Бездна всё ближе...

Тьма сгущается. Она тянет к нему тысячи чёрных рук. Она — его мать. Она — его смерть. Кто он? Корвус Коракс? Навряд ли… Он до последнего пытался остаться тем идеалистом с Ликеи, нет, с Освобождения. Не получилось. Темнота охотно принимает блудного сына в свои ласковые объятия. Он не знал этой части варпа. Что он вообще знал о варпе, кроме того, что его сила помогает прятаться от взора смертных? То, что Имматериум исказил, вывернул его сущность наизнанку, будто в насмешку действительно сделав Корвуса чудовищным вороном. Тени любят своего повелителя, а потому предупредительно шепчут: «Ты здесь не один.» Его искажённое отражение. Кёрз. — Воронёнок, — хрипло приветствует его падший, которого противно называть братом, — В кого ты превратился? Корвусу и самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос. — Я видел, что ты придёшь. Я вижу, что с тобой станет, — вкрадчиво шепчет Кёрз, зябко кутаясь в темноту. Ночной призрак кружится вокруг Коракса, рассматривая изуродованное варпом лицо. «Нет, таким его никуда не пошлёшь, » — думает Кёрз. Тьма и смерть вылечили его рассудок, позволив вернуться к тому себе, который правил Нострамо железной рукой, окованной страхом, но взяли за это сполна. Теперь он — лишь кошмарный сон для галактики, который заставляет дрожать от ужаса в ночи и забывается, когда приходит рассвет. Среди псайкеров ходит байка о Повелителе Кошмаров, который может открыть будущее, а может и изувечить разум так, что потом вовсе не проснёшься. Бледная призрачная ладонь с длинными когтистыми пальцами касается лица, а скорее уж уродливой морды Корвуса, царапая остро отточенный клюв. — Фулгрим убил бы тебя за такое несовершенство, — клыкастая улыбка раскалывает темноту. Она будто парит в черноте отдельно от почти неразличимого лика мертвеца и жажды крови, закованной в обсидиан глаз. Корвусу не впервой сражаться с ним, вот только теперь здесь не полыхающий Истваан V, а только тьма. Она с радостью рассудит своих милых сыновей. Здешней темноте Корвус не хозяин. Ему не скрыться от когтей и клыков Повелителя ночи, но Кёрз не спешит претворять угрозы в реальность. Лишь играется, пробует на вкус. — Ты боишься меня… боишься себя… Между нами не так много отличий. Разница была лишь в том, что тебе было куда падать. С высоты своего тщеславия, своих идеалов… Больно? — Ты пал куда глубже, предав отца и весь Империум! — злится Коракс, отыскивая глазами скользящий во тьме силуэт. — Ты берёшься судить обо мне, воронёнок, а между тем не знаешь всей правды. Ты слеп в своих убеждениях, а суд должен быть беспристрастным, уж поверь мне, — кажется, что ему безразличны слова Корвуса. Призрак подлетает к Кораксу, толкая его в грудь. Ворон теряет равновесие, падает на что-то твёрдое и тут же пытается вскочить на ноги, но тьма опутывает его своими нежными, но прочными руками, распиная примарха на холодном камне. Владыка воронов замирает, затравленно глядя на Конрада. Грудь часто вздымается после короткой и яростной схватки. — Тише, воронёнок, — когтистая ладонь пробегает по голове в успокаивающем жесте, а затем до боли вцепляется в волосы, до хруста запрокидывая голову, заставляя взглянуть на когда-то похожее на его собственное лицо, — Я ещё ничего не сделал, — ненавистные руки исчезают. — Чего ты хочешь? — хрипит Корвус, выгибаясь на алтаре. В ответ лишь тишина, которую разбавил мелодичный перезвон стали. — Ты станешь моим посланием к Жиллиману. А для этого тебя нужно исправить, — на бледных пальцах сверкнули накладки в виде когтей, — Не зря же Фулгрим учил меня, — Конрад смеётся, отчего Корвуса мороз продирает по коже. Что этот безумец собрался делать с ним? Почему он не может освободиться? — Что, непривычно без теней? Здесь они подчиняются только мне. Знаешь, а ведь я всегда тебе завидовал. Что они любят тебя больше, хотя ты не жил среди них. Ты рвался к облакам. Ты покинул родной дом, не зная что с ним делать, отдав его в руки чужакам. Разве так поступают с теми, кого ты повёл в огонь революции? — равнодушным холодным тоном судьи отчитывает его Кёрз. — Не тебе судить меня! Я дал людям свободу и позволил им распоряжаться её так, как они того хотели! — яростно выкрикивает Коракс. — И что же они с ней сделали? Техногильдии сохранили влияние, работяги как загибались на заводах, так и продолжили загибаться. Технологии, блага и ресурсы так и остались в руках элиты, использующей рабский труд миллионов. И что ты на это ответил? — Если бы я вернулся, то тогда… — Если бы, — обрывает его Кёрз, — Ты жалок, воронёнок. Ты, как и Жиллиман, не способен слышать иные истины, кроме своей. — Мою истину, как ты выразился, люди принимали добровольно. Они шли за мной не из страха, а потому что сами хотели того же! Они не считали меня чудовищем. Кёрз оскалился. — Без страха нет порядка, — до жути ласково протянул Ночной призрак, — Страх — единственное, что усмирит любого. Человек греховен априори, и едва ты позволяешь себе ослабить оковы страха на его шее, он тут же начинает лгать, убивать, посягать на чужую свободу и даже на собственную жизнь. — Будто тебя когда-то заботила чужая жизнь, — презрительно бросил Коракс. Взгляд Кёрза замутился, будто он вспомнил что-то болезненное. — Любая жизнь священна и посягательство на неё — преступление. Даже если это твоя жизнь. Потому что убивая себя, ты открываешь этот путь для других и становишься ответственным за тех глупцов, которым твое решение покажется выходом. О чём думал ты, когда направил корабль в Око ужаса с криком: «Никогда больше!»? Ты хотел сбежать о того, что сотворил с собственным легионом, заигравшись в Отца? — Я лишь хотел прекратить их мучения, искупить свою вину перед ними, — сдавленно прошептал Корвус в лицо своему кошмару, своему отражению, — Что же до моего ухода, то здесь я намерен отыскать собственный покой, убив Уризена. Никогда больше не будет войны между братьями. Последний судья был будто бы удовлетворён таким ответом. — А теперь кричи, воронёнок, пока ещё можешь. Обездвиженный Коракс неистово задёргался, когда лезвие приблизилось к его лицу, а Кёрз прищурился, примеряясь, с чего бы начать. Работы было многовато, но у них в распоряжении всё время этой прогнившей галактики. Содрать оперённую кожу с лица, спилить клюв, зашлифовав голову до состояния манекена, а потом воссоздать лик примарха Гвардии ворона. Начать с тонкого разреза на лбу. Запах свежей крови приятно будоражит нервы, но нужно сосредоточиться, или все труды будут насмарку. Стальной коготь подпарывает оперённую кожу, другая рука тянет её в сторону. Многочисленные мелкие капилляры, питающие перья рвутся. Стержни с чваканьем покидают фолликулы. Теперь зачёрпывающими движениями подчистить кровоточащее мясо от сосочков, чтобы навсегда пресечь растительность. Коракс воет от боли, но не может помешать безумному брату. Конрад настоящий знаток пыток, а потому свежует лицо Корвуса неспешно, обнажая багровые переплетения мышц. Кёрз часто проделывал это с пленниками и своими проклятыми сыновьями, но сейчас ему особенно интересно. Резать, скоблить, рвать. Воронёнок получает то, что заслужил. О, как же сладко выворачивать его мерзкую лицемерную сущность наизнанку. Коготь неумолимо продвигается дальше, окровавленные лоскуты кожи заслоняют птичьи глаза. Сталь натыкается на костяной клюв. Кёрз недовольно поджимает губы и уходит. — Безумный мясник! Зачем ты делаешь это?! — вопит Владыка воронов. — Зачем? Ты будешь говорить с Жиллиманом в приличном виде, а не с мордой порождения варпа, с которыми отец завещал нам бороться. — Я не подчиняюсь тебе, Кёрз! — Думаешь? Корвус Коракс, я хорошо помню Истваан. Я помню твои глаза. Во мне ты видел самого себя. То, что сидело у тебя глубоко внутри; то, что ты боялся признать. Безумие. Ты боишься меня, а значит будешь покорен. А теперь закрой клюв. Толстое щупальце тьмы сжимает костяной вырост, не позволяя кричать. Кёрз щёлкнул когтем по лезвию миниатюрной пилы, отозвавшейся мелодичным звоном. Зубцы алчно впились в кости, с тошнотворным хрустом прогрызаясь всё дальше. Корвус выл и метался по алтарю от невыносимой боли. Верхняя кость уже почти поддалась, как вдруг Конрад решительно схватил его и, садистски улыбаясь, отломил. Получилось немного неровно, но наградой стал хриплый вопль Коракса, который как безумный бился в путах тени. Поступив так же со второй половиной клюва, Кёрз взялся за шлифовальный камень, сглаживая шероховатый слом. Корвус едва мог дышать от невыносимой боли, багровой пеленой окутывающей сознание. Заровняв остатки клюва, Конрад взял две окровавленные половины, одними руками перемалывая их в порошок. Костяная мука мешалась с кровью, образовывая клейкую кашицу, половину которой Кёрз размазал по верхней, освежёванной части лица. Больше Коракс не видел ничего, только чувствовал отголоски того, как его мучитель снимал кожу с подбородка и щёк. Ночной призрак хлопнул в ладоши, и тьма слегка расступилась, открывая парящие под потолком зала тела. Более совершенное подобие Вопящей галереи на Тсагуальсе, созданное из заблудившихся псайкеров и демонов, которые осмеливались беспокоить Владыку кошмаров. Они были обречены на вечные мучения, и даже смерть не была для них избавлением. Ночной призрак поманил рукой бледное тело, которое, судя по остаткам доспеха, когда-то принадлежало Гвардейцу ворона. — Узнаёшь, воронёнок? Узнаёшь своего сына? — спросил Кёрз с жуткой улыбкой. Коракс с трудом разлепил покрытые засыхающей плёнкой глаза и увидел искажённое страданием лицо, так похожее на его собственное. Примарх попытался позвать сына, но у него не было ни рта, ни голоса. В глазах легионера на мгновение мелькнуло узнавание. Бледный призрак былого величия Гвардии Ворона. Кораксу хотелось кричать. До хрипоты, срывая голос. Он не знал почему, и это пугало. Кёрз удовлетворённо хмыкнул и продолжил работу. Первым делом он снял скальп с легионера и переложил сочащийся кровью парик на заглаженную до состояния безликого манекена голову Коракса. Тьма встрепенулась, насыщая жизнью длинные чёрные волосы, мрачным ореолом разметавшиеся по камню. Потом, периодически поглядывая на младшего ворона, Ночной призрак, словно скульптор, начал вырезать лицо брата. Чёрная дымка клубилась под инструментами, превращая кровавую кашу в новые кости и мышцы, укрывая готовые части чистой алебастрово-белой кожей. Кропотливая работа завораживала Кёрза, и он замурлыкал под нос одну из нострамских колыбельных, которые насмерть перепуганные матери пели своим детям, зажимая им рты, чтобы они не шумели и не выдавали их ветхие убежища. Едва касаясь, вырезать веки и столкнуться взглядом с полными агонии непроницаемо-чёрными глазами такими же как и его собственные. Усмехнувшись, оставить лёгкую горбинку на идеальном профиле носа, напоминая о птичьей сущности брата. Почти любовно вылепить пока ещё бескровные губы, разомкнуть их одним плавным разрезом и услышать первый крик вновь сотворённого примарха. Он не стал уродовать его. Наоборот… — Я сломала твои крылья, воронёнок, ведь я ненавижу тебя, — почти нежно шепчет ему Бездна, — Не печалься, я дам тебе новые. Но ты заплатишь мне, воронёнок, заплатишь красную цену. Ты придёшь к ним и скажешь, что я иду за ними. Ты скажешь им, белая ворона, а потом захлебнёшься собственной кровью. Потому что я всё ещё ненавижу тебя. Кёрз склоняется над своим близнецом. После всего, что случилось, между ними почти не осталось различий: даже то безумие на дне глаз теперь было одно на двоих. — Скажи мне, воронёнок, каково это? Знать, что ты не один? Многие из наших братьев не знали человеческой любви, но тебе повезло. Как это? Вопрос застал Коракса врасплох. Такой странный, ненормальный для Кёрза, хотя для этого безумца нет никаких рамок. Но он спрашивал о любви? Да, Ликея была жестока к юному примарху, но один, самый главный подарок она ему дала — семью, друзей, с которыми он плечом к плечу свергал диктатуру техногильдий. А он… он предал их. Может он действительно заслужил приговор Последнего судьи? — Это…это самое лучшее, что может случится. Знать, что тебе есть куда возвращаться. Это не солдаты, которым положено уважать командира, не простой народ, который любит тебя как героя. Семья любят просто так. Потому что ты — это ты. За то, что они делали для меня всё: укрывали от надзирателей, отдавали свой паёк, учили, я завоёвывал для них лучшую жизнь. Потому что они были её достойны, — Коракс сам ужасался себе: кому он это всё рассказывает? Но Кёрз неожиданно слушал его с неподдельным интересом и, удовлетворившись ответом, скрылся во тьме. Где-то зашумела вода и зазвенела сталь. Корвус погрузился в раздумия. Когда-то братья рассказывали ему, что Конрад всю свою жизнь был одиночкой из-за своей чрезмерной жестокости. Которая имела свои плоды. Корвус видел отчёты с Нострамо, и она процветала. В жестокой тирании, но процветала. Владыка воронов наедине с собой частенько сравнивал себя и Ночного призрака, гордясь тем, что на Киаваре нет таких порядков. Но и такого колоссального прорыва, как ликвидация преступности и увеличение экспорта втрое, на родном мире Коракса не предвиделось. И теперь, когда у них осталось только прошлое, что было терять Владыке воронов? Не пора ли ему перестать убегать от своего худшего кошмара? — Конрад, — зовёт Коракс. — Мой народ дал мне другое имя, и я откликнусь лишь на него? — не оборачиваясь бросил Кёрз из темноты. — Ночной призрак. — Теперь слушаю. — Подойди ко мне… пожалуйста. Кёрз неожиданно быстро проявляется в темноте и склоняется над всё ещё связанным братом. — Что ты говорил о крыльях? — давний предмет мечтаний Корвуса. Даже его реактивный ранец был стилизован под крылья. Коракс не раз ловил себя на зависти к Сангвинию. В ответ раздался свистящий кашель — смех Кёрза. — А что? Так хочешь, что готов уже и со мной договориться? У тебя отвратительный характер и непомерный эгоизм, — Коракс нахмурился, но терпеливо смолчал. А потом Кёрз лёг рядом с ним, приподнявшись на локте, всматриваясь в восстановленные черты. Бледные пальцы всё ещё облачённые в когти бережно скользнули по щеке к бьющейся артерии. Коракс уже не боялся — слишком многое он сегодня перенёс. — Ты никогда не лгал, — пространно произнёс Ворон. — И сейчас не стану, — согласился Кёрз, — Не дёргайся, воронёнок. Путы тьмы наконец-то распались. Их место заняли ледяные руки мертвеца, сжавшие Коракса в стальных объятиях. — Спи, воронёнок. Это больнее, чем вытачивание твоего личика. Неожиданно вспомнились холодные сырые бараки Ликеи, смазавшееся под тоннами воспоминаний лицо приёмной матери, которая, несмотря на все особенности растущего примарха, считала его своим сыном и пела для него. Один из осколков далёких воспоминаний, которые делали его человечнее, чем его братья. — Спой мне, — неожиданно попросил Коракс. Отличительной чертой Кёрза было абсолютное отсутствие стыда. Ему было плевать, что думали о нём другие и делал то, что считал нужным. Он запел. Острый, зубчатый диалект Нострамо был похож на ржавый нож, а в сочетании с хриплым голосом Кёрза и вовсе приводил в ужас, но Кораксу нравилась колыбельная Кошмара. Корвус расслабленно откинулся на брата и сомкнул веки. Бескровные губы Конрада тронула бледная тень улыбки: воронёнок спал, а его кости ворочались под кожей, формируясь в настоящие крылья. Коракс не видел снов. Только тьма, его верная подруга, окутывала его. Пробуждение нельзя было назвать приятным: его ещё непослушное тело поставили на колени. Спина горела чудовищной болью. — Расправь свои крылья, воронёнок, — послышался хриплый голос Кёрза. Жёстко уперевшись коленом между лопаток, Конрад вспорол когтями истончившуюся кожу и рванул крылья на себя, ставя сформировавшиеся кости на места. Коракс даже не вскрикнул, лишь до хруста выгнулся, хватая ртом воздух, а затем осторожно коснулся перьев. У него теперь есть крылья. Настоящие. Неловко двинув лопатками, он привёл в движение это иссиня-чёрное великолепие, впитавшее в себя все оттенки мрака. Коракс встретился взглядом с Кёрзом. И понял, что будет говорить с Жиллиманом. Последний судья оскалился. — Лети. Бездна будет помнить тебя. Она ждёт. Ворон впервые расправил крылья. Мрак скомкался, корчась в ярких лучах. Кёрз, алтарь, Вопящая галерея — всё исчезло словно ночной кошмар. Сейчас он предстал перед своим братом во всём своём великолепии. Робаут был удивлён появлением мрачного подобия Сангвиния. Чёрные крылья гостя дрожали в нетерпении, а взгляд бездонных чёрных глаз… — Я иду за тобой, — свистящий шёпот крылатого создания отскочил от стен и потерялся эхом в бесконечных коридорах, вселяя ужас, — Так сказал Ночной призрак. — Кёрз? — осторожно спросил владыка Ультрамара. — Нет… Да… Мы оба — дети Тьмы. Она придёт за всеми. Она живёт в каждом. Самые чёрные тени даёт самое яркое пламя. Берегись, брат! Последний судья придёт за тобой.