Электрон

Он посмотрел на небо и почувствовал — грядёт гроза. Тучи не оставили ни одного просвета, заволокли всё без остатка. Как будто подтверждали, что надежды больше нет. Он шёл куда-то. Куда? Зачем? Он и сам не знал. Просто так было нужно. Просто так было правильно. Просто у него были ноги, и поэтому он шёл, а всё остальное — уже не столь важно. В последнее время ему вообще всё не столь важно. Всё самое важное навечно обрело покой под крышкой чёрного гроба. Конрад хорошо помнил тот день. Чёрные костюмы, грустные лица, и только она оставалась единственной светлой, мирно уснувшая в вечности, утопающая в белых лилиях. На её родине белый — цвет траура. Он смотрел на неё, не в силах отвести взгляда, сжимая измочаленные его нервными пальцами стебли красных маков, так выделявшихся среди роз в руках остальных. Когда же пришло время их возложить, и настала его очередь подойти к телу, он почувствовал, что его ноги и руки его не слушаются. Измученный разум отказывался воспринимать происходящее. Это не могло быть правдой. Савада Акира всегда была особенной, она не могла так просто уйти. Его босс. Его Небо. Его Феникс. Он застыл, не в силах пошевелиться. Просто смотрел на её спокойное, умиротворённое, такое безжизненно-бледное лицо. Это всё не правда. Глупая, жестокая, не в меру затянувшаяся шутка. Она просто в очередной раз проверяет их. Сейчас она откроет глаза, улыбнётся, возродится, подобно легендарной птице. Рассмеётся, признавшись, что в этот раз заигралась. Хибари и Рокудо на неё разозлятся, Сасагава шокировано застынет, не зная, что сказать, варийский капитан заорёт лужёной глоткой, что она — дура, и так шутить нельзя, а он сам просто кинется к ней и, словно верный пёс, упадёт в ноги. Какая разница, что шутка глупая и жестокая? Главное ведь, что она жива, она всё ещё здесь. Вот только Акира не спешила просыпаться. Её лицо оставалось по-прежнему безмятежным, а грудь ровной — не было ни намёка на дыхание. А пауза тем временем начала затягиваться и становиться неловкой. Ему следовало бы уже возложить цветы и отойти, дать проститься с ней другим. Но как это сделать? Это всё равно, что смириться со страшной действительностью. Его рука неловко дёрнулась, пальцы разжались, выпуская сломанные стебли. Лепестки маков кровавыми пятнами расцвели на её груди. Прямо в том месте, где ещё совсем недавно билось смелое и решительное сердце. Он еле нашёл в себе силы отойти, но глаз так и не свёл, смотря, как к гробу подходит босс Варии. Сегодня тот казался мрачнее, чем обычно. Под глазами залегли тени, делая взгляд красных радужек ещё более тяжёлым и ярким. Шрамы так и норовили расползтись по лицу, а жар, исходивший от него, грозил вот-вот что-нибудь воспламенить. В его руках тоже были зажаты не розы. Жёлтые герберы. На её глаза похожи. Занзас тоже замер, внимательно вглядываясь в её лицо. Тоже пытался найти в нём признаки жизни? Или думал о чём-то своём? Увы, этого не узнать. Конрад закусил губу и, чтобы не видеть трогательное прощание варийского лидера с той, кого тот называл сестрой, стал рассматривать других присутствующих. Как и ожидалось, Сасагава был подавлен и хмур. Сколько он знал босса? С самого детства? Они были больше, чем просто начальник и подчинённый. Лучшие друзья всю их сознательную жизнь. Жена Сасагавы, кажется, тоже была знакома с боссом. Стоило отдать ей должное — девушка держалась стойко, не позволяла себе лить слёз. Напротив, утешала беззастенчиво плачущую младшую сестру своего благоверного. Вот она совсем расклеилась, на неё было больно смотреть. По милому кукольному личику стекали солёные капли. Тяжело, наверное, её брату видеть самое дорогое ему создание таким печальным и понимать, что он не может ничего исправить, никак успокоить, унять боль. Его бы боль кто унял. На секунду их с Рёхеем взгляды встретились, и Конрад увидел в них ту же муку, что сейчас — он не сомневался — плескалась в его собственном. Сасагава сдержанно ему кивнул, выражая поддержку, и он ответил на его жест. Рокудо всего трясло. При одном его виде становилось страшно. Казалось, тот в шаге от того, чтобы сорваться и уничтожить всё в радиусе доступности. Не из-за злости и ненависти — из-за внутреннего слома. Его можно понять. Куда ему теперь деться? Он потерял всё, что у него было, без возможности вернуть. Наверное, сейчас грызёт себя внутри, винит во всём. В груди у Конрада болезненно защемило. Не Рокудо. Кто действительно был в этом виноват, так это он сам. Его задачей было всегда находиться рядом и оберегать. И он с ней не справился. Если Хибари после этого захочет его убить, то он и сопротивляться не станет. Смерть — это меньшее, что он заслужил. Само же одинокое Облако мраморным монументом застыло где-то поодаль от происходящего. Бледный и безэмоциональный, как обычно. Его скорбь выдавала лишь тяжёлая удушливая аура да сжатые в плотную узкую полоску губы. Беглый взгляд на опечаленного Ямамото, который сопровождал на похоронах брата босса. Новоиспечённый Десятый Вонгола вызывал лишь раздражение. Он даже изобразить печаль на лице не постарался. Скорее, в его глазах читалось непонимание происходящего. Он смотрел на всё с любопытством ребёнка в музее. Конрад почувствовал, как сводит челюсть от злости. Какое лицемерие со стороны Савады Тсунаёши вообще сюда являться! Лидеры Альянса хранили траурное молчание, смотря исподлобья. Только девчонка Мегуми не сдерживалась и откровенно рыдала. Конрад знал, для неё это личная утрата. Вопреки общему мнению, Ито вовсе не была безумной фанатичкой. Влюблённая женщина, не знающая как выразить чувства. Да, слегка чудная, но зато всегда такая, какая есть — честная, настоящая, искренняя. И страдала сейчас она тоже искренне. Варийские офицеры, в отличие от своего босса, не проявляли признаков столь бурных эмоций. Да, из уважения молчали и изображали на лицах скорбь и тоску, но всё равно сквозь эти маски проступало безразличие. Да и с чего бы им печалиться? Да, была знакомой забавной девчонкой. И что с того? Для них она оставалась никем, а потому корить их за отсутствие боли Конрад не мог. Приглядевшись внимательней, он увидел искреннюю печаль лишь в глазах Леви-А-Тана. Варийская Гроза напряжённо и сосредоточенно переводила свой взгляд то на Акиру, будто бы прощаясь, то на Занзаса, предупреждая момент, когда тот сорвётся. Очевидно, вариец заметил чужой взгляд и посмотрел прямо Конраду в глаза. И этим он выразил больше, чем мог бы сказать словами. Сочувствие, сожаление и поддержка — то, в чём Конрад сейчас так сильно нуждался. Пожалуй, преданный Занзасу Леви-А-Тан, единственный, кто мог по-настоящему понять чувства Конрада. Краем глаза Конрад заметил появившегося Саваду Емитсу. Он думал, что испытает раздражение или презрение к Внешнему Советнику, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять — ничего подобного. Трудно было в этом признаться самому себе, но сейчас Конрад остро ощутил жалость к этому человеку. Волевые и всегда гордо расправленные широкие плечи сейчас были опущены и ссутулены, светлая голова поникла, а в карих глазах застыли невыплаканные слёзы. Это был не грозный Внешний Советник, не второй человек после дона самой могущественной мафиозной семьи. Сегодня проводить свою дочь в последний путь пришёл безутешный отец, лишившийся частички самого себя. Его лицо будто бы искололи острые иглы вины и сожаления. Скупая слеза всё-таки предательски сорвалась, скользнув по небритой щеке. Внешнего Советника сопровождал бывший хранитель Грозы Девятого Вонголы. Само его присутствие уже смущало и заставляло беспокоиться. Ганаук был учителем и наставником Конрада и они вполне ладили, до того, как Конрад совершил свой роковой саботаж. Тогда-то их отношения значительно ухудшились, и сейчас Конрад не хотел его видеть. Однако, вопреки ожиданиям, Ганаук посмотрел на своего ученика с до странного искренним пониманием. Будто бы не понаслышке знал, что сейчас творится у того в душе. Когда гроб стали уносить в склеп, Конрад поспешил уйти подальше. Оставаться там дольше было выше его сил. Рука нырнула под плотную ткань чёрного пиджака и выудила оттуда сигаретную пачку. Сука. Пустая. А курить очень хотелось. И что? Придётся теперь у кого-нибудь стрелять? Конрад раздражённо выдохнул, но отправился на поиски. Сейчас ему необходим был никотин. Заворачивая за угол склепа, он замер и прислушался, уловив обрывок разговора. — Не понял? В покое меня оставь! — тихо, но угрожающе прорычал голос босса Варии. — Тише, не сердись ты так, — успокоил его голос хранителя Грозы Девятого. — Я лишь хочу тебе помочь. Я знаю, что ты чувствуешь. — Нет, не знаешь, — ещё больше разъярился Занзас. — Пошёл отсюда! — Знаю, — настойчиво повторил Ганаук. — Я чувствовал то же самое, когда… умер… — Заткнись! — рявкнул Занзас, и в его голосе послышались нотки чего-то ещё, что смешивалось с гневом. Боли? И о ком они говорят? О ком с такой тоской вспоминает его, Конрада, учитель? Неужели о Девятом? — Послушай, — обратился к нему Ганаук. — Я сюда не ссориться пришёл. Напротив, я хочу примирения. Что нам теперь-то делить? Посмотри, мы остались одни. Неужели есть смысл продолжать войну? Давай обо всём забудем и просто вернём всё, как было раньше? — Не понял ещё? — жёстко осадил его Занзас. — «Как раньше» уже никогда не будет. И ты сам приложил для этого немало усилий. Думаешь, я забыл предательство? Или то, как ты неоднократно стрелял в меня? — Всё было совсем не так! — вскипел Ганаук. — Не надо приписывать мне то, чего я не совершал! — Не совершал?! — так же взвился Занзас. — Да стараниями мелочи та запись разлетелась по всему мафиозному миру, и до сих пор гуляет! Думаешь, никто, глядя на неё, не сможет подтвердить мои слова?! — А как я должен был поступить? У меня был приказ. Я его исполнял, — жёстко отрезал Ганаук. — Святая Мария, какой же ты жалкий! — рявкнул босс Варии. — Как должен был поступить? Должен был понять, что за человек перед тобой, ещё когда он твоё законное место другому продал! Должен был согласиться на моё предложение и идти со мной! Тогда бы и не пришлось его приказы выполнять! Сам не видишь? Он поступил с нами одинаково! Я думал, ты поймёшь это и поддержишь меня, но ты решил просто меня сдать! И вот сейчас, после всего, ты ещё осмеливаешься предлагать мне, чтобы всё было «как раньше»?! Тебя самого от такого лицемерия не тошнит?! — Я думаю, можно закончить этот разговор, — как-то неожиданно посуровел Ганаук. — Он явно не для чужих ушей. Аура чужого пламени разошлась слабыми предупреждающими разрядами. Конрад понял — его заметили. Чёрт, нужно выкручиваться. Скрываться дальше — бессмысленно, сбежать — не вариант. Значит, надо рискнуть и выйти. Его встретили два яростных взгляда. Занзас взглянул на него с такой свирепостью, что Конрад невольно сжался. Всё-таки босс Варии был очень страшен в гневе. Особенно с жутко расползающимися по лицу старыми ожогами. Не сказав ни слова, Занзас резко развернулся и стремительно направился прочь от обоих Гроз. Ганаук же продолжал смотреть на бывшего ученика внимательно и испытующе. — Сигареты не найдётся? — задал вопрос Конрад, пытаясь перевести стрелки. Его наставник хоть и выглядел мягким, но вполне мог без особого сожаления пристрелить того, кто много слышал. Так что стоило хотя бы подымить напоследок. Тот хмыкнул и вынул из внутреннего кармана пачку сигарет и зажигалку. Закурили оба. Давящее молчание начало затягиваться. — Соболезную, — первым прервал тишину Ганаук. Конрад кивнул. — О чём вы говорили? — всё-таки решился на вопрос он. — Какой разговор? Разве ты что-то слышал? — удивлённо приподнял брови Ганаук. Намёк был понят. Хранитель Девятого затушил сигарету и выбросил окурок. Довольно быстро ретировался, оставив Конрада курить в полном одиночестве. Эта странная сцена слегка выбила его из колеи, но и помогла отвлечься от грустных мыслей. Сейчас же его вновь накрывала тоска… Пламя зажигалки взметнулось, обдав замёрзшие пальцы теплом. В лёгкие проник табачный дым, приятно запершив. Почти сразу же голова закружилась от никотинового дурмана, а по телу разлилось расслабление. От боли это не спасало, но помогало её притупить, перевести в состояние ленивой апатии. Он продолжал неспешно брести по улице туда, куда смотрел его единственный глаз. А смотрел тот на игру, которую вдалеке затевали молнии. Поднимался сильный порывистый ветер, предвещая шторм, раздувал огонёк на конце сигареты, заставляя её тлеть быстрее, воровал драгоценные секунды единственного оставшегося наслаждения. Тогда, на похоронах, Конрад ещё не осознавал, что делит судьбу Рокудо. Ему ведь тоже некуда идти, ничего не осталось. Сасагава по старой дружбе стал оказывать помощь Саваде Тсунаёши, у Хибари всё ещё оставалась последняя отдушина в виде любимого Намимори. И только они с Рокудо болтаются по миру, не зная, куда податься. Рокудо — Кровавый Туман, который приручить никто не осмелится, а Конрад так и оставался для всех предателем, плюнувшим в лицо самой Вонголе. Кто вообще пожелает с таким связаться? Вот и бродит по улицам, как лишившийся хозяина одичавший пёс, на всех скалит зубы. Сигареты стали для него жизненной необходимостью. Только наполняя лёгкие дымом, он мог чётко осознать, что всё ещё живой. В остальное же время он чувствовал себя куском мяса, чудом держащимся на сухожильях. И это раньше называлось гордым словом «человек»? Вот только человеком он никогда и не был. Всего лишь элементарная отрицательно заряженная частица. Электрон, движущийся вечность по своей орбите. Всегда был лишь маленькой частичкой чего-то большего. Савада Акира дала ему всё, «поглотила» его. Теперь её нет. Кто он без неё? Да он и с ней был никем. Того же Рокудо не приручить, не одомашнить, на него не нацепить ошейник. Ещё никому это не удалось. Рокудо ни за что не станет подчиняться чужим приказам. Или Супербиа. Конрад уж не знал, отчего его вспомнил. Возможно, потому, что видел, как тот предан Занзасу, ответственен и честен, но при этом остаётся непокорным и своевольным, даже если это грозит ему опасностью для жизни. Да за половину его выходок любой другой босс его бы уже расстрелял. И, похоже, сам Супербиа это тоже понимает, но продолжает нарываться. А что Конрад? Поднялся, не вставая с колен, стоя на которых жил, чтобы стоя умереть. Ему просто повезло, что младшая сестра полудурка Савады оказалась настолько сильной. Если бы она была простой девчонкой, то тогда, на выходе из магазина, он бы её убил. Потом шавки Каваллоне нашли бы его, пристрелили и закопали бы где-нибудь, как бездомную псину. Это был невероятный подарок судьбы. Без Акиры он бы больше не жил. Да и запой, в который он ушёл сейчас, жизнью назвать язык не повернётся. Он умер вместе с ней, вместе с ней похоронен, вместе с ней разлагается. А то тело, что осталось существовать — простое недоразумение, смешная ошибка, не более. Порой, она являлась ему в пьяном угаре. Смотрела с осуждением, корила… Источник Грозы в самом сердце. Никто не может быть так же предан, как Гроза. Никто не может так же искренне чувствовать. Пальцы что-то обожгло — он так увлёкся своими наблюдениями, что совсем позабыл про тлеющую сигарету. Затушив её и отбросив окурок, он вдохнул грудью свежий воздух, прогоняя табачный дурман, и вернулся к наблюдению за танцем молний в сизом одеяле облаков. Красиво. Завораживающе. Хотелось протянуть к ним пальцы, коснуться и ощутить покалывание электричества, пропустить мощнейший заряд через каждую клеточку тела, наполниться энергией. Чтобы вспомнить, каково это, когда к тебе возвращается жизнь… — Да, — протянул Мураками Хидики, придирчиво осматривая пьяную тушу. — Угораздило же тебя. — Отстань, — еле ворочая языком, рявкнул Конрад. Правда, вышло больше жалко, чем грозно. — Ляг, проспись, — оттолкнул его тот, и Конрад, оступившись, рухнул на кровать. Зачем его сюда позвали, ему так и не сообщили. В чём вообще тогда был смысл дёргать? Злиться сил не осталось — алкоголь делал своё дело, Конраду просто было наплевать на всё вокруг. Он даже не помнил, что было дальше — слишком пьян он был для хоть какой-нибудь осознанности. Помнил только, что в один момент наступила темнота. — Рыжий! Он мгновенно открыл единственный глаз и медленно повернул голову на голос, уставившись ничего не выражающим взглядом на призрак Савады Акиры. Ну вот, опять.  — Рыжий, — нахмурившись, более настойчиво повторила она. — Ты во что превратился?! Посмотри на себя! Да, всё снова повторяется. И только, когда она подошла ближе и схватила его за рубашку, он понял — не галлюцинация. Он не верил в это, он не слушал её. Спьяну, сдуру повалил её на пол и просто прижался к ней, чувствуя тёплое тело и живое дыхание. Уж теперь-то он её не отпустит. *** Конраду было непривычно осознавать свои воспоминания о будущем, как прошлое. Это путало и сбивало с толку. Создавалось ощущение, что у него нелады либо со временем, либо с головой. И лучше бы второе, потому что так можно было бы списать смерть Акиры на горячечный бред воспалённого мозга. Вот только жуткое видение чёрного гроба, каменных стен склепа и спящей в белых лилиях Акиры уходить не спешило. К страху перед таким будущим примешивалось тошнотворное, мерзкое и липкое чувство стыда за самого себя и свою беспомощность. И единственное, что хоть как-то утешало, — осознание того, что это будущее уже никогда не воплотится в реальность. А значит, есть шанс всё исправить, всего этого избежать. Вот только… Он посмотрел на своё ласковое Небо и почувствовал — грядёт Гроза…