Ты ядовитый

Черные кожаные ремни, обрамляющие смуглое накаченное тело, как рамка фотографию. Слишком идеальную фотографию. Потому что, если не слишком, то недостаточно. Холодный блеск металлической цепи, перехватывающей крепкие запястья неправдоподобно красивых, натруженных рук. И там, под этими цепями – кровавые следы долгих истязаний. Ровный голубой свет реактора на тяжело вздымающейся груди, перехваченной все теми же кожаными ремнями с железными кольцами. И этот свет – единственная искра жизни в этом холодном подвале, заставленном орудиями пыток. – Тонииии, – почти по-змеиному, в самое ухо, отравляющий, сорванный голос. Дыхание мучителя обжигает неземным холодом, волной мурашек проходит по практически полностью оголенной спине. – Локи, – хрипит в ответ Старк и отплевывается кровью. Спину нещадно саднит – она исполосована кнутом, разодрана в клочья, если на то пошло – рука у ледяного бога тяжелая. Тони слегка поводит плечами. Любое движение приносит боль, поэтому он даже рад, что практически обездвижен. Разве что высоко задранные над головой связанные, нет, скованные руки уже давно онемели. – Не наигрался? – спрашивает Старк, и голос гулким эхом разносится по подвалу. И вместо ответа яростный то ли укус, то ли засос – в любом случае новая багровая метка, безмолвно, но оглушительно заявляющая: «Ты мой». Беспорядочно шарящие по телу руки – холодные, перепачканные в крови жертвы ладони, изящные пальцы, ногти, цепляющие и сдирающие кожу там, где не завершил свое дело кнут. – Больно? – ядовитый, с нажимом, выдох в самые губы. – Сладко, – издевается Старк, – ты слишком нежный. Лафейсон вскидывается и отвешивает пощечину, после чего впивается в эти наглые окровавленные губы, искривленные демонической усмешкой. Поцелуй недолгий, яростный, грубый, с привкусом горечи и металла. – А ты действительно железный, мой человек… – На что ставить ударение? На «железный» или на «мой»? – саркастическую ухмылку, по-видимому, не стереть ничем, и именно это самый большой вызов и самый притягательный момент. – Ты знаешь ответ. – Я знаю, что ты ошибаешься, Локи. Зеленые глаза в свете реактора кажутся голубыми, и от этого словно бы еще более холодными. Еще одна пощечина, мягче чем предыдущая, но не из жалости, а просто потому, что рука дрогнула в последний момент. – Ты такой беспомощный, Локи… И это говорит ему человек. Смертный. Связанный, подвешенный к металлическому крюку, избитый и практически обездвиженный. Человек, который полностью в его власти. Или бог просто хочет так думать, в глубине души понимая, что человек прав. Еще один поцелуй-укус в и без того истерзанные губы – мягкие, горячие, податливо раскрывающиеся навстречу. Сплетение языков, в безумном танце которых власть захвачена человеческим. Этот язык – орудие пыток похлеще всех тех, что имеются в арсенале асгардца. – Ты ядовитый, – шепчет Локи, запуская руку в волосы Старка. Сжимает на затылке, с силой тянет назад, заставляя человека откинуть голову, обнажая шею. Облизывается, словно вампир, нацелившись на артерию, целует-кусает-целует, захлебываясь злобой, отчаяньем, зализывает кровавые укусы, чувствуя головокружение от металлического привкуса во рту. Руки сами тянутся к идеальному телу, гладят, сжимают, царапают, оставляя метку за меткой, будто клеймо, будто роспись, длинную кровавую роспись. Локи прижимается вплотную, пачкаясь в крови, медленно сползает вниз, исследуя языком ключицы, зализывая кровавый след, обводит языком кожу вокруг реактора, в свете которого он – лишь напуганный, затравленный зверь, у которого остались только его инстинкты. И его жертва. – Не обожгись, мотылек, не сгори, – голос Старка тоже сорван, но интонации, эти выбешивающие, будоражащие интонации, остаются неизменными. Локи прикусывает один сосок, сжимая и выкручивая другой, пытаясь захватить власть, вырвать стон из часто вздымающейся груди, но Тони лишь запрокидывает голову и сбивчиво дышит. Лафейсон стонет сам – от злости, беспомощности перед своим безумием, перед этим человеком, который даже не подозревает, какую власть имеет над ним. А впрочем, нет, он не подозревает, он знает наверняка. И это бесит до такой степени, что хочется выть. И заводит, до головокружения, до потемнения в глазах. Возбуждение накатывает огромной волной, выбивая из легких воздух, а из головы –беспорядочно мечущиеся мысли, проходится от затылка по спине, бокам и собирается клубком внизу живота, отдается болью в паху. Локи трется стояком о бедро Старка, царапая тому спину и в очередной раз прикусывая ключицу. – Ну же, трахни меня, – хриплый, будто прокуренный, голос, раскатистый баритон, от одного звука которого можно кончить. И Локи шарахается назад. Глаза Старка в темноте подвала кажутся абсолютно черными, кривая улыбка на окровавленных губах вызывает иррациональный страх, а опутанное ремнями и металлом тело – желание им обладать. Перед ним не человек – Бог. Бог Смерти, Порока и Похоти. И на него хочется смотреть вечно. Локи облизывает внезапно пересохшие губы, скользя взглядом по идеальному, на его взгляд, телу – сильные руки со вздувшимися венами, широкая грудь, подтянутые бока, рельефный живот. Блядская дорожка темных волос, исчезающая под очередным куском черного латекса, который заметно натянулся под напором возбужденной плоти. Он кайфует. От этой боли, от своей безграничной власти. Его это заводит ничуть не меньше. Обойти и рассмотреть со всех сторон. Слипшиеся от пота и крови волосы на затылке, исчерченная багровыми полосами спина, упругая задница, над которой виднеются две ужасно милые ямочки. Там, за спиной, пока его не видно, избавиться от одежды. Подойти вплотную, вжимаясь, притираясь, словно стараясь слиться с человеком, стать его частью, раствориться в нем до полного забвения. И впервые за все это время Тони стонет. Хрипло, надрывно стонет и чуть поводит бедрами, чувствуя упирающийся между ягодицами член. Еще немного – и безумие охватит их полностью. – Давай же, чего ты медлишь? – Закрой свой…блядский…рот, – Локи зажимает его ладонью, но Старк изворачивается и обхватывает губами тонкие холодные пальцы. Посасывает, едва заметно задевает зубами, проходится по ним шершавым языком и снова стонет, едва заметно двигая бедрами. Тело асгардца прошивает судорога, разум затуманивается окончательно. Все, что он слышит – гул бьющейся в висках крови, все, чего желает – войти до упора в это идеальное существо и двигаться, двигаться, двигаться. Пальцы покидают горячий рот и, оставив несколько мокрых следов на ягодицах, пристраиваются между ними. Входят медленно, но уверенно, с напором едва ли держащего себя в руках мучителя. Двигать рукой, рвано, быстро, грубо. Резко добавить третий палец. Растрахивать, держа другой рукой поперек широкой груди, и прижимая к себе спиной, срывать хрипы, стоны, в идеале бы – мольбы о пощаде... Но нет; Старк, чуть выровняв дыхание, выплевывает: – И это все, что ты можешь? Ах ты, сучка. Грязная, порочная шлюха. Хочешь большего? Войти резко, до основания, с первых секунд задавая бешеный рваный темп, хрипя и срываясь, и, наконец-то, о да, наконец-то вырывая у Старка столь желанный, полный боли и похоти стон. Стоя двигаться неудобно, и Локи, подняв руку, снимает жертву с крюка, словно пойманную рыбу. Тони начинает падать, но его подхватывают сильные руки. Неправдоподобно сильные для такой утонченной изящности. Неправдоподобно красивые для своей холодной жестокости. Еще пару мгновений спустя Старк обнаруживает себя стоящим на коленях и локтях, прогнувшимся в пояснице и по-блядски отклячившим задницу. Прохладная ладонь давит на шею, не позволяя распрямиться, руки, в которые возвращается кровь, колет тысячами иголок, ободранные локти пронизывает холод бетонного пола. Между его раздвинутых ног на коленях стоит Локи, рычит, двигается быстро, не помня себя, что-то сбивчиво шепчет. Вот он, этот экстаз. Эйфория обладания человеком, безраздельной ослепляющей власти. Тело пронзает волной оргазменных судорог, и асгардец падает на спину своего человека, хрипло выдыхая ему в ухо: «Ты моооой». Старк скалится совсем по-звериному – боль, удовольствие, неудовлетворенность – гремучая смесь мучительной и сладкой пытки. – Ты не бог обмана, Локи, ты бог самообмана. – За…заткнись... Выйти, последний раз вздрогнув всем телом, без сил свалиться рядом со своей жертвой и в ее глазах прочитать пугающую истину. Истину о том, что не человек принадлежит богу, а бог целиком и полностью во власти человека. Несломленного, дерзкого, управляющего ситуацией. – Ты кое-что забыл, – руки Старка все еще в кандалах, но цепь от одного запястья до другого около полуметра длиной. И она внезапно оказывается обмотанной вокруг шеи Лафейсона. – Ты забыл сделать мне приятно. Легкое удушье, режущая боль, внезапно оказавшаяся такой желанной. Может, с этого и следовало начинать? Этот человек обладал им с самого начала, так пусть же теперь делает все, что ему заблагорассудится. Удар по лицу, еще один, затем окровавленная рука приподнимает его за подбородок, а напротив лица оказывается так и не получивший разрядки член. Локи послушно открывает рот. – Хороший мальчик. Ответное «Пошел к черту» остается несказанным, потому что Тони резко насаживает его голову на свой член. Крепко держит за волосы, больно тянет, трахает его рот, вызывая приступы тошноты, но Локи не сопротивляется, а лишь расслабляет горло, позволяя Старку полностью владеть ситуацией. Хрипеть, задыхаться, цепляясь пальцами за ягодицы, мычать, захлебываясь собственной слюной и чужим, заполняющим все членом, чувствовать, как бьется по плечам цепь от кандалов, до сих пор болтающихся на руках человека. Руках, которые до боли стягивают волосы, дергают голову, не давая ни малейшего шанса сопротивляться. И в этом унизительном, подчиненном состоянии Локи находит свою свободу. Старк кончает глубоко в горло, и богу ничего не остается, как проглотить. Захлебнуться горячей спермой, собственными слюнями, кровью и безумным экстазом. Это так грязно, так непонятно и так совершенно. Липкий соленый пот, горечь металлической крови и полное опустошение. Черные глаза человека смотрят в глаза бога. Изумрудные, прекрасные и пустые. – Бутылочное стекло. – Что? – Когда солнце играет бликами на стеклянной поверхности, она обжигает зеленым блеском. Но внутри пустота. – Старк говорит спокойно и тихо, но голос эхом разносится по подвалу, ввинчивается в воспаленный мозг асгардского бога. – Ты можешь ее заполнить. – Никто не сможет. Им обоим никогда не понять, что произошло между ними. Что толкнуло на этот шаг, заставляя забыть все нормы, все доводы разума, все различия их миров. Больное ли садистское собственничество Локи? Его желание обладать новой игрушкой? Или Старковская склонность к саморазрушению, самоуничтожению и одновременно с этим его желание держать все под контролем? Тони, пошатываясь, направляется к выходу из подвала. Ноги подкашиваются, и он начинает падать. Локи бросается к нему, подхватывая на руки. – Ненавижу тебя, – шепчет Старк, теряя сознание, но глаза смотрят, возможно ли это, почти нежно, а на губах замирает совершенно безумная улыбка. – А я-то как себя ненавижу. Проникнуть в башню Старка для бога обмана – детский фокус. Опустить израненное тело человека на изящную шелковую простынь, тут же перепачкав ее кровью. Присесть рядом. – Ты тоже иногда ошибаешься, человек. – Мимолетный поцелуй в неподвижные губы.– Насчет заполнения пустоты. – Еще один поцелуй и пара капель обжигающей соленой влаги из зеленых глаз, теперь обретающих ясность и глубину. – Ты единственный, кому удалось.