Alone Together

Рядом с тобой, Я начинаю дышать И моё холодное море Теплеет с каждой волной

Дождь за окном лил уже вторую неделю и, кажется, не планировал прекращать. А ведь июнь обычно был засушливым! Всё началось вечером прошлой пятницы со внезапно сорвавшегося ливня, стеной бьющего по окнам штаба разведки и размывающего дороги. Направляющиеся тогда к воротам лошади разведчиков разбушевались, поскальзываясь на мокрых камнях и утопая в грязи. Многие падали, сбивая с ног и товарищей, и располагающиеся поблизости лавки. Тучи затянули небо так плотно, будто февральские сумерки опустились на город, все сгущаясь и сгущаясь. Многие новобранцы получили переломы от попадавших на них коней или пробегавших по сброшенным телам людей, спешащих по домам. Возможно, умирать от стопы гиганта даже приятнее, чем от сотен маленьких человеческих ног, медленно дробящих твои кости... Вылазку за стены пришлось отменить, но половина отряда все равно слегла в госпиталь. Самая юная из новобранцев девушка даже лишилась ноги ниже колена, но заражение все равно ещё могло пойти дальше. Эрвин навещал её после того, как первая волна хаоса прошла, и можно было наконец узнать, как там дела у его людей. Самым страшным была даже не пустая штанина, а глаза. Глаза, утопившие в себе душу. Она потеряла не только ногу, она потеряла смысл... Как оказалось, это случилось и со многими другими. Около четверти солдат уже перевелись в гарнизон, а почти все оставшиеся были отправлены на помощь военной полиции. Порядок в городе навести удалось лишь пару дней назад, но упавшие на людей и дома ветки все ещё изредка встречались. Молнии на той неделе озаряли серое небо так часто, что отличить день от ночи становилось задачей не из простых. Однако и не самой сложной. Ужасающе огромное колличество смертей увеличивалось ежечасно, списки пропавших без вести заполняли иногда все стены. Раненных солдат было решено отпустить на время к близким, однако некоторые спустя пару часов возвращались в штаб, постарев при этом, кажется, лет на десять. Что они увидели по возвращении домой негласно было принято не спрашивать. В любом случае, здание разведки почти что пустовало, а полы покрылись пылью даже в спальне Леви. Леви... Капитан был отправлен на поиск выживших в разрушенных домах вместе со своим отрядом, и уже пару дней вестей о нём не было. Вряд ли тому удалось даже поспать хоть пару часов за это время. Думая об этом, Эрвин и сам не смыкал глаз уже которую ночь подряд. Конечно, волноваться командору положено обо всех своих подчинённых. И одновременно ни об одном. Холодный рассчёт, тактика, план, который спасет наибольшее количество жизней – вот, что сейчас от него требовалось. Этим он и занимался днём, но стоило отложить бумаги... Эрвин привык к одиночеству. Оно преследовало его с детства. Конечно, он безумно любил отца, но тот часто был занят, отчуждён....даже не от сына, а будто ото всех. Читалось в нем что-то такое, идущее наперекор обществу, сильное, правильное, но непонятное. Смит младший и не заметил, как сам стал таким же. Особенно, когда узнал от отца небольшую часть правды об их мире. И ещё сильнее захотел знать её всю. В школе, в академии, в разведке – всюду у него были товарищи, но голубоглазый никогда не открывался им полностью, оставаясь светлым, но холодным человеком с большими амбициями и большой, но скрытой за ними душой. Ни с кем не получалось поговорить по душам. Хотя его и все поголовно считали отличным собеседником, Эрвин все же был исключительно слушателем. И это, казалось бы, устраивало всех. А потом он увидел своего капитана. Бледная, аристократичная рука, сжимающая начищенный до блеска нож, и точно такого же стального цвета глаза. О, эти глаза... Металлический блеск, как у холодного оружия, столь часто сверкающего в его, Эрвина, собственной руке. Только в отличии от него, глаза эти горели. Ненавистью, злобой, решимостью – не важно! Яркий, буйный и неукротимый огонь этого взгляда прожигал каждого, кто осмелится заглянуть в них. Но Эрвин смотрел. Смотрел долго, как в зеркало, наблюдая за отражением в них своих собственных ледяных глаз, в которых в коем-то веке что-то, кажется, затеплилось. Вот так, одним своим вызывающим взглядом и острыми речами чуть позже парень из подземных трущоб начал плавить лёд, сковывающий столько времени чужую душу. А поток воды, оставшейся от него, со временем снёс и стальные ворота, оберегающие от чужого взора его собственную. Конечно, подобраться к Леви оказалось нелегко, но Эрвин и не торопил. Лишь раз он надавил. Рукой. На направленный в свою сторону клинок. Тогда, во время первой вылазки. Тонкая полоска шрама до сих красуется на правой руке, почти сливаясь с короткой линией сердца на ладони, продолжая ее. Иногда он все ещё немного щиплет, когда командор слишком сильно сжимает кулаки от нахлынувших чувств. И это отрезвляет. Как и сам Леви в подобных случаях. Черноволосый юноша всегда первым приходил на тренировки, первым же и уходил. Вовремя вставал, завтракал, ужинал, обедал. Все свободное время проводил в лесу, оттачивая и без того отменные навыки, или чем-то гремел в своей комнате. Теперь она стала его личной до нового поступления рекрутов. Каждую неделю, в одно и то же время, он уходил на кладбище, но возвращался быстрее, чем могла бы отнять дорога туда и обратно у кого-то другого. И вновь за лезвиями, вновь в лес. Из новичка он стал самым ответственным, трудолюбивым и, можно сказать, опытным из солдат, побывав на одной только миссии. Многим давал советы, если видел, что что-то делают не так. Весьма дельные, ему бы в учителя пойти. Сам Эрвин эту мечту давно берег в своем сердце, но с радостью бы поделился ей с хмурым нелюдимым новобранцем, если бы тот только захотел... Однако с дисциплиной все было не так гладко. Часто не слушал старших по званию, дерзил и огрызался, как помесь чихуахуа и ротвейлера, ей богу. Только за такое сравнение он сломал бы любому хребет, выдернув и заставив его после этого сожрать своими поломанными челюстями. С самим Эрвином Леви старался не пересекаться, на редкие вопросы отвечать кратко и по делу, причем таким тоном, что клещи, которыми командор мог бы захотеть вытащить из новобранца парочку лишних слов, сами собой ржавели и гнили, рассыпаясь в прах. Так все и продолжалось пару месяцев, пока однажды ночью решивший подышать свежим воздухом командор не увидел на крыше своего будущего капитана. На неё было лишь два выхода: из кабинета Эрвина и другой, дальний, требующий обойти половину штаба и взобраться по хлипкой, гниющей, вечно скрипящей лестнице, чтобы ржавый люк открыл тебе вид на звёзды. Что же, навыкам стелса сероглазого можно только позавидовать. И все, кажется, для того, чтобы на эти самые огоньки над головой и посмотреть. —Отсюда и правда чудесный вид, — ни один мускул на лице юноши не дрогнул. Он в принципе будто не обратил внимание на вмешательство в его личное пространство. Что же, это и не возражение ведь? Смит подошёл ближе, становясь за спиной сидящего на краю парня. — Хорошее ты место выбрал, рядовой. Молчание затянулось. Где-то были слышны песни загулявших под вечер в ближайшем борделе пьяниц. Получить ответ Эрвин уже даже не надеялся, так что просто наслаждался....всем. Атмосферой этого молчаливого перемирия, теплой ночи и спящего города. —За стенами лучше, — головы темноволосый так и не повернул, зато постучал по черепице рядом с собой. Садись, мол. —Ну, сейчас в домах действительно безопаснее, но если мыс станем прятаться даже от природы, то...—не договорив, он встретился-таки со взором наконец направленных на него ты-что-блять-идиот глаз, тут же замолчав. — А... —Ага. Что же, это полное, тотальное поражение. Так легко потерять какой-никакой авторитет в глазах лучшего бойца! Трудно будет заработать теперь уважение, но... О боги, кажется, он сейчас сделал даже больше. Потому что Леви делает невероятное. Леви, хмурый и нелюдимый Леви, сидит сейчас рядом и усмехается, глядя в его, Эрвина, опешившие глаза. Протягивает руку и треплет по волосам, распуская строгую зачёсанную причёску. —Что, совсем верхушка делами завалила? Раньше ты даже на утренние тренировки ходил, командор, а сейчас из кабинета носа даже на завтрак не высунешь, — руку он убрал, снова переводя взгляд на небо и показавшуюся из-за туч луну. Показавшуюся так же внезапно, как и снисхождение Аккермана. В этом серебристом свете Эрвин отмечает небольшую морщинку меж бровей и родинку на виске, скрытую ранее тёмными прядями челки. Сейчас кожа юноши напоминала своей белизной мел, что так часто оставался на пальцах отца. — Я уж думал, что ты там сдох, пока не понял, что трупниной несёт из конюшни. —Так это ты нашёл тело конюха? Мне сказали, оно было в ужасном состоянии. Бедный парень, должно быть, лишь притворялся, что хорошо ладит с лошадьми. —Не думаю. На его руках были ровные порезы, пока мясо с них не сорвали, кое-где это было заметно. Лошади травоядные, они бы не стали его есть, если б совсем не изголодались. Значит, он лежал там давно. Потому что сам захотел. —Ужасно, но, — Эрвин положил голову на подтянутое к телу колено, тяжело вздохнув, — раз это был его выбор, мы не имеем права осуждать. Он чувствует на себе этот прожигающий взгляд, но молчит. На открывает глаз, пока чужие изучают его лицо. Нужно показать доверие. В детстве он точно так же приручал кота. —Пожалуй, —Леви махнул рукой, разминая другой шею.—Но он выбрал самый лёгкий выход, и это не заслуживает сочувствия. Эрвин кивнул, по-новому глянув на собеседника. И правда, этот парень явно не из тех, кто выбирает лёгкий путь. Иначе бы не продержался в подземном городе так долго. И не из тех, кто даёт выбрать его другим. Он боец. Он тот, кто заслуживает уважения. Тот, от кого хочется это самое уважение заслужить. Так они провели ещё пару минут, а может и часов. Никто не считал. Просто сидели рядом и думали о своём, пока одновременно не потянулись к перилам, чтобы встать. Переглянулись на прощание и разошлись, каждый к своему люку. А на следующую ночь вернулись снова. И за ней тоже. И каждую последующую. На третий раз Леви пожал перед уходом протянутую руку. На седьмой согласился уйти через эрвинову комнату. Через две недели принял приглашение на чай. Сидели друг напротив друга, но каждый в своих мыслях. Каждый в своем одиночестве. Но вместе. —У тебя тут столько пыли, будто каждый день сжигаешь скальп одного из провинившихся рядовых, Эрвин. Отвратительно. —Ну, —он неловко почесал затылок, глядя на занимавшую всё его время стопку документов, — лучше пусть пылится моя комната, чем незаполненные протоколы. —Всю эту макулатуру давно пора бы отменить, только время занимает. Король ей, должно быть, только зад и подтирает. —В таком случае я уже снабдил его двумя-тремя пожизненными запасами бумаги на это дело... —Запиши это в список своих подвигов, командор, — он поставил на стол опустевшую чашку, направившись на выход. —И Эрвин? —Да? —Спокойной ночи. Не сиди с этими бумажками до утра, я жду тебя на завтраке. Дверь за ним захлопнулась, оставив удивлённо поднявшего брови блондина в полнейшем недоумении. Счастливом недоумении, оставившим после себя лёгкую улыбку на лице. —И тебе сладких снов, Леви... На следующую же ночь Аккерман сам отдраил каждый уголок эрвинова кабинета, ворча на то "какой же тут у тебя свинарник, Большой Блять Ты Наш Разум". Так Смит и узнал о ненавязчивой любви сероглазого к чистоте. А так же к чаю с натуральными листьями бергамота. В общем-то, ещё через какое-то время оказалось, что это единственное натуральное предпочтение темноволосого. Дверь отворилась одновременно со сверкнувшей за окном молнией, громыхнув при этом так, что притихшая гроза могла лишь позавидовать. И не удивительно, ведь по пути эта самая дверь сшибла с ножек отодвинутую туда тумбу с книгами, заставив "Азбуку", "Правописание для чайников" и "Каллиграфию" упасть к ногам вскинувшего брови командора. Из темноты коридора показалось невысокое, промокшие и злое нечто, тут же одной рукой кинувшееся собирать упавшие томики, второй поднимая тяжёлую деревянную тумбу. —Блять, Эрвин! Снова устраиваешь тут из своей берлоги свинарник без меня! — темно-зелёный мокрый плащ отбрасывается в сторону, туда же летит влажная форменная куртка, а на стол аккуратная, завёрнутая в любимый платок капитана стопка белоснежных бумаг. —Отчёты. Написал в дороге. Повозку иногда трясло, так что некоторые слова вышли коряво, но ты, думаю, разберёшь. Конечно, Эрвин разберёт. Он ведь понимал и старые отчёты Леви, когда только-только поднатаскал того в письме. Его капитан знал тогда как пишется лишь пара слов, и те трудно было разобрать быстрее, чем за полчаса. Признался самостоятельный парень из трущоб Эрвину в этом не сразу, и то с большой неохотой. Ну ничего. Зато теперь ночные посиделки заполнились бесконечными тетрадками и поломанными перьями. Уже через пару месяцев, на Новый год, Эрвин подарил черноволосому книгу по каллиграфии, и сейчас, пару лет спустя, почерк Аккермана был самым красивым во всей разведке, если не в городе. В трудолюбии и усердстве ему и правда было не занимать. Подняв с кресла теплый шерстяной плед, командор набросил его на плечи промёрзшего парня, задумчиво глядящего в окно. —Что, до сих пор не налюбовался видами? —Тц. Эрвин!—мужчина буквально прорычал его имя, глядя в глаза этим своим ты-на-это-звание-умом-или-ртом-работал взглядом, кивнув в сторону распахнутой форточки. Упс. Та явно находилась высоковато для миниатюрного Леви, но вряд ли он так открыто "попросил" бы помочь её закрыть кого-то ещё. Гордый мальчик, этот его капитан. Закрыв окно, Смит снова сел на своё кресло, бегло просмотрев лежащие на нём бумаги. Те, что принёс Леви, выглядели как всегда идеально, и смотреть после них на недописанный отчёт оттого было ещё тяжелее. —Мне нужно дописать ещё парочку вещей, а потом обсудим твою поездку, Леви, хорошо? —Нет. Не хочу, —встряхнув головой, заставляя дождевые капли с волос разлететься в разные стороны, он закутался посильнее, усаживаясь прямо на колени Смита, и положил голову тому на грудь, проводя все ещё холодными пальцами по гладкому шраму на ладони блондина, устроив его руку на своем животе. Он часто так делал, лишая Смита возможности продолжать работу правой рукой. Ну, не страшно. Хорошо, что он амбидекстр. —Я скучал. И устал. Не хочу говорить про этих засранцев из полиции, они все – безмозглые идиоты, — из-за не меняющегося даже сейчас серьезного тона капитана прозвучало забавно, и Эрвин хмыкнул в черноволосую макушку, прикрывая смешок поцелуем. —Заполняй эти свои отчёты дальше, командор. Потом сделаешь мне чай. —Обязательно, капитан! От сердца наконец отлегло, когда он услышал мерное посапывание своего миниатюрного ворчуна. С ним все хорошо. Он в порядке. Они пережили ещё один день. —Сладких снов, Леви~ Но тот снова его не услышал, оставив командора наедине со своими мыслями. И все же хорошо быть одному вместе.