Эхо

— Ланни знает, что ты здесь? Этим ласкательным именем мать называл один только Чтец. Аланнис Харлоу никогда не была красавицей из тех, о которых поется в песнях, но дочь любила ее сильное лицо и смеющиеся глаза. — Мать растила меня смелой. Если не пойду, то весь остаток жизни буду думать, что было бы, если б я решила иначе. Джордж Мартин, «Пир стервятников»

Брат был самым близким другом Аланнис в детстве — их сестра Гвинесса, девятью годами старше, уже вышла замуж и уехала из Десяти Башен, когда Аланнис исполнилось семь. Это с Родриком она бегала взад-вперед по лестницам, исследуя каждый закоулок замка, это Родрику она бросала вызов — кто осмелится посмотреть во тьму вниз, пробегая на пределе дыхания по мостам, соединяющим башни, в беззвездной ночи. Это с Родриком она смеялась, и их смех весело звенел, отражаясь в одинаковых карих глазах, когда они вдвоем придумывали для каждой из башен свои прозвища — непристойные, смешные и нелепые. Это Родрик научил ее читать и писать — после того, как отец решил, что Десять Башен больше не нуждаются в мейстере, раз единственный сын-наследник освоил его науку. Лорд Харлоу с самого начала не доверял мейстерам, как и многие железнорожденные, и согласился принять его в своем замке лишь потому, что на этом настаивал повелитель Квеллон Грейджой, усердно стремясь переделать Железные острова на свой лад. * * * Для ее брата Аланнис тоже была самой близкой подругой в детстве — другие мальчики, ровесники Родрика, считали его странным, не таким, как все. — Куда ты ушла, Ланни? — всегда спрашивал брат, когда она пропадала из виду — даже ненадолго. * * * — Куда ты ушла, Ланни? Ланни гонялась за мальчишками, насмехавшимися над Родриком за то, что он предпочитает книги, а не топоры — их кузенами-Харлоу, которые смеялись над ее братом, осыпали его издевками и говорили, что это ему следовало бы носить платье, а не его сестрам. — Оставьте его в покое! — кричала Аланнис, обжигая их яростными взглядами, тыча пальцем во всех и каждого по очереди, выделяя мучителей ее брата одного за другим. — Оставьте моего брата в покое, или ответите за это мне. — И чем же это поможет Родрику, если младшая сестра бросится защищать его? Ты только делаешь хуже, — бранилась мать, но сам Родрик не имел ничего против. — Моя смелая Ланни, — называл он ее. — Смелая, яростная и сильная. Никто больше не называл ее Ланни — она никогда бы этого не позволила. Это — для Родрика, только для Родрика, и ни для кого больше. * * * — Не стоит так возражать, Ланни. Не обращай внимания, что наши кузены говорят обо мне. — А тебе разве не все равно, что они зовут тебя девчонкой? Что они говорят — ты не мужчина, не настоящий железнорожденный, ты похож на изнеженных жителей зеленых земель, и думаешь, как они — странно и неправильно? Родрик лишь пожал плечами: — То, что я предпочитаю слова, а не топор или меч, или даже косу с нашего герба, не отнимает у меня мужества. Если они не могут этого понять — это их потеря, не моя. * * * — Куда ты ушла, Ланни? Она ушла составить компанию наследнику Квеллона Грейджоя, пока Родрик и лорд Квеллон просиживали час за часом в Книжной Башне, обложившись свитками, пергаментами, тяжелыми фолиантами и книгами, обтянутыми кожей, и обсуждали реформы и новый закон, потерявшись в собственном мире, куда не было пути всем остальным. — Что плохого в старом законе? Нашем законе, — возражал Бейлон. — Мой отец был бы рад, если б его наследником был кто-то вроде твоего брата, — признался он Аланнис в минуту слабости. — Я ему не по вкусу — не слишком умен, — но потом, гордо и непреклонно воздев голову, как часто делала сама Аланнис, он добавил: — Я не стал хуже лишь потому, что разочаровал его. Это его беда, не моя, — это прозвучало как отголосок давних слов, что когда-то сказал Родрик об их кузенах Харлоу и кличках, что они давали ему. * * * — Когда ты уедешь, Ланни? — Как только мы поженимся, конечно же. — Он совершенно не похож на своего отца. Будешь ли ты счастлива с ним, Ланни? Аланнис рассмеялась: — Я знаю, как ты восхищаешься лордом Квеллоном, Родрик, но я никогда не хотела выйти замуж за него, а не за его сына. — Не за старого лорда Квеллона, разумеется — но мне было б спокойнее, если бы ты выходила замуж за кого-то, кто не так стоит на своем, как Бейлон, кто не так убежден в собственной правоте. Она неверяще посмотрела на брата: — И ты думаешь, что лорд Квеллон не убежден в собственной правоте? А кто, как не он, пытается заставить железнорожденных во что бы то ни стало отказаться от нашей старой жизни? — Лорд Квеллон готов принять новые мысли и новые взгляды. — А Бейлон смел, яростен и силен, — ответила Аланнис. «Моя родственная душа», — подумала она при этом. Мужчина, достойный ее. — Ты уверена, Ланни? Ты уверена, что хочешь именно этого, что это верный путь для тебя? — В жизни никогда нет уверенности — разве что в книгах, которые ты так любишь, Родрик. Я не хочу до конца дней гадать, как сложилась бы моя жизнь, если б я была достаточно смелой, чтоб поступить иначе. * * * — Куда ты ушла, Ланни? — Я здесь, разве нет? — снова здесь, в Десяти Башнях, вместе с братом и сестрой, вместе с призраками, что последовали за ней из Пайка, что будут следовать за ней и до конца света, чьи имена написаны кровью на ее теле, чьи черты выцарапаны острием на ее сердце. — Ты и вправду здесь? Или это лишь твой призрак, твоя тень? Бейлон не был ее родственной душой, как она поняла в конце концов — лишь безумцем, беспечно игравшим с ее сердцем и душой, с жизнями их детей. Он был безрассуден и полон раненой гордыни — а это плохая замена смелости и силе. — Он ни разу не назвал меня Ланни, — сказала она брату. — Я ему не позволила. * * * — Куда ты ушла, Ланни? Мне некуда идти, Родрик, нигде мне не найти покоя, даже на миг. И даже ты ничего не сможешь с этим сделать. Аланнис не могла позвать его по имени, не вспомнив другого Родрика — сына, которого назвала в честь любимого брата. И не могла вспомнить того Родрика без мысли о его братьях — всех сыновьях, которых потеряла. И, вспоминая о своих сыновьях, она не могла не думать о своей дочери. Прости меня, Аша. Я растила тебя смелой, какой была когда-то сама, но я уже не могу снова стать той женщиной, матерью, которую ты знала и любила. * * * Ее брат все еще называл ее Ланни — но она больше не чувствовала себя Ланни, Ланни со смеющимися глазами и сильным лицом.