«Азкабан или изгнание»
Эти слова прогремели, словно гром среди ясного неба у него в голове, отскакивая от мозговых извилин, до тех пор, пока Драко Малфой не почувствовал, что готов взорваться под их давлением. Его сердце тревожно забилось о грудную клетку, словно пытаясь успеть сделать последние удары до того, как Азкабан начнет медленно поглощать его душу. Но несмотря на то, что Дементоры больше не стерегли высокие каменные стены, тюрьма для волшебников всё равно не была похожа на пикник. Более того, Драко слышал, что там стало только хуже. Закрыв глаза, он заставил себя дышать, чувствуя напряжение в каждом нерве своего тела. Не говорить — а умолять Мерлина о жизни. И что самое ужасное? Он заслужил Азкабан. Он был последним заклейменным Пожирателем смерти, все ещё гуляющим на свободе, и Драко знал, что Визенгамот с удовольствием выставит его на всеобщее обозрение. Его судьба была в руках присяжных. На протяжении всего процесса за ним наблюдали холодные взгляды мужчин и женщин, которые, несомненно, пострадали от его соратников. И сейчас… Драко не ожидал их милосердия. Несмотря на то, что ему было всего восемнадцать лет. Несмотря на то, что когда-то, многие годы назад, у него были другие стремления в жизни. Все карты уже раскрыты. Дни его были сочтены с момента падения Волдеморта в мае. И вот, настал судный день. Он ждал, затаив дыхание, не в силах смотреть, как медленно рушится его жизнь в руках других. Пока, наконец, голоса не были подсчитаны, и его судьба разнеслась гулким и суровым эхом по залу суда.«Изгнание»
Слёзы хлынули из глаз, вздох вырвался из горла, пока по щекам стекала влага. Изгнание. Новое начало. Именно так он мог расценить это. Изгнание не было наказанием, не тогда, когда оно давало ему возможность сбежать от нынешней холодной реальности. — Изгнание, — повторил Верховный маг, его рот искривился злобной улыбкой, — и полное Забвение. Драко не успел произнести ни слова — его разум не успел осознать сказанное и попытаться накинуть защитную паутину на материю, из которой состоял Драко Малфой… Магическая волна охватила его, унося с собой всё, чем он когда-то был.⋅ ⋅ ⋅ ⊶⊰ ⋅⋆⋅ ⋅⋆⋅ ⊱⊷ ⋅ ⋅ ⋅
Холод пробирал его до костей, но ничего нового в этом не было. Каждодневная борьба и каждодневный вопрос — почему он предпочёл жить здесь? Как всегда, на этот вопрос не было ответа. Он сам не знал. Это был один из пробелов в его сознании, и он удивлялся, почему он не знает так много вещей. Однажды утром он просто проснулся в деревенском домике, в котором жил, и встал, чтобы подбросить угля в маленькую печку. Поблизости была колония учёных-исследователей, но они были приезжими, и никто никогда не задерживался дольше, чем на пару месяцев. Некоторые пробелы удалось восполнить, но никто не мог понять, почему он живёт здесь. Как он выживал там? Антарктика. С ним было, как они утверждали, очень негостеприимно. Его называли безумцем и сумасшедшим, и неужели он всерьёз не чувствовал холода? Это так, просто он не знал ничего другого. Время от времени в ящике, стоявшем прямо у его дома, оставляли груз припасов: непортящиеся продукты, одежду, одеяла и другие предметы первой необходимости. Иногда книги. Ни письма, ни записки, и никто ничего не объяснил. Всё, что ему было известно — это его собственное имя. Один из учёных, уехавших несколько месяцев назад, подарил Драко календарь. Тот повесил его на стену в кухне, старательно отмечая дни, поскольку у него не было другого способа следить за временем. И вот теперь, в июне, вездесущий холод стал для него почти невыносимым. Сбитые с толку учёные предложили взять его с собой домой — где бы он ни находился, но кричащий голос в глубине его сознания не позволил ему принять это предложение. В груди сжалось что-то горькое. Что-то, чего он не мог понять, требовало, чтобы он оставался на месте. Но было и кое-что ещё. Недавнее событие, которое он смог отнести только к пятому июня. Тяжесть в груди — меланхолия в душе. Как будто ему чего-то или кого-то не хватало, но он не мог определить, чего именно. Его сны стали кошмарами, и он с трудом засыпал по ночам. В жизни Драко появился ещё один гложущий вопрос. Изо дня в день, пока сама мысль об этом не стала напрасной, он гадал, найдет ли когда-нибудь ответы на все эти вопросы.⋅ ⋅ ⋅ ⊶⊰ ⋅⋆⋅ ⋅⋆⋅ ⊱⊷ ⋅ ⋅ ⋅
Тяжело вздохнув, Гермиона Грейнджер прижала руку к груди. Боль только усиливалась, и, несмотря на посещение трёх целителей, ответов она так и не нашла. Но боль была не только физической, в её душу закралось хрупкое отчаяние, которое не давало покоя. Она больше не могла нормально спать, чувствуя себя старше своего двадцати одного года. Что-то мрачное поселилось глубоко внутри, тянуло и вырывало то, что она никак не могла понять. Это было нечто похожее на тоску. Как будто ей не хватало чего-то. А чего именно, она не могла объяснить. Морщась, Гермиона смахнула волосы с лица и продолжила свою работу. Из всех Пожирателей смерти, судимых после войны, только один получил право на изгнание. Она была ответственна за ежемесячную отправку посылки с вещами, чтобы продлить новую жизнь изгнанника. И каждый раз она думала о Драко Малфое. Гермиона не знала, куда он был отправлен, единственное, что ей было известно, это то, что его память была лишена всех знаний о волшебном мире и всех живущих в нём. Хотя она бы тоже выбрала изгнание, если бы единственной альтернативой был Азкабан. Грейнджер плохо знала Малфоя в Хогвартсе, если не считать того хладного отношения, которое он проявлял к ней и её друзьям. Однако она не знала ни одной живой души, которую не изменила бы война, и не могла представить, что он был исключением. Ей было любопытно, где он сейчас и как поживает. Положив потрепанную копию своей любимой книги на самый верх ящика, она нахмурилась, всё та же сильная, настойчивая тревога терзала её сердце. — Не давай ему слишком много, — скомандовал Герберт Оукли, её начальник, входя в комнату. Этот человек был продажным и неотёсанным, и Гермиона не доверяла ему ни на йоту. А учитывая его пристрастие к пирожным с патокой, это было вполне оправданно. — Пустая трата ресурсов Министерства и вообще чертовски удивительно, что мальчишка вообще ещё живой. Гермиона нахмурилась, готовясь запечатывать ящик. Оукли отправит его по назначению, как только она закончит. — Что вы имеете в виду? В ответ на это мужчина едко усмехнулся. — Я имею в виду, изгнания этот мальчишка не заслуживает. Удивительно, что он ещё не умер, учитывая, куда его отправили. — Сверившись с часами, Окли покачал головой, — Поспеши с этим. Через десять минут я вернусь, чтобы отправить груз. Он вышел из комнаты, оставив Гермиону одну с множеством вопросов, на которые у неё не было ответов, и с бешено колотящимся сердцем. Мёртв? Изгнание должно было предложить новое начало — потенциальную реабилитацию. Если они хотели наказать Малфоя, то почему они просто не бросили его в Азкабан вместе с остальными? Она не знала, что задумал Оукли — и более того, отчего боли в её груди скрутились в болезненный, полный непонимания клубок? С какой стати её стало волновать, жив Драко Малфой или мёртв? Он издевался над ней все детские годы и сражался на противоположной стороне во время войны. Но по той же причине она не хотела видеть, как он будет гнить в Азкабане. Он был всего лишь мальчиком. И пусть его решения были ошибочными, на них повлияли те, кто обладал большей властью и большей силой. Люди, которые должны были лучше соображать, нежели заставлять подростка брать на себя грязную работу под угрозой жизни его семьи. Какая-то холодная, тревожная часть Гермионы не хотела смириться с мыслью о том, что Драко Малфой мёртв. Боль в груди усилилась, дыхание стало учащённым и тяжелым. Она уставилась на ящик. Движимая непонятными ей силами, Гермиона уменьшила содержимое ящика. Проверив, что Окли не вернулся, она забралась внутрь. В ящике было тесно, но боковые планки пропускали воздух. И, сомневаясь в здравом уме, запечатала ящик.