Доверие

Чжан Чэнлин не знал, кому верить, что делать… Вэнь Кэсин – глава Долины Призраков. И это ведь тот самый человек, который его спасал, защищал, учил правильно распределять энергию, показывал боевые приемы… десятки раз, если было нужно, и, в отличие от наставников и адептов в доме Гао Чуна, никогда не высмеивал за ошибки, никогда ни в чем не упрекнул. В Дайху с Чжан Чэнлином обращались вежливо и дружелюбно, но почему-то он не верил ни улыбкам и любезным словам дядюшки Чжао, ни подчеркнутому вниманию его подчиненных. Он чувствовал что-то не то, и не мог выразить это словами. В своих покоях, за книгами, не сиделось. На тренировочной площадке занимались старшие парни, которых Чжан Чэнлин побаивался. Вспомнив о том, как он бывал у дядюшки Чжао вместе с отцом и играл в прятки в саду вместе с детьми других гостей, Чжан Чэнлин направился в один из самых дальних двориков. Знакомую по прежним временам беседку он нашел не сразу. За этим уголком сада, наверное, уже давно не ухаживали, и тропинки заросли травой, а беседку обвивал плющ. Тем лучше… если здесь никто не бывает, никто и не помешает побыть наедине со своими мыслями и даже поплакать. У названой родни было принято, что настоящий мужчина – тот, кто не показывает своих чувств. За слёзы Чэнлина засмеяли бы. Осудили бы. И он против воли вспоминал, что дядя Вэнь не мешал ему плакать, и о том же просил шифу: «Дай мальчику выплакать свое горе, А-Сюй. Потом он будет сильным и со всем справится, но ему нужна эта передышка». Чжан Чэнлин пробрался в беседку. Но там уже был другой человек. Парень в черном ханьфу, с волосами, заплетенными в мелкие косы, стоял, прислонившись спиной к стене, и прижимал ладони к лицу. На пальцах алели пятнышки крови. У него шла носом кровь, и он даже не остановил ее с помощью ци, хотя это было самое простое, даже Чжан Чэнлин, со своим низким уровнем духовных сил, это умел. А приемный сын дяди Чжао, умелый воин, тем более смог бы. Но Се Ван просто стоял, закрыв лицо руками, и плакал. - Се-дагэ, - тихо окликнул его Чжан Чэнлин. Молчание в ответ. – Се-дагэ, ты заболел? - Почему ты называешь меня «дагэ»? – глухо спросил Се Ван. - Ты ведь приемный сын моего дяди, значит, мой старший брат. Прости, я не хотел навязываться, - тихо сказал Чжан Чэнлин. Се Ван опустил руки. - Нас с тобой только недавно представили друг другу, а ты уже зовешь меня братом. Просто так. А чтобы ифу представил меня людям как сына… Чжан Чэнлин мягко перебил его: - Подожди, не говори. Кровь идет. Позволь, я помогу, - и коснулся его лица ладонью, направляя чуть прохладную ци. Пошарил в рукаве, достал чистый платок и вытер Се Вану лицо. – Вот, держи. - Спасибо, Чжан-ди… - тихо сказал Се Ван, и тут же напрягся, равнодушным тоном спросил: - Что мне сделать для тебя? - Э… сделать? Зачем? – не понял Чжан Чэнлин и растерянно посмотрел на него. - Никто ничего просто так не делает, - с едва ощутимым раздражением ответил Се Ван, будто объясняя маленькому ребенку очевидные вещи. – Не хочу быть обязанным. - За такой пустяк? Чжан Чэнлин искренне не понимал. Старшие братья заботились о нем просто так, потому что он был в семье самый младший, самый слабый, его любили и баловали. Да и о воспитанниках Школы Озерной Глади, сиротах, которых взяли на воспитание, отец и наставники беспокоились вовсе не меньше, чем о родных детях и приглашенных учениках. Дома никто никого не попрекал сделанным добром… При воспоминании о доме и родных в горле застрял колючий ком, губы дрогнули. Чжан Чэнлин заморгал, изо всех сил пытаясь не заплакать. - Ты что это вдруг? – спросил Се Ван. – Что я такого тебе сказал? Ты будто ребенок… - Я просто вспомнил отца и братьев, - прошептал Чжан Чэнлин. – Дело не в тебе, не подумай. Се Ван молчал. Его всё еще пробирала дрожь, он судорожно сжимал в кулаке платок. Чжан Чэнлин сначала не знал, что сказать, что сделать. Се-дагэ плохо себя чувствует, но как ему помочь?.. И тут он вспомнил… Когда такое происходило с Вэнь Кэсином, шифу обнимал его. Просто молча держал в объятиях, а потом уводил в комнату наверху, побыть наедине. - Се-дагэ, ты не будешь против, если я тебя обниму? Се Ван ничего не сказал, и Чжан Чэнлин осторожно обнял его, почувствовав пробегающую по его телу дрожь и то, как взволнованно бьется его сердце. - Дагэ, мы можем пойти в мои покои. Хочешь, побудешь у меня? А я пойду, заварю чай и принесу. - Ты не обязан этого делать, ифу меня ведь не признал как сына, только пообещал. - А разве это так важно? – возразил Чжан Чэнлин. – Тебе больно, тебе нужна помощь, и если в моих силах что-то сделать… Он хотел рассказать о Вэнь Кэсине, о шифу, что им статусы и титулы неважны… о том, что сестрица Сян – простая девушка, а Цао Вэйнин любит ее и ему неважно, что она не знает своих родителей. Но то, что он видел в Усадьбе Четырех сезонов… он чувствовал, пока об этом лучше молчать. Но само знание останется с ним. Принятие. Понимание. Доверие. Вот что его насторожило: дядя Чжао со всеми подчеркнуто вежлив и любезен, но ни с кем не обращается как с близким и родным человеком. Несмотря на все слова о том, каким благородным и добродетельным главой клана был отец, Чжан Чэнлину никогда бы не пришло в голову делиться с дядюшкой сокровенными мыслями или сомнениями, так, как, например, с шифу. Задумавшись, он сам не заметил, что проводил ладонью по спине Се Вана – в точности как шифу, когда успокаивал Вэнь Кэсина. Осознал это, лишь поняв, что чужое дыхание выровнялось, что Се Ван обнял его в ответ.