Десять минут до лета

      Она идёт по берегу. Несёт босоножки в руке, зарывается пальцами ног в остывший песок и позволяет прохладым волнам обнимать лодыжки. Порывы уже летне-тёплого ветерка ловит ладонями и пропускает сквозь пальцы, вплетает себе в шерловые косы ленты лунного света.       Он наблюдает за ней с бетонного выступа пустой набережной за десять минут до лета — они ждут окончания весны здесь, среди песка, волн и темноты ночи, молчат и наслаждаются присутствием друг друга.       Она тянет руки к смоляному небу, словно пытается зацепиться за него, притянуть к себе и сшить с такой же индигово-чёрной водной гладью, касающейся её ног. Но в глубине звёздного безоблачного полотна могут тонуть целые миры и рождаться галактики, а на водном холсте только разводами плывёт Луна, и не подобрать таких нитей, что выдержат натяжение небесной ткани и не порвут при этом тонкий фатин поверхности водоёма.       Поэтому возвращается к нему, утыкаясь носом в изгиб шеи и обнимая холодными руками, и просто ждёт.       Для них это предлетнее десятиминутье растягивается, словно нуга, в ветрено-майскую бесконечность, растекается по миру прозрачной тяжестью ночи и стынет в жилах сизым туманом.

***

      Застывшее время всё же движется, как вода в наполненном доверху стеклянном шаре, и отсчитывает секунды неизбежно-исправно.       Июньская ночь наконец сменяет майско-рубинную, краснозвёздную, приходит с вместе с Эвром в венке из одуванчиков, одетая в летние дожди и ромашково-гадальные песни. Звенит голосом-ветром, ручьями вольными, капает серебро звёзд на бездонную небесную пустоту и шуршит некошено-зелёными травами.       Гоняет ветра крыльями, бродит по миру с иволгой на плече, смеётся и играется, зажигает стада сверчков прикосновением нежно-прохладным — уютит мир для младшей сестры.

***

      Она сама — будто дитя ночи, думает он, когда не по-летнему холодные руки обнимают его за торс, касаются кожи, заставляя табуны мурашек бегать по телу, а льдистые глаза смотрят в самую глубину души.       Она ведь пришедшая из непогодья девчонка, вся в шторме, зимних бурях и проливных дождях, будто рожденная из самого центра грозы, ненастья — мира целого, — оттого и дикая, как горный ветер, оттого и веет от неё какой-то первобытной силой, оттого и воздух рядом дрожит.       Такую не приручить и не покорить тем более, такой вздумается уйти — покинет тебя и не попрощается, исчезнет с последним зимним морозом и оставит после себя жару и безветрие.       Хочется спросить, почему остаётся с ним, нежится в июньско-жарких объятьях, сопит в плечо, но она молчит так уютно, что даёт понять — не уйдёт, не оставит, и тишину эту он нарушать не смеет .

***

      Хозяйка лета, дня жаркого, встречает свой пост у рассвета, целует старшую сестру-ночь в щеку, ведёт Солнце по небосводу на золотой тетиве и разливает росу по травам.       Будит дневных птиц, гладит по пёстрым перьям, слушает их новые песни. Танцует по лугам, одевается в утренние туманы и задорный смех.       Прячет цветы в перьях. Раздаёт их своим детям, кучеряво-летним, соломенно-солнечным, расцеловывает им щеки россыпями медовой охры и роняет слёзы дождями и застывшей камедью.       Собирает колосья пшеницы, следит за жизнью людей, гуляет до заката по зелёной степи.

***

      Она встречает летнюю ночь, молчит, сидя на берегу, подставляет лицо небу, и Луна гладит своими лучами её щеки.       Не дожидается рассвета, роняя тихую слезу, уходит вместе с тем, как исчезают звёзды, будто прячется от дневного светила, и они прощаются до первой осенней ночи.       Девочка-ненастье покидает лето.