Ясно даже и ежу

      Последний доклад первого дня конференции завершился в начале шестого.       Юрковский был в ярости. Он рвал, метал и плевался ядом, и Дауге чуть ли не за шкирку выволок его из зала и из самого здания института, чтобы тот случайно не развязал драку.       — Какая отборная бредятина! Ведь ясно даже и ежу, что... Тьфу! Возмутительно! Я ему эту ересь ещё припомню... — ворчал Юрковский, позволяя уводить себя за локоть.       — Припомнишь, обязательно припомнишь. Я тоже, скажем так, не со всем согласен, — осторожно сказал Дауге, — но не бить же морды за это!       — За такое мало бить морды, — ответил Юрковский, начиная, однако, успокаиваться. — Хватит меня держать, я обратно не убегу.       — Точно?       Юрковский ответил красноречивым взглядом из-под нахмуренных бровей.       Дауге отпустил его локоть:       — Пошли лучше поедим чего-нибудь, жрать хочется страшно. Перерыв на кофе был... — он взглянул на часы. — Часов пять назад.       — Да, пожалуй, это я от голода такой злой, — задумчиво проговорил Юрковский. Жрать действительно хотелось страшно. — А куда? Из нас двоих только ты тут раньше бывал.       — О, здесь есть неплохой ресторан недалеко от гостиницы. Правда, говорят, туда обычно ходят не есть, а выпивать. Но кормят тоже вкусно, как помню.       Юрковский усмехнулся:       — Меня ещё никто не водил по ресторанам.       — Так давно пора! Я тебе уже знаешь сколько свиданий должен... — подмигнул Дауге.       Гулять по городку оказалось очень приятно. Вдоль улиц величественно возвышались сосны, иногда неожиданно переходя в кусочки леса среди приземистых строений. Лëгкий тëплый ветерок нëс запахи хвои и аккуратно подстриженной сочной травы. Трудно было поверить, что находишься в городе, когда в шаге от тропинки вдруг начинались непроходимые заросли. Где-то вдалеке шумели атомокары, но их было немного: люди предпочитали ходить пешком или передвигаться на велосипедах и самокатах.       Вокруг гуляли студенты и молодые семьи, людей постарше почти не было. Скамейки были заняты обнявшимися парочками, а те, кому не хватило места, ходили рядом, взявшись за руки.       Юрковский вдруг ощутил себя таким же юным, как они, и едва не протянул пальцы к ладони Дауге, болтавшейся совсем близко, но вовремя одëрнул себя. Что же это, давно уж не студенты, а серьëзные взрослые учëные. Несолидно.       Они вышли к проспекту и остановились. Прямо дороги не было, нужно было повернуть.       — Значит, так, — начал объяснять Дауге. — Налево пойдëшь — выйдешь к проспекту, где находятся почти все институты. Те, что не влезли — на перпендикулярном к нему, мы с тобой как раз там и были.       — А направо?       — А направо пойдëшь — выйдешь к Обскому морю. Поэтому этот проспект Морской.       — Морю? — рассмеялся Юрковский. — Что-то я не помню в Сибири морей...       — Ну согласись, «водохранилище» звучит не так романтично.       — А пойдëм-ка к морю. На институты я ещё посмотрю.       Они ступали по мягкому песку, держа обувь в руках. «Море» было не очень похоже на настоящее: слишком маленькие волны, мутноватая пресная вода... Но почему-то было уютно. Солнце, сползая к горизонту, подсвечивало далëкие длинные облака.       Юрковский бросил туфли и стал раздеваться.       — С ума сошëл? — удивился Дауге, но тут же вслед за ним расстегнул рубашку.       — А что? — невозмутимо возразил Юрковский, аккуратно складывая одежду. — Сегодня жарко, высохнуть успеем. Разве можно прийти на море и не искупаться? Тебя, впрочем, не заставляю, — усмехнулся он и пошëл прочь от берега, сверкая длинными белыми ногами.       Дауге поспешил следом.       Дойдя до приличной глубины, Юрковский нырнул, хлестнув носками по воде. Пытаясь предугадать, где он вынырнет, Дауге остановился и стал всматриваться в поверхность, выискивая пузырьки. Вдруг что-то схватило его за щиколотку и дëрнуло вверх, заставив потерять равновесие и уйти под воду с головой.       — Ах так!.. — воскликнул он, вынырнув. Юрковский стоял рядом и смеялся. — Ну держись...       — Догони сначала, — крикнул тот и пустился наутёк.       Плыть наперегонки с Юрковским было непросто — с его-то размахом крыльев да ластами вместо ног, — но Дауге не отставал. Через некоторое время они всё-таки выдохлись, и Юрковский получил порцию брызг за свою выходку. Они дурачились, как дети, и уже мало походили на известных учёных и межпланетников, которые, вообще-то, весь день были на конференции в Институте геологии и планетологии.       Выбравшись на берег, они старались поменьше смотреть друг на друга. Уж слишком тяжело было оторвать взгляд от стекающих по коже капель, слишком сильно хотелось вслед за ними провести пальцем, улыбаясь проступающим мурашкам. Всё-таки они были не одни на пляже.       Уже наступили сумерки, когда они возвращались в гостиницу. Говорить ни о чём не хотелось, хотелось взяться за руки и целоваться на скамейке, как студенты. Пока Юрковский размышлял о вероятности того, что их узнают на улице и начнут задавать неудобные вопросы (обнимающиеся мужчины никого бы уже не удивили, но вот обнимающиеся планетологи Дауге и Юрковский — совсем другое дело!), Дауге просто протянул руку и сжал его ладонь в своей. И ничего. Ложный вакуум не распался, Вселенная не схлопнулась. Все продолжили идти по своим делам.       — Гриш, — позвал Юрковский, хотя и не знал толком, что хотел сказать.       — М-м? — с улыбкой повернулся к нему Дауге.       — Я люблю тебя, — пробормотал Юрковский, глядя под ноги.       Дауге рассмеялся:       — Ясно даже и ежу.