Зарисовка №18, в которой Гермиону бьют

*** – Мразь, – меткий удар дорогим каблуком по коленке достиг цели. – Грязнокровая мразь, – еще один, но уже носком и в бок, отозвался запоздалой болью. Гермиона лежала в позе эмбриона и уже никак не реагировала на слова Паркинсон и ее прихлебал. Честный бой – честную дуэль – она проиграла, и в этом, наверно, не было никакой неожиданности: слизеринцы всегда играют нечестно, это известно всем. Пока Грейнджер, помятуя о правилах школы, которые уже начала нарушать, использовала только стандартные заклинания из школьной программы, ее соперница не гнушалась кидать заклятия, которые уже отдавали темной магией. Отдавали, а не были, потому что предусмотрительная Пэнси так же не хотела проблем, если ситуация выйдет из под контроля. – Может, хватит? – лениво протянула Булсроуд, выглядывая со своего места. Со своей ролью сторожа она справлялась из рук вон плохо, больше отвлекаясь на состязание, чем на возможных ненужных свидетелей. – Она уже не двигается. – Правда, Пэнси, – Дафна Гринграсс наморщила маленький носик. – Ты уже доказала, что сильнее ее. – Недостаточно, – сдув прядку со лба, прорычала Пэнси. – Мы все знаем, что эта стерва тут же залечится и забудет о том, почему сейчас истекает кровью. Скажи, Грейнджер, почему, а? – присев на корточки и подняв соперницу за волосы так, чтобы было видно лицо, сладко спросила девушка. Та приоткрыла глаза, фокусируясь на серых радушках Паркинсон. А затем улыбнулась окровавленными губами. – Пэнси, кажется, кто-то идет, – настороженно сообщила Миллисента. – Черт, Филч! Надо уходить. – Надо, значит, уходим. Пусть наша паинька разбирается со стариком, – обворожительно улыбнувшись, слизеринка отпустила волосы гриффиндорки, отчего ее голова ударилась еще раз о землю, легко поднялась на ноги и скрылась в зарослях можжевельника. Гермиона, тяжело дыша, сначала поднялась на коленки и присела. Голову, на удивление, не вело, да и вдох давался не так трудно, как можно было предположить – надо будет как-нибудь сказать спасибо дяде Альберту за то, что в семь лет научил племянницу обороняться. Аккуратно ощупав лицо, девушка убедилась, что нос не сломан, и облегченно вздохнула – она ненавидела причинять боль, тем более самой себе, а идти выправлять сломанную кость к мадам Помфри было бы самоубийством. Посидев еще минутку, встала и медленно пошла к старому фонтану, что был скрыт в дальней части заброшенного сада Хогвартса и находился в противоположной стороне от того места, куда ушли слизеринки. На старый замок незаметно наползали сумерки, и гранитный круглый бруствер уже был окутан прохладой – такой, которая бывает только на стыке поздней весны и раннего лета, приятной, но неуютной. Присев на камень, Грейнджер заглянула за него, всматриваясь в зеленоватую гладь воды, покрытой плавающими там с прошлой осени иголками и зацветшими листьями, попутно капая парой красных капель вниз. Усмехнувшись, Гермиона вытерла ладонью подбородок и уставилась на руку, разглядывая кровь, которая до сих пор не давала ей спокойно жить. Алая клякса горела на коже, и почему-то гриффиндорке вдруг стало смешно. Очень смешно. Настолько, что она начала смеяться в голос. Слева шуршащим гравием раздались приближающиеся шаги, но девушке даже не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, кто это – Малфой всегда славился плавной походкой, и не будь дорожки засыпаны мелким камнем, она бы его не услышала. – Чего веселишься? – Драко подсел к ней, морщась от холода. – Как ты можешь сидеть на этой ле… Что это? – удивленно воскликнул он, когда Гермиона повернулась к нему лицом. – Это? Привет от твоей будущей суженой, – еще раз хихикнула девушка, пытаясь остановить истерику. – Что? – Пэнси. Мы с ней подрались. – А почему она моя будущая суженая? – взяв себя в руки, спросил Малфой, продолжая разглядывать красные подтеки на ее лице. Он не мог понять, что испытывает: отвращение или жалость, но что-то, определенно, ворочалось у него в груди. – Потому что ты ей обещан. Или она тебе, – передернула плечами Грейнджер, – я не сильно вслушивалась в то, что она говорит, если честно. – И поэтому она тебя избила? – непонимающе воскликнул Драко, поднимая брови. – Может быть, – Гермиона еще рад пожала плечами и дотронулась до губы, стирая кровь. – На, возьми, – юноша протянул белоснежный платок, который девушка взяла почти сразу же. Сразу, как только нашла вышитый именной вензель в одном из углов ткани. Малфой видел, как красные разводы остаются на белом квадрате, и думал о том, что «грязная кровь» не такая уж и грязная, а даже наоборот; о том, что ему хотелось бы самому аккуратно стереть эти ужасные следы с красивого лица гриффиндорки; о том, что все его существо требует наказать свихнувшуюся Паркинсон, заставить раскаяться, просить прощения у Грейнджер. И не просто просить, а стоя на коленях, пачкая пол своей «чистой кровью». Картинка представилась такая реалистичная, что он непроизвольно сжал кулаки. Он понял. Это было желание защитить и отомстить. Отомстить за то, что кто-то причинил Гермионе боль. – Драко, я… – Дай, я сам, – он бережно взял ее за руку и вытянул испачканный платок. – Повернись ко мне, – нежно дотронулся ладонью до почти чистой щеки, – я помогу тебе. Закрой глаза, – улыбнулся Малфой, заметив, с какой покорностью она подчинилась, и стал вытирать остатки крови, не замечая, как та пачкает его пальцы. Ему почему-то было все равно, но почему – он еще не понимал.