«Единственный способ, которым он мог бы оправдать свои отношения с Юджинией, состоял в том, чтобы рассматривать все в духовных терминах. «Она дополняет меня, — сказал он себе. — То, что объединяет нас, происходит на уровне души, а не только на уровне тела. А человек не может жить на этой земле, если ничто не питает его душу». С женой этого не происходило. Их брак, решил Уэбберли, принадлежит временному, обыденному миру». Элизабет Джордж, «Предатель памяти»
— Ты коснулся ее? — Коснулся? — Ты ложился с ней в постель? — Я… мы… мы скрепили нашу любовь, да. — И как же вы это сделали, скажи на милость? — Ты замужняя женщина, Элия. Разумеется, ты знаешь, как это делается. — Я знаю, как скрепляется брак. Но, в конце-то концов, брак — всего лишь скучное слово из простого мира, не так ли? Ты утверждал, что та связь, которая возникла у тебя с Лианной Старк, совсем другое дело, что это нечто более возвышенное, то, что существует на высшем уровне бытия. Конечно же, такая любовь требует совсем другого скрепления, нежели простой брак? Конечно же, для этого необходимо что-то особенное, необычное, из ряда вон выходящее? И я опять спрашиваю тебя — как вы скрепили эту великую, высокую и неземную любовь, которая, как ты утверждаешь, существует на уровне душ? — Мы соединили наши души, чтоб они стали одним целым, одной-единственной душой, чтоб их уже никогда нельзя было разъединить. — А-а… соединили души. Понятно. И как же тогда у нее в животе оказался ребенок? Как твое семя оказалось в ее чреве — с помощью союза ваших душ? Неужели ты перенес его вместе с душой, или внутри нее? Объясни же мне, как это происходит. — Такие речи недостойны тебя, Элия. Это… говорить об этом вульгарно и неподобающе для дамы благородного происхождения. — Однако тебе не кажется вульгарным и неподобающим пропасть на долгие месяцы, ни разу не задумавшись о судьбе своей жены и детей, о судьбе всего королевства? Другие мужчины преступали брачные клятвы и до тебя — ты, без сомнения, не первый и не последний, Рейгар — но большинство из них делало это, не отказываясь совсем от своего долга и ответственности за семью. Измену я, может быть — может быть, — и простила бы в свое время, но не то, что ты бросил нас, и, уж конечно, не то, что ты бездумно и безрассудно поставил под угрозу наших детей.***
— А как же твои пророчества? Если все дело в том, чтоб получить еще одного ребенка, потому что я — никчемная женщина, не сумевшая родить тебе третьего, тогда… — Я никогда не называл тебя никчемной за это, Элия. Я не из тех мужчин, кто поступил бы так со своей леди-женой. Я видел, как сильно это ранило мою мать, и как невыносимо она страдала оттого, что мой отец заклеймил ее никчемной за выкидыши и мертворожденных детей. — Нет, ты никогда не говорил этого вслух, не винил меня за то, как я вынашиваю детей. Ты не из тех мужчин, которые говорят такое открыто, это верно. Наш добрый и благородный принц никогда не опустился бы до подобного. Но, тем не менее, ты на это намекал — своими действиями и унижениями, что навлек на меня, — и все-таки заклеймил меня никчемной, даже если не словом. Подумай об этом перед тем, как поддашься искушению поздравить себя — с тем, что ты лучше, чем твой отец. — Я никогда не хотел… — Намерения не оправдывают дела — ни добрые, ни дурные. — Должно быть три! У дракона три головы. — Почему именно эта девушка? Почему именно она должна была стать матерью твоего третьего ребенка? Объясни же мне. Она уже обручена, и обручена с твоим кузеном, а он из семьи, которой уже однажды нанес унижение другой принц-Таргариен — он счел пустяком нарушенную помолвку с девицей Баратеон. Почему не взять женщину, из-за которой не поднимется столько шума? Вдову, которая уже раньше легко рожала — разве это не было бы более разумно? Зачем рисковать с Лианной Старк? Зачем рисковать навлечь на себя гнев гордых Баратеонов ради этого? Ты хорошо знаешь, что сделал Лионель Баратеон, когда Дункан, брат твоего деда, унизил его дочь. Как ты думал, что еще мог сделать Роберт Баратеон после того, как ты унизил его, похитив его нареченную? Неужели ты предполагал, что он от всей души поздравит тебя, раз ты нашел свою истинную любовь с девушкой, на которой он собирался жениться? — Это не может быть ребенок от любой женщины. Он должен родиться от женщины, с которой у меня сильная и особенная связь. Женщины, которая моя… — Родственная душа? — Ты говоришь об этом с таким презрением, Элия. — Покажи мне, где в твоих книгах и свитках, которые ты изучал, сказано, что мать трех голов дракона должна быть твоей родственной душой. — Такие вещи крайне редко утверждаются прямо. На них только намекают, загадками, которые нужно решить. — Что же тогда с Рейнис и Эйгоном? — А что с ними? — Они — две другие головы дракона, как ты утверждаешь. Дитя, которое носит эта девочка — третья. — Ты знаешь, что это так, Элия. — По твоим словам, я не сумела обеспечить тебя поддержкой на духовном уровне, и поэтому тебе нужна была эта девочка. По твоим словам, у нас нет той связи, что у тебя с ней. По твоим словам, я — не твоя родственная душа, в отличие от нее. Но это не мешает Рейнис и Эйгону быть теми двумя головами, которые тебе нужны. — Перестань называть ее девочкой! — А разве она не девочка? Ей было всего четырнадцать, когда ты впервые увидел ее в Харренхолле. И ей сейчас нет и шестнадцати, разве не так? Она еще не вошла в нужный возраст. — Моя мать вышла замуж за моего отца, когда ей было тринадцать, и родила меня до того, как ей исполнилось четырнадцать. — И после этого твоя мать перенесла бесчисленное множество выкидышей и родила бесчисленное множество мертвых детей, как и королева Нейрис, которая тоже впервые стала матерью, будучи совсем юной. И ты говоришь мне, что из всего этого ты усвоил, что сделать ребенка четырнадцатилетней девочке — хорошая идея? — Ты искажаешь мои слова, Элия. Мои слова и мои намерения. — А ты отказываешься бороться с последствиями своих слов и намерений, не говоря уже о последствиях твоих действий.***
— Думал ли ты когда-нибудь о том, что должен дать, не только о том, что ты достоин получить? — Что ты имеешь в виду? — Я изо всех сил пыталась создать такую связь с тобой. Я открыла тебе свое сердце, Рейгар, но невозможно что-то отдать, пока другой не хочет это принять. И невозможно продолжать пытаться, пока другой не ответит хотя бы малостью, не соизволит дать хоть что-нибудь взамен. Связь создается двоими, а не одним.