Roles

Питер всегда был поклонником старых добрых споров. Хороший спор и хороший оппонент, с которым можно сыграть в новую веселую игру – идеальное сочетание. Самые приятные, греющие остатки его души споры всегда были с Ведни. Он не понимал почему. Может, это потому, что никто не бросал ему вызов в течение долгого времени, или потому, что он где-то глубоко внутри является мазохистом. Словно спорить с ней это что-то совершенно другое. Новая забавная игра. Совершенно новый уровень острых ощущений. Они никогда не встречал никого похожего на нее. Она выглядела такой безобидной, такой невинной, но он-то знал, что внутри нее скрывается большая сила. Все его планы и махинации, вся его рациональность разом исчезали куда-то, заменяясь яростью, ненавистью, желанием крепко держать ее в своих объятиях, и в этот же момент сломать ее, разорвать на куски. И он разорвёт ее. Сломает. Если он не сможет заставить ее упасть на колени перед ним, как остальных. Он хочет, чтобы она преклонила колени перед королем. Но она делает это только тогда, когда сама того пожелает. Она склоняется перед ним, когда она хочет. Она отпускает голову и смотрит на него говорящим взглядом. Он знает, что она хочет. Он берет ее. Берет ее только тогда, когда она желает (как будто он так же сильно не хочет ее, будто не жаждет ее всегда). Она отдается ему. То, как она опускает голову, опускает подбородок, но все еще продолжает контролировать себя, высасывает из него весь контроль. Она – ураган. Ей не нужна вся сила, ей даже не нужно делать никаких посторонних движений. Просто льстить и изгибаться, как тростинка на ветру. Он думал, что сможет сделать ее своей куклой, марионеткой, которая будет шевелиться, когда он потянет за веревочки. Но Венди перегрызла веревочки. И не важно, в скольких клетках он мог бы ее запереть, она все равно будет сопротивляться. Она всегда будет бороться. И это заставляло его задуматься, может быть, в один из дней она сбежит. Сбежит и никогда не вернется. Когда он видит, как ее глаза становятся каменными, а щеки пылают, в этот момент все, что он хочет – прижаться к ней всем телом, целовать ее. Целовать ее и сжимать до тех пор, пока она не перестанет дышать. Она толкает его в грудь, когда он пытается схватить ее за запястья. Она кричит на него. Кричит, что ненавидит его, ненавидит Неверленд. Лжец! Ты лжец, Питер! Ты просто жалкий, никчемный лжец. Ни лагуна, ни лощина фей, ни какое-либо волшебное место в Неверленде, ни вообще какая-либо магия никогда не могли изменить то, как она видела его. Кем он был на самом деле. Бессердечный и жестокий мальчик. Чудовище и лжец. И все это он. А затем к нему приходит осознание, что она права. Права в большинстве случаев. Но он никогда не признается. Он не хочет сдаваться. Не хочет проигрывать на своем поле боя. Он всегда должен побеждать. Но она права. Он лжец. Он именно такой. Чудовище и лжец. Он перестал притворяться, что не хочет ее. Он хочет ее, и он ее получит. Он осознал это тогда, когда отпустил ее. Она покинула его, оставив бессонные ночи и бесконечные мучения. Венди чувствовала это тоже. Когда она лежала под ним в разорванном платье, наслаждаясь его поцелуями, его касаниями, его грубостью, он чувствует, что он единственный, кто будет умолять ее. Нет, он не будет. Нет, он не умоляет. Никогда не будет умолять ее. Но на кончике языка вертится отчаянная мольба. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Но вместо этого с его губ слетает его имя. Венди. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Он хочет, чтобы она умоляла. Но она этого не делает. Она вскрикивает его имя, но не так, как он того хочет. Это было не так отчаянно и безнадежно, как ему хотелось. Это что-то совершенно другое. Сладкий стонущий звук, который перехватил его дух. Такой сладкий, что заставил вспомнить его то, что она сказала ему давным-давно. Маленькая девочка с раскрасневшимися щеками и с блестящими глазами, кусающая нижнюю губу. Я люблю тебя. Он на секунду верит, что ей не все равно. Что она любит его. Что кто-то вроде нее действительно может полюбить кого-то вроде него. И что после стольких лет она все еще любит его. Должно быть, он сошел с ума. Это она делает это с ним. Она сводит его с ума. Он сошел с ума. Совершено точно. Ему все равно, если она не будет его умолять, как он того хочет. Ему достаточно того, как она произносит его имя. Питер. Он утыкается лицом ей в шею, оставляя след чуть выше плеча. И все-таки она обвивает его своими ногами, раньше, чем он успел коснуться ее там. Она тянется к его губам, чтобы поцеловать его. Чтобы вытянуть из его легких весь воздух. Чтобы убить его. Она выгибается под ним, со стонами, встречая каждое его прикосновение к ее телу. Он крепко держит ее. Не отпускает. Он никогда не отпустит ее, сколько бы она не боролась. Ее глаза темнеют. В них больше нет ни следа того пылающего от ярости огня. Она спешит прикрыть грудь руками, но Питер перехватывает ее руки. Он прижимает ее к своей груди. Каждая ее частичка прижимается к каждой его частичке. Она чувствует это. Она знает, что это неправильно. Она все еще голая, полностью голая в его объятиях. И она ненавидит себя за это. Она не понимает, почему она чувствует себя так. Она чуть не позволила ему овладеть собой. Чуть не позволила ему сделать то, что делает леди со своим мужем в постели. Только их постелью стали грязь и листья. Да и он не был ее мужем, а она вовсе не была никакой леди. Она не понимает, почему ей хочется плакать только сейчас. Почему именно сейчас она чувствует весь ужас и неправильность этого. Он целует ее в плечо, мягкими горячими губами, нежно касаясь кожи. Нежно? Возможно то, кто не знает Пэна, мог бы сказать, что это было нежно. Но Венди определенно не была одной из них. Он убирает несколько золотистых локонов, упавших ей на лицо, слегка касаясь ее потного лба. Он прижимается губами к ее скуле, слизывая единственную слезу, предательски скатывающуюся по ее щеке. Питеру было ненавистно думать, что он выбрал держать ее в своих объятиях вместо того, чтобы разделить с ней весь его огонь полыхающей страсти. Он решил держать ее в объятиях до конца своих дней.