Шаги в темноте

Последние метры Переплета давались особенно трудно, казалось, чернота вокруг густела, оплетала руки и ноги, через нее приходилось пробиваться чуть ли не силой. Сарт стиснул зубы, чувствуя себя мухой, застывающей в янтаре, сделал последний рывок и вывалился прямо на мокрую от вечерней росы траву. Вокруг шумел лес: шелестели ветвями деревья, тихо цвиркала невидимая в темноте птаха, трещали неугомонные кузнечики... звуки навалились волной, ударили по ушам. Сарт поморщился и поднялся сначала на колени, а потом и на ноги. За спиной глухой белой стеной стоял Переплет, а значит, до своих было всего несколько сотен метров. — Сидят, небось, себе у костров и в ус не дуют, а я броди тут… впрочем, Бредун я или где? — он усмехнулся. Звук собственного голоса подбадривал, давал ощущение, что недавняя глухая тишина и молчание просто привиделись, вот только холодок все так же гулял по спине, отзывался мурашками по коже. Сарт передернул плечами и все-таки пошел вперед — к остальным. Шаг первый С.С. сама не заметила, когда время остановилось. Просто однажды, проснувшись в мягкой кровати очередного постоялого двора, она поняла, что не помнит, сколько лет прошло с ее последнего визита в Японию. Годы давно слились в серую однообразную ленту, лето нечувствительно уступало место осени, та сменялась зимой, за ней приходила весна и снова лето, дни пролетали незаметно, а ночи были полны глухой молчаливой чернотой. Давно уже никто не грел душу С.С., и некому было предложить новый контракт. Наверное, с этим надо было что-то делать, наверное — прямо сейчас, сразу же, пока осознание еще холодило неприятным осадком сердце. С.С. выбралась из кровати, тщательно умылась, натянула привычные брюки, застегнула рубашку, расчесала волосы и спустилась вниз к завтраку. Менять свою жизнь следовало на полный желудок. В таверне на первом этаже было пусто и тихо, только за столом в самом дальнем углу жались к стене какая-то девушка и молодой парень. Выглядели оба перепуганными и взъерошенными, и утренний кофе забыто стыл в чашках перед ними. Какие-нибудь очередные беженцы, равнодушно подумала С.С. Беженцев в последние годы стало больше, чем обычно: война уверенно захватывала континент, пожирая осколки великой империи, созданной когда-то на глазах и при помощи С.С. Впрочем, ей уже давно было наплевать и на империю, и на мир на континенте. Хозяйка за стойкой закивала при виде своей единственной постоялицы, заулыбалась широко, так, что стал виден сколотый зуб слева, зачастила: — Доброго утречка вам, барышня, доброго, утро, оно всему дню начало, а я вот пирогов испекла свежих, не желаете ли?.. — С.С. молча кивнула, уселась на старый, затертый до блеска табурет, придвинула к себе ароматных жареных пирожков и стакан с молоком, откусила, не вслушиваясь в бесконечную болтовню над ухом. Хозяйка таверны была разговорчива не в меру, и каждое утро начинала с пересказа всех местных новостей. Так было вчера, позавчера и два дня назад… «А сколько я уже здесь?» — вяло шевельнулось внутри, шевельнулось и угасло — какой смысл вести счет дням, когда забываешь считать годы. — А вчерась Гданьск бомбили, — внезапно сказала хозяйка, закончив рассказывать о соседях, — это ведь совсем рядом, Гданьск-то, этак и до нас дойдет, — в голосе ее явно звучал страх. С.С. дернула плечом, отмахиваясь от новости: Гданьск ее интересовал гораздо меньше, чем свежие пироги. Дойдет, не дойдет… смерть все равно не коснется лично ее, а все, за кого она когда-то переживала, давно ушли. — …цирк приехал, номера такие чудные дают! — пробилось снова сквозь стену ее равнодушия. — Вы бы сходили, посмотрели, вдруг понравится. С.С. машинально кивнула: цирк по нынешним тревожным временам был вестью гораздо более удивительной, чем бомбежка недалекого Гданьска. Нашлись же те, кто посреди войны с гастролями ездит. И правда, чудные. Шатер цирка ярко пестрел посреди главной площади, прямо напротив ратуши: трепались на ветру цветные флажки, звенели бубенцы, качались в воздухе шары, дергая тонкие веревочки, играла веселая музыка. — Только сейчас, только у нас, великая гадалка предскажет вам будущее, заходите, посмотрите в хрустальный шар! — громко вещал у входа тощий зазывала, одетый в ярко-синий костюм клоуна. — Девушка, вот вы, красавица, не проходите мимо, узнайте свое будущее, наверняка оно будет столь же светлым, как ваша улыбка! — и подмигнул С.С. накрашенным глазом. Знать свое будущее С.С. не хотелось совершенно — ну что нового может сказать ей заезжая гадалка из бродячего цирка — но спорить с клоуном хотелось еще меньше, и С.С. зашла. Внутри было темно, душно и банально: стол, мутный стеклянный шар и две свечи, бросавшие тусклые блики на тканевые драпировки. И никаких признаков великой гадалки. С.С. помедлила мгновение и развернулась обратно к выходу — глупо сетовать на дешевый балаган, что он обманывает ожидания. Тем более если давно ничего не ждешь. — Хочешь, время пойдет снова? — тихий вопрос откуда-то сбоку заставил С.С. вздрогнуть от неожиданности и обернуться. Гадалка в шатре все-таки была — на удивление молодая, светловолосая, хрупкая даже на вид, в старинном аристократическом платье. — Твое время стоит очень давно, — продолжила она, не дожидаясь ответа. — Слишком давно. Хочешь, оно пойдет снова? С.С. молчала. Этот вопрос был последним, что она ожидала услышать здесь и сейчас. Последним, на который она была готова дать ответ. Гадалка смотрела на нее прямо и твердо, словно в душу заглядывала, улыбалась слегка, или то играл тенями неверный свет свечей. — Если захочешь — приходи сегодня вечером, Грольн споет тебе песню, — она отступила назад, растворяясь в полумраке, сливаясь с драпировками. С.С. дернула плечом и вышла из шатра. Она видела слишком много в своей бесконечной жизни, чтобы ее могло тронуть столь простенькое представление. Вот только вопрос светловолосой гадалки не отпускал, звучал в ушах звонким шепотом: хочешь?.. В таверне было неожиданно людно и шумно: местные набились в тесную залу, столпились вокруг чего-то, раздвинув столы к стенам. С.С. попыталась пройти мимо, к лестнице, но увидев ее, люди расступились, открывая дорогу к тому, что скрывала толпа. На полу в центре комнаты был постелено старое потрепанное одеяло, а поверх него лежал молодой совсем паренек, и темные пятна покрывали грудь его вышитой рубахи. Утренняя девица стояла рядом на коленях, держала лежащего за руку и бормотала что-то, слов было совершенно не разобрать, только голос, сухой и горячечный, словно в бреду. Ее взлохмаченный спутник стоял рядом, смотрел потерянно и беспомощно. — Его солдатики поймали, — громко прошептали сбоку, — допрашивали, не лазутчик ли, а по полудню вот выпустили… — Уж лучше бы не выпускали, лучше бы вывезли в карьер, как прочих, — добавил кто-то, на него шикнули. — Он же живой был, сюда, говорят, сам дошел. — А теперь вот помер, — рассудительно ответили на это, — хоронить теперь как-то надо… Голоса становились все неразборчивее, сливались в глухой рокот, отступали куда-то за ватную стену привычного спокойствия. С.С. смотрела и не видела, люди вокруг расплывались, будто в недавно увиденном гадальном шаре. — А девчонка-то как убивается, — внезапно ясно прозвучало над самым ухом, и словно услышав это, утренняя девица подняла глаза. Взгляд этот, темный, почти безумный, полный непролитых слез, пробился сквозь стекло, стегнул по нервам, колыхнул застоявшееся равнодушие… на миг всего, а потом девушка опустила голову, и мир угас снова. С.С. тряхнула головой, отгоняя наваждение, и двинулась к лестнице в свою комнату, стараясь не вслушиваться в разговоры местных — ее это все совершенно не касалось. Боль она почувствовала только возле своей двери, в безлюдной тишине второго этажа. С удивлением глянула на руку — оказывается, она сжала кулак так, что ногти впились в ладонь до крови. Яркие фонари освещали центральную площадь и молчаливую громаду циркового шатра — похоже, представления уже закончились. Откуда-то сбоку слышались веселые голоса, чей-то звонкий смех. С.С. помедлила немного и шагнула туда. Циркачи разбили пикник прямо под фонарем, постелили яркое цветное покрывало, накрыли нехитрый стол: сыр, копченый окорок, какие-то фрукты в корзине, несколько бутылок вина. Светловолосая гадалка уже была здесь, сидела вместе с остальными, неотличимыми сейчас, в обычной одежде, от местных. — Иди к нам! — позвала она, увидев С.С. — Мы тебе место приберегли. С.С. помедлила всего мгновение, а потом шагнула вперед и опустилась на покрывало. Внутри вяло шевелилось что-то, похожее на любопытство, и упускать это чувство никак не хотелось. — Вот, попробуй вино, — гадалка улыбалась легко и свободно, протягивая высокий резной кубок, по виду сделанный из серебра. — Мы его издалека привезли, здесь такого не найдешь. С.С. послушно глотнула. Вино оказалось сладким и терпким, первый же глоток отозвался в теле мягким теплом. — Пей, пей, — улыбнулась гадалка. — Ты вовремя, сейчас Грольн петь будет. И словно в ответ на ее слова в круг света шагнул мужчина, держащий в руке непонятный инструмент, похожий на пятиструнную гитару. С.С. не успела его толком разглядеть — первые ноты рассыпались в воздухе призрачным перезвоном, растаяли в ночной тишине, чтобы через мгновение вернуться — увереннее и тверже. А потом зазвучал голос, и больше С.С. не слышала ничего. Песня была странная, совершенно непонятная ей, знавшей сотни языков, светлая и грустная той легкой печалью, что появляется, когда вспоминаешь что-нибудь дорогое и давно ушедшее. С.С. слушала эту печаль — чужую, без внятного смысла, — и чувствовала, как ее сердце откликается на каждую ноту, бьется в унисон с этим тающим перезвоном, дышит этой мелодией, и где-то внутри тихо и робко просыпается что-то ответное, забытое вместе с остановившимся временем. Песня оборвалась резко и тревожно, и С.С. внезапно поняла, что плачет. — Не зря его называют Льняной голос, — довольно улыбнулась гадалка. — Тебе понравилось, девушка без времени? С.С. кивнула, вытирая слезы. Боль и грусть были гораздо лучше привычного стылого равнодушия. — Хочешь пойти с нами? — гадалка улыбалась все так же легко. — Грольн поет нам каждый вечер. — Зря ты это, Лаик, — недовольно произнес высокий седеющий мужчина, сидевший по правую руку от нее, и С.С. только сейчас узнала в нем клоуна-зазывалу. — Ей нельзя с нами. — Можно, — уверенно сказала гадалка. — Ей с нами можно и нужно, присмотрись сам — она уже выпала из этого мира, она давно не здесь. Мужчина глянул на С.С. — темный цепкий взгляд мазнул по лицу, телу и, казалось, душе, — и промолчал. — Ну так как? — снова спросила странная гадалка. — Пойдешь? — Бродить вместе с цирком? — усмехнулась С.С. — Бродить вместе, — кивнула гадалка, и внезапно С.С. поняла, что эта светловолосая девушка совсем не молода, ничуть не моложе ее самой, вечной и бессмертной. — Хорошо.

***

Первый костер показался совсем скоро, возник словно ниоткуда, разогнав ночную темноту, — Сарт только хмыкнул довольно, не сбавляя шага. Люди возле костра громко беседовали о чем-то своем, но, услышав его приближение, оглянулись все разом — молодые и старые, красивые и не очень, а кто-то и вовсе без возраста и без лица, — замерли, глядя, как он бредет к ним по мокрой траве. — Ну как оно там, Сарт? — первым нарушил молчание Грольн, опуская свой лей с колен на землю. — Плохо там, — честно ответил Сарт, — Зверь-книга там, не слышите разве? Они молчали — слышали. Чуяли, каждый из них. И только Безликое Дитя хохотнуло утробно, покачиваясь из стороны в сторону. — Воот, — довольно протянул Сарт в ответ на это согласное молчание. — Так что придется потерпеть, ребята, потерпеть и подождать. — Мы потерпим, — улыбнулся Грольн, мимолетно, — ты только скажи, когда время настанет. — Обязательно скажу, — закивал Сарт, — обязательно. Да вы и сами поймете… — и шагнул в сторону, собираясь обойти костер. — А ты разве не останешься? — негромко спросила Лаик, сидевшая со своим спутником с самого краю честной компании. Пламя костра отражалось бликами в ее волосах, дрожало тенями на складках длинного платья, мерцало искрами в темных глазах. — Я бы тебя вином угостила. — Боюсь, твое вино слишком крепкое для меня, — хохотнул Сарт. — Закружит голову, уведет в дивные места, а мне еще к другим кострам идти, проверять, что там да как… — Ну иди тогда, — недовольно поджала губы Лаик, бездонные глаза ее смеялись. И добавила беззлобно, словно припечатала: — Бредун. — Бредун и есть, — согласился Сарт и шагнул в темноту, уходя от этого веселого взгляда. Сколько веков они с Кармиками не виделись, а словно вчера прощались. Хорошо, что они смогли прийти вдвоем. За спиной тихо запели струны, а потом и голос — чистый, звонкий. Льняной. Шаг второй Юширо разбился где-то на севере пустыни Гоби. Это был очередной тренировочный вылет, ТА привычно слушался каждого движения пальцев, ребята из взвода шутили по внутренней связи насчет семейных, которых ждут дома, и до точки сбора оставалось всего лишь два с половиной часа. Что-то спустилось с неба, накрыло незримой тяжестью, впечатало машину в песок. Прежде чем отключиться, Юширо успел почувствовать, насколько чужим и чуждым — даже ему, каи, — было это «что-то». Кажется, кто-то звал его по имени где-то далеко, на самом краю сознания, но звук этот становился все тише и неразборчивее, а потом темнота накрыла мир вокруг. — Махиру!.. — Юширо открыл глаза и замолчал. Он все еще сидел в своем ТА, вот только мониторы были темны и пусты, шкалы приборов не горели, и радио молчало. Старенькие механические часы на руке исправно тикали, показывая время — Юширо пробыл без сознания почти три часа. Примерно четверть часа лейтенант Юширо Гова методично проверял все системы машины, одну за другой. Этого времени хватило, чтобы убедиться — ТА отключился полностью и бесповоротно. Следовало выбираться наружу и пытаться узнать, где остальные. Система аварийного выброса, к счастью, сработала без задержки — щелчок, шипение, и Юширо оказался на раскаленном песке у ног своей неподвижной машины. Вокруг, насколько хватало взгляда, расстилалась желтая, залитая солнцем пустыня: ни зданий, ни людей, ни других ТА. Возможно, это означало, что с остальными все в порядке, и непонятная авария случилась только с ним, каи. Юширо очень надеялся на это. Пять минут хватило на то, чтобы забрать из кокпита ТА небольшой рюкзак с НЗ и флягу с водой, еще пять ушло на то, чтобы определиться с направлением. Точка сбора находилась на северо-западе, остальной взвод должен был достигнуть места назначения. Скорее всего, они уже организовали поисковую партию, и правильнее было бы остаться в машине и просто ждать, но Юширо не мог — что-то дергало его вперед, к горизонту, прочь от места непонятной аварии. Игнорировать чутье каи не следовало. Юширо дернул рычаг, возвращая ложемент пилотского кресла на место, проверил, плотно ли закрыт кокпит машины — не стоило оставлять ТА доступным кому угодно — и двинулся на северо-запад, легко ступая по горячему песку. Первый мираж он увидел к концу второго часа пути. Солнце все так же припекало голову и спину, дышать было тяжело и горячо, а впереди, посреди раскаленного марева, дрожащего зыбкой мутью на горизонте, вставал город. Нездешний, старинный город, с высокими шпилями на островерхих крышах кирпичных домов, с резными флюгерами, царапающими небо, с зелеными кронами старых деревьев. Юширо моргнул, прогоняя наваждение, но город не исчез, все также виднелся впереди, становясь все четче и ярче: уже можно было разглядеть невысокую каменную стену, что окружала его, и, кажется, ров перед ней. Последний смотрелся особенно дико здесь, посреди пустыни. Юширо вздохнул и решил не обращать на мираж внимания, сосредоточившись на дороге прямо перед ним. Шаг, второй, третий… Дома, в Японии, его ждала Махиру, волновалась сейчас, наверное, она же почувствовала тогда, она же звала. Надо обязательно вернуться. Когда Юширо поднял голову, город исчез, только белый песок простирался до самого горизонта, сливаясь там с таким же белесым знойным небом. Второй мираж появился спустя еще полтора часа пути и был гораздо достовернее первого: обшарпанные бетонные стены с колючей проволокой поверху и серые коробки зданий типичного казенного вида. Юширо не помнил, чтобы на карте по этому направлению значились какие-то объекты, но здесь, посреди дикой пустыни, могло быть всякое. База казалась молчаливой и безлюдной, плыла неверным силуэтом в горячем воздухе, давила своим присутствием. Юширо помедлил и шагнул вперед. В конце концов, прятаться все равно было поздно, его уже должны были заметить со смотровых вышек. На четвертом шаге стены и здания закачались, подернулись дымкой и исчезли. Юширо остановился, достал флягу, хлебнул немного воды и вытер пот со лба. Он, конечно, слышал, что миражи в пустыне могут принимать самую разную форму, но никак не думал, что они бывают настолько реалистичными. Махиру ждет, напомнил он себе и снова двинулся вперед. Третий мираж возник как-то незаметно, словно проступил из горячего марева, и был настолько невероятным, что Юширо даже рассматривать его не стал. Здесь, посреди Гоби, точно не могло быть восточноевропейской деревни с невысокими мазаными избами. Три шага, напомнил он себе, не поднимая больше голову. Три шага — думать только о том, как он вернется домой, как они снова встретятся, как он по привычке будет молчать обо всем, что увидел, а Махиру снова все поймет и угадает… До деревни он дошел через пятьсот шагов. Трава начиналась внезапно, словно песок обрезали невидимым ножом — жухлая, вялая, пыльная, но трава. А за ней, за узкой полоской этой невесть откуда взявшейся тут травы — тонкие стрелки подорожника, заросли высокой крапивы и первые заборы. Юширо помедлил у самой границы наваждения, но что-то внутри звало, толкало — туда, вглубь пустынной улицы, мимо молчаливых домов с расписными наличниками на окнах. Оставалось лишь шагнуть вперед. Деревня словно вздрогнула и качнулась навстречу, становясь ярче и четче, и на Юширо обрушился град звуков: негромкий рокот старого двигателя, чьи-то приглушенные голоса, лай одинокой собаки и крики петуха на дальней окраине. Юширо длинно выдохнул и сделал следующий шаг внутрь невероятного миража. — Ищите лучше! — ясно крикнули где-то впереди на каком-то незнакомом языке, Юширо даже удивляться не стал, что понимает слова, чему тут удивляться, в таком-то месте. — Он не мог убежать далеко! Взвыли, зарокотали моторы, зазвенело что-то, забормотали приглушенно голоса — звуки очень напоминали пеший переход на каких-нибудь учениях, вот только улица впереди была все так же пуста. Юширо помедлил и свернул к ближайшему дому. Выстрелы нагнали его уже у самой стены, заставили пригнуться и метнуться за угол, а там Юширо врезался во что-то большое и темное и упал вместе с ним, чувствительно приложившись головой об землю. — Слушай, ты кто? — весело спросили откуда-то сбоку. — На местных вроде не похож. Юширо мотнул головой, разгоняя цветные круги перед глазами, и оглянулся на голос. «Большое и темное» оказалось высоким улыбчивым парнем в выцветшем камуфляже восточно-европейской расцветки и с короткоствольным автоматом в руках. Юширо замер, стараясь не делать подозрительных движений. — Да расслабься ты, — рассмеялся парень. — Я тебе ничего не сделаю, мне вон этих хватает, — и мотнул головой куда-то за дома. — Привязались тут, понимаешь, прохода не дают. Меня Даниэлем зовут, а тебя? — Юширо Гова, — машинально представился Юширо. Было в этом веселом русоволосом десантнике — а форма принадлежала российскому десанту, он наконец опознал ее, — что-то внушающее доверие. — Приятно познакомиться, Юширо Гова, — кивнул Даниэль. — Что делать будем? — С чем?.. — С этими, которые стреляли, — Юширо машинально оглянулся за дома, откуда все так же доносились голоса, шум и грохот. — Их тут много и настроены они весьма недружелюбно. У тебя оружие есть? — Даниэль уже двинулся вдоль стены к дальнему углу, совершенно естественно повернувшись к Юширо спиной. — Есть, — кивнул Юширо в эту доверчиво подставленную спину, думая, почему бы не выключить вот этого высокого и смешливого прямо сейчас. Что-то внутри яростно сопротивлялось такому решению. — Ну так доставай его, — легко посоветовал Даниэль, не оборачиваясь. — Сейчас нас будут убивать. И словно в ответ на его слова впереди загрохотали выстрелы. Юширо так толком и не понял, с кем они воевали. Больше всего «местные», как окрестил их Даниэль, напоминали германских солдат из хроник второй мировой: темная форма, каски, старинные дисковые автоматы и непонятный язык, ничуть не похожий на немецкий, который Юширо немного знал. «Немцы» громко кричали, едва завидев их двоих, и тут же открывали огонь на поражение. Даниэль каждый раз метко отстреливался и ловко уходил вглубь пустых дворов, Юширо старался не отставать. — Вот же настырные! — выругался Даниэль, доставая из рюкзака запасные рожки и перезаряжая автомат. Они как раз переводили дух за каким-то старым сараем, и Юширо размеренно глотал теплую безвкусную воду из фляжки. Игра в безумные салки продолжалась уже без малого три часа, и Юширо, кажется, все-таки подстрелил пару этих непонятных «местных». — А мы с тобой, похоже, глубоко влипли, Юширо Гова, — внезапно сказал Даниэль каким-то новым, совершенно незнакомым тоном, глядя за спину Юширо, и тот машинально оглянулся. За его спиной был крохотный огород с чахлой порослью давно не полотых сорняков, невысокая плетеная изгородь и свежескошенное поле, переходящее на горизонте в темную полосу леса. — Ты откуда пришел? — спросил Даниэль, и Юширо ответил, не оборачиваясь: — Из Гоби. Поле и лес явно не желали превращаться в дымку и исчезать, как и вся эта дикая деревня. — Угу, я так и понял, — без удивления произнесли сзади, и Юширо наконец повернулся обратно к нежданному напарнику. Даниэль достал сигарету и теперь нервно мял ее, не торопясь прикуривать. — Это некросфера. И влипли мы в нее глубоко и надолго, — в голосе Даниэля звучала неподдельная тоска. — Ох, как я не люблю эти штуки… Где-то на другом конце деревни снова затрещали автоматы и послышались громкие крики. — О, а вот и Рыки, — веселея на глазах, заявил Даниэль. — Нашел нас, зверюга. — Рыки?.. — Это мой тигр, — совершенно невозмутимо пояснил Даниэль. — Ты не бойся, он ласковый. Только таких вот, местных, не любит. Юширо кивнул. Реальность вокруг становилась все более похожей на безумный сон. — Ладно, пора нам, — Даниэль выкинул смятую сигарету. — Надо бы ночлег подыскать, пока Рыки их отвлекает. И уверенно двинулся к огороду и изгороди за ним. Юширо сделал пару шагов следом и замер: облако в небе над ними внезапно сгустилось, принимая форму черепа. Я перегрелся, подумал Юширо. Получил солнечный удар и лежу где-нибудь без сознания посреди пустыни Гоби. Прости меня, Махиру… — О, и этот здесь, — усмехнулся Даниэль, глядя на череп. — Сейчас вещать будет, как обычно. Пойдем, Юширо, он все равно ничего путного не скажет, а нам еще до лесу добираться. Юширо послушно двинулся следом. Надо было возвращаться из этого безумного сна, Махиру ждет. Череп в небе над ними заговорил.

***

Ко второму костру Сарт подходил осторожно, аккуратно ступая меж высоких папоротников, словно крался за добычей. И замер, услышав утробный рык, которому вторил хищный клекот. — Выходи уже, — добродушно предложили из светового круга, и Сарт сделал несколько шагов вперед. Компания у костра была проста: великан в белом узорном доспехе да парень в застиранном камуфляже. А еще развалившийся на земле тигр и орел, примостившийся на стальном оплечье доспеха. — Давно не виделись, Сарт, — усмехнулся Эйнар. Пламя пятнало его нагрудник красными брызгами, похожими на капли крови, Сарт сморгнул, прогоняя иллюзию — не ему вглядываться в мимолетную мару этой ночи, и согласился: — Давно, — действительно, не считать же за встречу вчерашнюю попойку на Черчековом хуторе, там и словом-то толком перемолвиться не удалось. — Что-то ты постарел, Мифотворец, — Эйнар смотрел открыто и светло, как никогда не смотрел в те времена, когда они с Сартом жили в Доме-на-Перекрестке. — Все мы постарели, — кивнул Сарт. — Меня здесь называют Бредуном, кстати. — Хорошее прозвище, — белозубо рассмеялся Даниэль. Огонь зажег искорки в его светлых глазах, бросил блики на темный ствол лежащего рядом автомата. Даниэля Сарт знал, хотя и встречались они редко. Трудно не знать эту веселую парочку — десантника и тигра, так непохожих на всех остальных, собравшихся возле этих костров. — Отражает, так сказать, — усмехнулся Сарт. — Брожу ведь… везде брожу. — И за Переплетом? — подобрался Эйнар, орел на его плече недовольно щелкнул клювом. — Только оттуда. — Долго еще ждать? — серьезно спросил Даниэль, и Рыки, лежащий возле его левой руки, настороженно поднял голову. — Несколько дней, наверно, — пожал плечами Сарт. Зверь-книга за Переплетом набиралась сил, готовая превратиться во что-то, проклюнуться в этот мир, и горели костры, подталкивая время, ускоряя несбывшееся. — Мне придется сходить туда еще раз. — Силен, — добродушно протянул Эйнар, зримо расслабляясь, и снял с огня прокопченный котелок. — Чаю? — Мне еще к остальным идти, — качнул головой Сарт. — Как-нибудь потом. — Потом уже все вместе выпьем чего-нибудь покрепче, — улыбнулся Эйнар. — Удачи, — искренне пожелал Даниэль, и Рыки громко зевнул во всю пасть, показывая длинные белоснежные клыки. Сарт коротко кивнул в ответ и ушел, чувствуя спиной тяжелый взгляд янтарных тигриных глаз. Шаг третий Свою смерть Сэцуна запомнил плохо, кажется, его сбили прямо на входе в атмосферу. Вспоминались огонь, боль и досада по поводу невыполненного дела — но смутно, вспышками, похожими на кадры из давно просмотренного фильма. Третий день Сэцуна брел по узкой проселочной дороге, окруженной высокими стройными соснами. Кажется, когда-то такие деревья называли «корабельными», Сэцуна где-то читал об этом, вот только не помнил, где и когда. Лес вокруг был полон невидимой с дороги жизнью: кричали какие-то птицы, шумел ветер, трещали где-то вдали ветки. По ночам Сэцуна иногда просыпался от шума чьих-то шагов неподалеку, но к костру звери не выходили, видимо, боялись огня. Впрочем, пистолет Сэцуна всегда держал наготове: даже в загробном мире он не собирался сдаваться зверью на пропитание без боя. Каждую ночь Сэцуне снился один и тот же сон: тьма, наполненная глазами. Просто глазами, без лиц, они смотрели прямо на него, словно ждали чего-то, и ожидание их было наполнено хищным голодом. Каждый раз после этого сна Сэцуна просыпался и долго лежал, глядя на костер и унимая бьющееся где-то в горле сердце, потом засыпал снова, уже без сновидений. Дорога резко вильнула, уходя вправо, и Сэцуна свернул следом — рано или поздно она должна была привести его к людям. В том, что в этом потустороннем мире есть люди, Сэцуна убедился, наткнувшись на выложенный камнем родник, возле которого кто-то положил плетеный из тонкого лыка ковш. Ковш был совсем свежий, еще пах терпкой смолой, видимо, неведомый мастер был возле родника совсем недавно, однако, сколько Сэцуна ни искал вокруг, других его следов так и не нашел. Впору было поверить в сказки о лисах-оборотнях, что обитают в древних лесах, Сэцуна однажды наткнулся на сборник таких историй на станции орбитального лифта и прочел от нечего делать, пока ожидал своего рейса. Но верить в сказки Сэцуна не собирался даже после собственной смерти, проще было поверить в хозяйственность местных жителей. Дорога вильнула еще раз и снова выпрямилась, сосны вокруг сменились высокими лиственными деревьями, похожими на европейские вязы, но лес ничуть не поредел. Похоже, путь до людей предстоял неблизкий. Труднее всего после воскрешения Сэцуне давалось именно это неторопливое и однообразное течение времени. Он привык к другим скоростям, космическим, и другой жизни — стремительной и опасной, в которой просто не могло выпасть целых три спокойных дня. Загробная жизнь все больше напоминала отпуск на природе. На пятую ночь, когда собравшиеся с вечера тучи заставили Сэцуну соорудить что-то вроде навеса из веток, к его костру вышла девочка. Обычная девочка в светлом платье, совершенно неуместном в этом лесу. — Доброй ночи, — воспитанно произнесла она. — Доброй, — ответил Сэцуна, держа руку на пистолете — он совершенно не заметил, откуда же появилась эта незваная гостья. Девочка молча присела возле костра, аккуратно подобрав подол платья, и замерла, глядя на огонь. Сэцуна тоже не двигался, открыто разглядывая местную жительницу. У нее были длинные черные волосы, заплетенные в две тугие косички, темные спокойные глаза, аккуратный нос и тонкие бледные губы. Сэцуна прошел бы мимо такой девочки и внимания бы не обратил. На Земле, но не здесь, непонятно где, посреди глухого леса. Девочка сидела неподвижно, кажется, даже не дышала, и пламя костра плясало в ее глазах алыми искрами. Она была настолько тихой и неприметной, что Сэцуна сам не заметил, как уснул, так и не убрав пистолет в кобуру. Когда он проснулся поутру, девочки не было. Сэцуна тщательно обыскал лес вокруг своей стоянки, но не нашел никаких следов того, что на этой территории вообще был человек. Весь день Сэцуна шел, не останавливаясь, и разбил лагерь, только когда от старой ночевки его отделяло не меньше тридцати километров. Вечером девочка пришла снова. Поздоровалась все так же вежливо, села рядом — чуть ближе, чем вчера, замерла, глядя на огонь неподвижным взглядом. Сэцуна открыто достал пистолет, положил на колени, но она не отреагировала. Сидела, спокойная и тихая, огонь золотил выбившиеся из кос прядки волос, отражался в глазах… когда девочка повернулась, алые искры никуда не исчезли. Сэцуна застыл, словно заколдованный, глядя, как ночная гостья наклоняется к нему плавным слитным движением, в котором не было ничего человеческого, только дикая грация хищного зверя. Одна из косичек упала вперед и качалась из стороны в сторону, тонкая ленточка на ней топорщилась забавным кургузым бантиком. Девочка оскалилась, и Сэцуну словно ледяной водой окатило — чужой голод накрыл с головой, наполнил тело, спутал мысли… Выстрелил Сэцуна на чистых рефлексах. Пуля тридцать восьмого калибра с усиленным радиевым сердечником вошла девочке прямо в голову, отбросила легкое тело на пару метров. Сразу стало легче дышать, и Сэцуна метнулся к ближайшему дереву, прижался спиной — одну гостью он уже не почувствовал и не услышал, а сколько их таких бродит вокруг… Девочка медленно поднялась на ноги, отверстие от пули затягивалось на глазах. Тряхнула головой и снова шагнула вперед, пригибаясь почти к самой земле. Сэцуна долго выдохнул, успокаивая дыхание, и три раза выстрелил в голову своей ночной визитерше. Пули ее только отбрасывали, не причиняя видимого вреда, разве что алый блеск в глазах стал совсем ярким, теперь они просто светились в темноте, но вряд ли это можно было считать за плюс. Сэцуна выстрелил снова, хладнокровно прикидывая, сколько патронов у него осталось и как их лучше употребить. Темная тень метнулась откуда-то сбоку, стремительная и неразличимая, что-то сверкнуло… Девочка закричала, громко и надрывно: тело ее оплыло, теряя очертания, растаяло в воздухе желтоватым дымом. — Их только серебро берет, — спокойно сообщил невысокий мужчина в потрепанной безрукавке, спокойно убирая в ножны за спиной большие парные «бабочки». Пистолет, направленный прямо в голову, его, похоже, совершенно не смущал. Впрочем, Сэцуна сомневался, что сумеет попасть, если этот гость решит драться всерьез. Мужчина бросил несколько сухих сучьев в костер и присел прямо на землю. Сэцуна помедлил пару мгновений и пристроился с другой стороны костра. Оружие убирать не стал. — «Их»? — Неупокоенных. Мертвых. Варков. — Мужчина ухмыльнулся. — Выходцев из Бездны, в общем. — Почему она не напала вчера? — Потому что на тебе тоже след Бездны, я и сам сначала подумал, что убивать придется вас обоих, — усмешка у него была легкая и свободная, вот только у костра стало неуютно. — Скажи, ты сам давно из Бездны? Сэцуна подумал, ответил честно: — Я умер несколько дней назад. Мужчина заинтересованно подался вперед, всмотрелся в его лицо пристальным взглядом, словно разыскивая одному ему ведомые признаки, потом покачал головой, протянул со вкусом: — Нет, это ты не умер. Это ты по коридору шмыг — и в другой комнате… Не смотри на меня так, у меня один знакомый так говорил. Мол, из мира в мир — как из комнаты в комнату по коридору. Вот только в коридоре Бездна, и захочешь — не всякий проскочит. Ты вот, похоже, смог… — Бездна?.. — Бездна голодных глаз. Название тоже не мое, не подумай. Сэцуна вспомнил свой еженощный кошмар. Похоже, он действительно побывал там, в этой самой Бездне. Побывал и выскочил живым… вопрос напрашивался сам собой: — А ты сам? — А я через Бездну не ходок, — совершенно спокойно ответил мужчина. — Мы с ней, по некоторым причинам, крайне несовместимы. Меня, к слову, Марцелл зовут, а тебя? — Сэцуна, — представился Сэцуна нынешним своим именем. — Сэцуна Ф. Сэйей. — Пойдешь со мной, Сэцуна? Недалеко, но провожу тебя, расскажу, что да как. Сэцуна посмотрел прямо через костер: у человека напротив не было ни возраста, ни страха. А еще он был воином, это Сэцуна чуял всем своим нутром. И он знал об этих местах многое, что могло пригодиться. Но все это было не важно. Человек, сидящий напротив, Марцелл, словно пришел из другого мира, мира Бездны, варков и жизни после смерти. Пойти с ним означало принять этот самый мир окончательно. Впрочем, бояться неизвестного Сэцуна отучился еще в детстве, когда незнакомый мобильный доспех унес его с поля боя в мир Гандама. — Хорошо, — спокойно кивнул Сэцуна. — Вот и отлично, — улыбнулся Марцелл.

***

У этого костра было совсем тихо: здесь не пели, не смеялись, и даже разговаривали негромко и сдержанно. Сарт подошел тихонько, остановился у самого края светового круга, там, где тени переходили в ночную темноту. Их было немного, всего лишь пятеро. Первой, справа от Сарта, сидела тоненькая девушка в светлых брюках и рубашке. Стройная, худенькая, хрупкая на вид, она смотрела спокойно и уверенно, невозмутимо смотрела, и светлые волосы ее отливали в полумраке призрачной зеленью. Сарт тихо хмыкнул: чужая вечность сидела у костра, вечность, обреченная на погоню за временем, вроде него самого. Дальше, чуть в стороне, словно держа дистанцию от остальных, расположись двое: высокий русоволосый парень в военной форме и худенькая девушка — молодая, почти девчонка, — с короткими прямыми волосами. Они молчали, оба, рука девушки спокойно лежала поверх ладони ее спутника, и взгляды у обоих были одинаковые — усталые и мудрые, совсем не по возрасту, словно сотни прожитых жизней стояли за этими взглядами. Сарт крутанул головой, дернул углом рта: кармиков он узнавал всегда, узнавал и старался держаться в стороне, а то привяжешься к ним, а потом жди, пока они на новое перерождение пойдут. Четвертым, чуть левее и ближе к костру, сидел невысокий темноволосый парень в странном комбинезоне. Смотрел на костер пытливо и внимательно, немного хмурясь. Сарт усмехнулся: в этом невозмутимом взгляде крылась спокойная сила, твердая, прошедшая сотни боев, знающая, когда надо бить, а когда — уходить. Сила, способная пройти сквозь жар адского пламени и леденящий холод Бездны. Последнего, пятого, Сарт даже разглядывать не стал: слишком многое стояло за этим молодым улыбчивым оборванцем азиатской наружности. Вечность и сила, хитрость и расчет, жизни и миры… — А вот сейчас я вас и представлю, — весело заявил оборванец и махнул рукой. — Подходи, Сарт, не стесняйся, чего встал, как неродной… я вот новеньких с собой привел, ты прости, на Черчеков хутор не успел, собирать пришлось долго… Сарт улыбнулся, принимая игру, манеру и тон, подошел к костру уверенно, поклонился шутливо: — Доброй ночи вам, господа-товарищи, доброго времени… Меня зовут Сарт, но здесь называют Бредун, прошу любить и жаловать. И да, это я вас всех сюда позвал, спасибо, что собрались. Неприкаянные. Он сам придумал это слово, и слово прижилось. Еще бы! Ведь слово «Проклятые» звучало гораздо хуже. Гораздо.