишком красивым, слишком очаровательным, и почему-то... сексуальным? Франция вроде бы не сделал глоток вина, да даже не купил одну бутылку! До такой степени устал француз, а ведь он любит вино! — Я люблю тебя, — Франция произнес это тихо, нежно, даже делая тон более томным, будто бы начал соблазнять. Француз любит соблазнять кого угодно, так как ему было интересно видеть в глазах у граждан, девушек, да даже у парней, смущение. Особенно любил белокурый заставлять людей делать то, чего он хочет. В этом деле отцу стоит сказать слова благодарности, — Люблю за то, что ты добр, — Франция протянул правую руку к щекам Алаша, а тот даже бровью не повел, не сопративлялся, на несколько минут пусть француз побудет доминатом, — Ты такой понимающий. Красивый, смелый и умный… Как у такого, как ты, нет детей? Твои детям повезло бы иметь такого отца… Алаш прикрывает веки, чувствуя тепло рук. Франция прикусывает губу, начиная приближаться к лицу мужчины, уже воображая себе нежный, даже вполне детский поцелуй, ибо переходить сразу же к страстному, но в глубине души такому желанному, прямо сейчас не стоит. И вправду детский поцелуй. Всего лишь их губы прикоснулись, затем сразу же отстранились. Франция неуверенно смотрит на мужчину, а тот лишь приподнял уголки губ. Он спокоен, он под защитой. Парень улыбнулся еще шире, даже забыв о том, что хотел сказать секунду назад. Казах завораживает. Одна его улыбка заставила белокурого забыться, или же, сам Франция не хотел говорить. Снова поцелуй, который длился всего пять секунд. Но оно было волшебным. Француз всеми атомами и нейронами чувствовал Алаша, чувствовал его заботу, доброту и ласку. Казах слишком красив и сдержен, спокоен. Перед ним красавец, каких еще поискать, и тот прямо-таки намекает на нечто большее, чем обычный, детский, но такой сногсшибательный поцелуй. Адвокат лишь получает ласку. Он лишь ждет, проверяет терпение парня. Мужчина давно заметил, что Франция начал намекать на кое-что взрослое, неприличное для общества. И Алаш давно понял, что оно рано или поздно произойдет. — Люблю тебя, — снова говорит француз, но теперь поцелуй стал грубым, все равно оставаясь детским, — Как же я хочу с тобой сбежать. Сбежать в Европу или в Азию, — парень держал обеими ладонями щеки мужчины, и Франция все начал забываться. Воздуха становится в помещении мало, даже душно, но так приятно, кайфофо, и даже, возбуждающе. — Давай сбежим? , — уже руки парня перешли к шее, медленно сползая вниз к пугавицам, и француз начал медленно растегивать их. — Ты уверен? , — бархатный тембр голоса звучал над правым ухом, парень весь задрожал, а щеки пылыли. Вдруг они вспыхнули, как спички из-за одной искры, когда губы Алаша прикоснулись к ушам. Адвокат их начал немного покусывать, заставляя чувствовать белокурого смущение, но желание на еще что-то большее. На большее, что может принести сначала боль, но потом удовольствие. Франция хочет этого. Он хочет чувствовать Алаша в себе. Сам француз не понял, как влюбился в казаха. У них была самая обычная встреча, именно ночью, и именно на пляже. Они оба пытались забыть о своей работе, попытались расслабиться на пляже, чувствуя звуки сверчков, или же других насекомых. Они сидели на холодном песке, смотрели на звезды, и говорили о разных вещах: об умных; о тупых; о непонятных. Было так приятно, и так уютно. Будто бы две разделенные души наконец нашли друг друга, и прямо здесь, в этой машине, готовы соединиться. Стать единым целым. Франция вдруг выдохнул, так громко и резко, от того, что Алаш укусил его за шею, даже не облизывая малозаметную рану. Сердце бьется в истерике, готовый разбить ребра на мелкие кусочки. Голова совсем перестала работать, и Франция хотел было снова поцеловать своего казаха, но тот резко того остановил. — Давай прогуляемся? , — спрашивает он, а парень не злится, сразу же кивая. Трудно злиться на того, кто всегда был рядом, какие бы проблемы не были. Трудно злиться на Алашу, что был готов помочь с чем угодно, и который просто без слов может сказать, что он рядом. И никогда не уйдет. Франция влюблен. Он всего лишь влюбленный парень, что идет хвостиком за казахом, который являлся обычным адвокатом, которому дали имя существовавшего когда-то государства. Сейчас таких людей уж очень много, что дают своим детям имя стран, или же городов. Будто бы это какой-то тренд, и многие дети из-за этого ненавидят свою жизнь, свое имя. И Франция свое имя ненавидит. Как и свои волосы и глаза. Разные, совсем непохожие на других. Вот у Алаша волосы обычные, бордовые, но с далека кажутся коричневыми, пусть и виднеются желтые пряди. Да и имя адвоката самое обычное. Алаш. Просто Алаш и всё. А француз зовет его Алашой лишь потому, что читал в какой-то книжке про хана с таким именем. Ну, это была легенда, которая могла бы быть правдой. Парень восхищается мужчиной. Такой статный, серьезный, и такие умные фразы говорит, что хочется слушать, не перебивая. Казах такой… Прогулялись они часа так два, и возвращались в машину уже расслабленные, счастливые и радостные. Франция обвил руки на шее адвоката, прижимаясь всем телом целует того в губы. Обычный, детский, но такой прекрасный поцелуй, который длится всего навсего пять, но таких волшебных, секунд. Дверь заднего сиденья француз открыл с легкостью. Он потянул мужчину к себе, приземлившись на сидение спиной, руками исследуя крепкое тело, которая была скрыта за обычным костюмом. Целуются снова и снова, медленно снимая верхнюю одежду, и они не говорили больше ничего. Не хотели беседовать, просто они хотели быть рядом, вот и всё. Чувствовать друг друга, особенно вдохи и выдохи, от которых сносило башню. А дрожь. Руки парня дрожали, когда мужчина уже готов был сделать один смелый шаг. Боль медленно росла, но постепенно она начала отпускать, и в машине стало намного душнее. Благо, машина Франции была не такой уж и маленькой, поэтому движения, которые иногда были резкими и грубыми, делались с легкостью. Ничего не мешало им обоим насладиться друг с другом. И даже рингтон, исходящий от телефона француза не давал им останавливаться. Пусть всё сейчас пойдет к чертям. Пусть отец подождет, думал Франция. Его первый раз должен быть незабываемым.