Mi Casa

Юнги вытирает кровь с рук о какую-то грязную тряпку, возможно бывшую когда-то одеждой одного из отбросов, разбросанных сейчас мерзкими кроваво-красными кляксами по полу перед ним. Это то, что он не любит в своей работе: грязь. Грязь и кровь. Подумать, так это одно и тоже, только вот вторая, чтоб её, хер отстирывается. Юнги знает, Юнги уже много раз приходилось иметь с ней дело. Парень оглядывает помещение на предмет тряпицы почище и мгновенно напрягается, заслышав чьи-то тихие шаги, на всякий случай поднимает дуло и наставляет оружие на дверной проём, откуда и доносится звук, но успокаивается, завидев макушку своего напарника: – Они кончились, – Тэхён перекатывает зубочистку из одного уголка рта в другой. Невероятно, всё же этот парень только что убил около полусотни человек с грёбаной деревяшкой между своих зубов – рехнуться можно. – Ты разочарован? – Мин ухмыляется: прекрасно знает, что у Ви, как его называют их заказчики, те же чувства по поводу умершей сегодня мразоты. Ким лишь пожимает плечами. – Я думал, их будет больше. – А их и было, – старший указывает на окно, подразумевая низлежащий двор. – Бомба Хоупа здорово облегчила нам задачу. – Хоуп-хён классный, – Тэхён улыбается своей совершенно поехавшей улыбкой, квадратной, во все 32, и прячет оружие за пояс, потягиваясь, чтобы размять мышцы. – Мне даже не жалко тех денег, что мы угрохали за его работу. – Классный – Чонгук, когда отсасывает тебе прямо за рулём твоего обожаемого хёндая, – отрезает Юнги, – а Хосок – скотина, потому что драть такие цены за взрывчатку, какой бы она ни была пиздатой – просто грабёж. Пушку достань, герой, что-то ты расслабился. – Как скажешь, Шуга-хён, – Ким скалится совсем уж ехидно, явно задетый острым комментарием про беспечность, и подходит ближе, чтобы успеть подхватить матерящегося старшего за локоть, когда тот поскальзывается в луже одного из трупов. – Аккуратнее! И добавляет, стоит Юнги восстановить утраченное равновесие: – Только вот ещё раз так о Чонгуке скажешь, и наши с тобой отношения перестанут быть такими тёплыми. Серьёзно, хён, я так о Чимине ни разу не отзывался. Мин знает, что чутка перегнул с формулировочкой, войдя в свой профессиональный киллерский раж, а также знает, что Чонгука рядом с Тэхёном трогать нельзя даже словами – пристрелят нахуй, вот и вся история. У Ви с обидчиками разговор короткий, а ствол, сука, длинный. В своё время поэтому Юнги его и заприметил: мальчишка вспылил и начал драться в баре, почти уже проиграл, но тут ему под руку попалась чья-то пушка, и противник немедленно прилёг отдохнуть на пол с красивой и симметричной чёрной точечкой во лбу. Это было красиво, Мин оценил. Конечно, Тэхёна потом ещё дофига чему пришлось учить, но малый попался талантливый, а главное не гнушающийся работы, а большего Юнги и не надо было. Старший слегка выдыхает, с лёгкой гордостью глядя на ковыряющего носком ботинка пятно на полу Кима, и хлопает парня по спине, знаменуя окончание задания: – Идём домой. Лицо Тэхёна озаряет мечтательная улыбка, как и каждый раз, стоит ему вспомнить о его улыбчивом крольчонке Гук-и. Именно так. Их дом – это не квартира, это не город и это уж точно не страна, их дом – это их люди, те, кому принадлежат их мятежные сердца, и только ради них (ну и ради денег, конечно), они готовы убивать, чем и занимаются по работе своей. Юнги сам с теплом думает о своём доме. Юнги-я, почему ты так смотришь – Ты красивый. Чимин смеётся… Чимин всегда смеётся. Эта улыбка, словно солнечный свет, способна согреть изнутри и едва ли не единственное, что может заставить Юнги по-настоящему искренне улыбаться. Мин обожает его, Боже, как же он его обожает, этот комок чистой и тёплой радости, каждый раз встречающий его крепкими объятиями и безумной любовью в глазах. Старший смаргивает влюблённую пелену с глаз, осознавая, что только что пялился в воздух, как полнейший болван. Они выходят во двор, и он поднимает голову вверх, вдыхая свежий вечерний воздух. – Хён, а… – но что бы не хотел сказать Тэхён, договорить он не успевает, потому что Юнги краем глаза замечает движение на крыше, и тут же за шкирку кидает младшего на землю за ближайшее маломальское пригодное укрытие, шныряя за ним следом и буквально кожей ощущая пролетевшую мимо щеки по касательной пулю. Мин ругается, смазывая кровь с лица тыльной стороной ладони, и мельком кидает взгляд на ошарашенного Тэхёна, шипящего от боли в простреленной левой руке. – На крыше на шесть часов. Ёбаный ты засранец, – матерится Юнги, доставая пистолет и пытаясь прицелиться. Положение очень невыгодное. Обстреливать кого-то сверху, когда на твоей стороне свет солнца и ещё и внутренние ветры двора – очень вольготно, и человек или люди там, наверху, с удовольствием своими преимуществами пользуются. Старший делает на пробу пару выстрелов, по факту истрачивая обойму для запугивания метафизического, врага, пока его напарник, тихонько чертыхаясь от боли, поднимается на корточки, расправляя здоровую руку с зажатым в ладони любимым оружием. Дальность поражения у него побольше, чем у миновой игрушки, да и зоркость у Тэхёна прокачана лучше. Юнги мельком кидает взгляд на паренька, чтобы убедиться, что тот в относительном порядке, и чуть не впадает в шок, когда вместо гримасы боли или шока видит на чужом красивом личике адскую ничем не сдерживаемую ярость. – Прикрой меня, – цедит Ким, от злости забывая даже привычное «хён», а потом опрометью кидается куда-то за спину Мину под его маты и попытки остановить друга до выяснения всех обстоятельств. Что делать? Юнги прикрывает. Он знает, Ви способен на многое, а ещё, мельком оглянувшись, замечает несколько кустов, вереницей ведущих к непримечательной двери во внутрь здания. Так вот в чём состоял тэхёнов план. Огонь с крыши ненадолго прерывается, когда Мин палит почти пулемётной очередью, и пока этот горе-стреляка наверху не знает, что ему делать, Юн тоже успевает добежать до заветной дверки в стене: да, он рисковал, но рискнуть стоило, потому что даже если стрелок на крыше один, это может не помешать ему как зайца пристрелить уже раненого и взбешённого до чёртиков Тэхёна. Коридоры полузаброшенной, некогда жилой пятиэтажки пахнут пылью и плесенью, но Юнги плевать на запах, пока он не убедится в целости и сохранности своего донсэна. Он не может привезти Чонгуку хладную тушку, слишком много уже они оба с Тэхёном сегодня рассуждали, как здорово будет оказаться дома: не могут же их мечты пойти прахом, верно? И когда старший подбирается к выходу на крышу, где, судя по виду из окон, должен сидеть их незадачливый убийца (а всё же он чуть не замочил их обоих, хвала реакции и внимательности Мина), ему действительно приходится поволноваться. Он бросается на рыки и обилие ругательств, но успокаивается, стоит ему увидеть их источник. – Сука! Сука! Сука! – с каждым словом Тэхён бьёт прикладом уже мёртвого стрелка в защитном костюме. – Ненавижу, блять, убивать с мыслями о Чонгуке! Я думал, как хочу оказаться дома, ёбаная ты паскуда! – Эй, эй, полегче, – Юнги останавливает разгорячённого младшего, кладя тому руку на плечо и заглядывая прямо в бешеные глаза. – Теперь мы уходим точно. Идём же. Подумай о том, как Гук будет обрабатывать тебе руку. Гнев тут же стихает в больших карих глазах, уступая место мечтательности, и Юнги забирает младшего с крыши, стремясь поскорее унести ноги из места, где они оба сегодня чуть не расстались со жизнями.

***

–Тэ! – Гук-и, – глупо улыбается Тэхён, едва не падая Чонгуку в объятия. – Я дома, малыш. Язык почти не слушается его, всё-таки рана довольно болезненная, да и сил оба киллера сегодня потратили немало. Лицо Чонгука в мгновение ока меняется, когда он замечает рану старшего, однако он уже даже не кричит, как было в первые разы, а просто ахает и тащит Кима в зал, чтобы уложить на диван и обработать очередные новые раны. Чимин, стоявший сразу за его спиной, бегло осматривает друга на предмет особо опасных повреждений, но не обнаружив таковых и справедливо рассудив, что Чонгук пока и сам справится, тут же бросается к уставшему Мину. – Ты в порядке? – пухлые губы почти шепчут это, и Юнги даже не сразу хватает воздуха для ответа, потому что Пак просто безбожно красив, как и всегда, в своём домашнем растянутом свитере, и его хочется поцеловать так сильно, что это почти не даёт ему жить, но сперва Мину хочется помыться. Тёплая ладошка стирает остатки крови с его скулы, Мин невольно прикрывает глаза и льнёт к ласке, укладывая руку на талию младшему и еле заметно утвердительно гмыкая, притягивая любимого поближе, чтобы впиться всё-таки в родные губы поцелуем. Он получается немного не таким невинным и ласковым, как ему хотелось изначально: работа всегда действует на него немного как афродизиак, от адреналина кровь закипает и язык творит во рту младшего совершенно невообразимые грязные вещи. Но отстраниться всё же приходится. – В порядке. – Я вижу, – едва улыбается Чимин. Волнение ещё не сошло на нет окончательно, но уже от этой тени улыбки у Юнги в животе танцуют бабочки. – Для полного порядка не хватает только душа и… тебя. Пак нервно хихикает, выпуская остатки напряжения наружу, и смелее уже прижимается к Юнги, греясь в долгожданном тепле от рук, о которых столько думал сегодня, пока волновался и строил догадки. Но надолго этой трепетной нежности не хватает, потому что Чимин – не Чонгук, он так осторожничать не будет, а потому задаёт вопрос тут же в лоб, на полную катушку врубая свою ауру самодостаточной стервочки. – Юнги-я, а почему у Тэхёна дырка в руке, м? Разве ты не обещал, что это будет «плёвое дело»? Мин чуть мнётся, принимаясь выцеловывать чужую шею в качестве отвлекающего манёвра, но его быстро раскрывают: – Хватит… м-ах… заговаривать, м-м, зацеловывать мне, м-м-м, зубы. Я хочу, чтобы ты понимал, что есть те, ради кого вам стоит быть осторожными, не рискуй зря, Юнги, пожалуйста! Ты слушаешь меня? Несмотря на стоны в начале, к концу речи голос Пака звучит возмущённо, поэтому Юнги отрывается от чужой нежной шейки, чтобы чмокнуть в нос и коротко оправдаться: – Я знаю, Мин-ни. Прости, в этот раз это и правда было неожиданно. Я заглажу вину, ладно. – Хм-м, ну и как? – бурчит Чимин, пока его подхватывают под попу и несут в сторону душа. – Я не уверен, что смогу простить это так легко. – Двух раз вместо одного будет достаточно? – горячо шепчет на ушко Юнги, прикусывая чужую мочку и наслаждаясь бугорком, стремительно твердеющим напротив его пресса в штанах младшего. Мин зарывается Чимину в волосы, вдыхая такой родной и любимый аромат, избавляет их обоих от лишней одежды. Он залезает в душ с Паком на руках, прижимая того к стенке и продолжая остервенело сжимать любимое тело в своих ладонях. Вода включается, и всё напряжение и тревоги дня сходят с него, каждый стон Чимина исцеляет его, каждая его черта, каждая маленькая милая особенность. Он впитывает младшего в себя, лаская чужое тело под струями тёплой воды, дважды доводя того до разрядки, и ощущает, наконец, сытость и спокойствие, накрывающие его только в присутствии одного конкретного человека рядом с собой. Когда они, процеловавшись после этого в душе, кажется, ещё не меньше получаса, разморённые, выходят из ванной, проходя мимо зала, Мин видит двух счастливых Вигуков, нежащихся под тонким диванным пледом и воркующих о чём-то своём, он успокаивается окончательно. Юнги понимает: они наконец дома.