Снято!

Запущенная как лассо, искусственная розовая грудь громко шлепает тебя по взмокшей заднице, которая притягивала меня на протяжении всего концерта. Поражаюсь твоему терпению и выдержке. Твоя реакция минимальна, только еще более возбуждающе поджались ягодицы. Ты не спеша поворачиваешься ко мне. Хм, какая гримаса меня ждет? — Леди освободилась от ноши? — Ты ерничаешь, при этом выдавая себя с головой и подтверждая, что мои титьки были для тебя магнитом весь концерт. Малыш, ты хоть и негласно сдался мне много лет назад, но по-прежнему любишь пышную, сочную женскую грудь. В этом мы похожи. Никогда не понимал, почему ты все-таки запал на первый размер Вероники. Неужели у нее другие достоинства или умения, хотя и в этом, я уверен, я дам ей фору. Твои уставшие и переигранные пальцы вяло цепляют последние пуговицы на белой рубашке, сидящей на тебе совершенно по-блядски. Один край выпущен из-под брюк, на которых уже предусмотрительно расстегнута ширинка. Милый, ты так нетерпелив… Желаю тебя похвалить, но вырывается только это: — Хочешь примерить? — и я протягиваю свою «ношу» тебе, интригующе болтая ей чуть ли не перед твоим носом. Ты улыбаешься своей мастерской джокондовской улыбкой и хватаешься за «ношу» зубами, смешно рыча. Я тяну ее на себя, но ты крепко вцепился. И тащишь в обратную сторону. Сейчас мы похожи не на зрелых мужчин, — впрочем, я — роскошная леди, — а на двух щенков, вцепившихся в любимую игрушку или сладкую косточку. — Поиграем? — Усмехаюсь я в усы. Ты отрицательно крутишь головой, не выпуская резиновые сиськи изо рта, и резко, уверенно и совершенно по-хамски перехватываешь меня за талию своей широкой ладонью, притягивая к себе. Обожаю, когда ты играешь не играя, делая вид, что не хочешь быть в моем спектакле, но, дорогуша, у тебя в нем всегда главная роль. — Негодяй, руки прочь! — Я сознательно манерничаю и, отработав этот кадр на воображаемую камеру, притискиваюсь еще ближе, ощущая, как жарит от твоего обнаженного торса. Впрочем, мое тело горит не меньше. И ты это чувствуешь. Выплевываешь наконец-то дурацкую резину и смачно засасываешь меня, дерзко схватив за трико, насквозь мокрое от пота. Противный вкус изделия, оставшийся на губах, странным образом смешивается с возбуждающим вкусом твоей слюны. — Помогите! — я успеваю пискнуть как мышонок и отвечаю тебе не менее страстным поцелуем. Продолжаю играть роль жертвы. — Не надо меня насиловать. Боже. Не хочу. — мои сжатые кулачки начинают совершенно по-девчачьи постукивать по твоей красивой, кучерявой груди. Ты же зарываешься носом прямиком под надушенный парик, к мочке моего уха, и я чувствую, как ты готов рассмеяться, еле сдерживаясь от моей дешевой игры. При этом ты не торопишься, растягивая это безумное притворство и даешь мне проявить все свои таланты, запуская руку между моих ног. — Не надо. Не надо, — слова становятся все глуше. Мне тяжело произносить их без придыхания. Слишком горячо ты прошелся ладонью по моему привставшему члену и бедру. — Не насилуй… те. Насилуй. те меня. Спасите. — я жалобно скулю, и ты искренне удивляешься, как резво повернулся сюжет, как ты перестал быть насильником и должен стать теперь рыцарем, который спасет леди. Ты отрываешься от увлекательного процесса посасывания моей мочки и внимательно смотришь на меня, на секунду застыв. Я начинаю переживать, что запорол свою роль и напортачил с сюжетом. Нервничаю, что ты не сможешь сымпровизировать. Но ты не даешь мне усомниться в себе надолго и яростно начинаешь развязывать пояс поверх моего трико, отбрасывая его в сторону, и стягивая с меня мокрый костюм, крепко приложившись ладонью к моим яйцам. — Хороший ход, леди. Но… — Ты заговариваешь, делая театральную паузу. Неужели? Ты все-таки вошел в роль? — Не верю, — добавляешь и поворачиваешь меня к себе спиной, в два движения припечатывая к стенке. — Вас уже ничего не спасет, — этот приговор звучит из твоих уст также пошло и дешево, как моя нарочитая драма. Вульгарно до беспредела. Ты отодвигаешь мой парик в сторону, впиваешься поцелуем в мокрый загривок, больно зацепив влажный подшерсток. Сильно наваливаешься на меня, и я, понимая, к чему ведет драматургия, оттопыриваю в противовес свою задницу. Ты охотно встречаешь это движение, но звонко и больно хлещешь рукой меня по заднице, явно оставив на ней алый подтек. И тут я понимаю, что у тебя, малыш, куда больший потенциал, чем я думал. На мгновение я пугаюсь, не гениальный ли ты актер? И не слишком правдоподобен в образе насильника? Но ты мягко падаешь мне носом в лопатки, нежно и тепло уткнувшись в пока не снятую розовую майку, и шепчешь:  — Прости… Я взбрыкиваю, показывая, что рано давать занавес. — Не верю, — громко и противно взвизгиваю фальцетом и виляю задом по твоему вставшему члену. — Да вы та еще сучка, леди, — снова заводишься ты, совершенно по-варварски рвешь на мне розовую кофту, которая остается висеть по двум сторонам на тонкой перемычке воротника. Что ж, она свое уже отработала. И наконец-то входишь в меня. Без всего. Без смазки. Без пальцев. Без разогрева. Без совести… Просто "врываешься" в меня "локомотивом" . Я вскрикиваю. Даже мой раздолбанный зад не привык к такому порыву. Но ты даже не думаешь больше просить прощения. Ты просто начинаешь меня «насиловать». Трахать нагло, рьяно и беспардонно. Я хочу возразить что-то, но понимаю, что теперь у нас почти немое кино. И я только способен изъясняться междометиями и всхлипами. Впрочем, такова роль жертвы. Твой большой член хозяйничает в моей заднице, распирая и распиная меня изнутри. Я инстинктивно сжимаюсь. Не сомневаюсь, что ты это чувствуешь, потому что ощущаю, как ты весь вздрагиваешь, но несешься вперед, пытаясь протолкнуться дальше. Ты хочешь, чтоб я привык к твоим нескромным габаритам. Вспомнил их… Вспомнил. Зад немного саднит, но это заводит, как ни странно, сильнее. И я подаюсь назад глубже, позволяя вспомнить тебе и доиграть новую роль до конца. Ты же, вцепившись крепко в мои бока, трахаешь меня, как опытный насильник. По-прежнему не останавливаясь, не давая себе возможность пожалеть жертву. Я никак не могу продышаться от того, как ты вошел в меня, так грубо, и продолжаешь свою вакханалию. Но терплю. Я хочу финал, какой бы он ни был. Ты что-то бормочешь, ускоряясь и становясь еще одержимей желанием отыметь меня. Я боюсь обернуться, боюсь, что ты увидишь мой страх. — Сучка, грязная шлюха… — наконец-то доносится до меня что-то похожее на внятную речь. Я прислушиваюсь. — Сучка…как ты можешь, — и ты с силой прибиваешь меня к стенке еще плотнее. Я не понимаю, кто теперь режиссер сего действа и просто послушно вхожу в роль жертвы. По-настоящему. Мне уже больно. Но, черт возьми, мне хорошо. — Какая ты шлюха, — твой голос внезапно срывается в рыданье, тихое, почти обессиленное рыдание. При этом, ты мягко проводишь рукой по моей влажной спине. Но не сбавляешь темп. Ты трахаешь меня просто гениально. Если бы за это давали Оскар, ты бы его получил. Сколько еще талантов можно в тебе раскрыть? Если б ты только позволил это сделать… Перед моими глазами начинают летать мошки, а зад уже по инерции подставляется под твои фрикции. Ты вбиваешься звонко, звучно, пошло. Ты доходишь до ручки, упершись одной рукой мне в поясницу, а другой прихватив меня за шею. Я выгибаюсь. Нет, прогибаюсь, как кошка, под твоей тяжелой ладонью, лежащей на моей пояснице. — Ненавижу. ненавижу… — повторяешь ты и всхлипываешь, в последний раз, мощно, истерически вздрагивая. Кончаешь с громким стоном-выдохом. На мою натруженную задницу смачно капает теплая, обильная сперма. Я замираю, почти дойдя до предела, но так и не спустив. Так ведь недалеко и до психологической травмы, дорогуша? Жестоко прерывать меня на самой высшей точке. И если срыв я переживу, — в последнее время не так часто я дохожу до оргазма, — но неужели эти слова… Это слово… Правда? И ты будто приходишь в себя. Однако понимаешь, что не просто перекроил сюжет. Твою мать, ты едва не переписал всю мою жизнь! Нашу жизнь! Неспешно уточняешь: — Себя… — Вытирая рукой слезы, — ненавижу себя… От этого не легче. Комната погружается в тишину, в которой я наконец нахожу себя и шумно выдыхаю, касаясь губами стены и оставляя на ней влажный след. Робко, но слишком громко для этой тишины, выдавливаю из себя: — Снято!