Чужое счастье

Everything would be fine - Slowed [ Прослушивайте, для лучшей атмосферы. Если хотите]       Холодный ветер суровой Волги, чуть бьёт в лицо мокроватым бризом ледяной воды, находящейся ниже реки. Аккуратные следы чуть грубых, старых, поношенных ботинков оставляют легкие ошметки грязи на белоснежном снегу, с легким отливом грязно-серого, идя ровно от заднего выхода "Авроры". Следы огибали поезд с правой стороны, доходили до края моста и металлических перил с синеватым оттенком, ржавеющей и гнущейся стали с налипшим слоем серебристого наста. Спартанец одиноко стоял от "Авроры" наверное метров семь. Это удивительно, для довольно общительного Игоря, вот так уходить, буквально всем своим видом показывая, что разговаривать он сейчас ни с кем не захочет и не станет. И все же, такое далеко не в первый раз. Князев будто отдыхал так, от долгих разговоров, каждый раз отстраняясь от всех, впадая в часовую депрессию. Эдакий лимит его хорошего настроения кончался когда, Князь поддерживал и смешил всю команду, снимая чужие тревоги, обиды.. А потом сам же закрывался на битый час, или даже два. Такое происходило нечасто, наверное, каждые два месяца. Выходящие из вагона сослуживцы лишь сострадаючи и тоскливо смотрели на того, вздыхая и кидая короткие сочувственные слова в объяснение поведения Игоря. А тот был вполне доволен тем, что ему никто не мешал, не трогал, не домогался с расспросами. Все молча это принимали.        Рука, с идущими через раз венами, что появились от усердной физической работы, тянется в карман потрепанных штанов, доставая оттуда помятую сигарету. Её содержимое успело сильно потрепаться, тем более Игорь даже не припомнит, когда он положил её себе в карман.. Когда резанул пачку сигарет у Алёши, пока тот разговаривал с остальными и подзабыл свои "папироски" на столе машинистской рубки "Авроры", или ещё где-то в московском метро, на блокпосте Спарты? Сложно вспомнить. Но оно и не особо надо, курево от этого так сильно не страдает. Просовывая черствую и чуть шершавую сигарету в рот, он достает зажигалку, пару раз чиркает ею, а та лишь на третий раз поддаётся, выпаливая из себя газ, а за ним и маленький овальчик огня. Чуть прикрывая теплую рукою проблеск света, который трепетно извивается на ветру, клонясь как можно ниже, Игорь подносит его к кончику сигареты, дожидаётся, когда бумага опалится и проявит рыже-желтые извилины опалённой конечной оболочки, и лишь убирает "прикуриватель" в чуть рваный карман.        На лице полное безразличие, застывшее как будто на лике статуи, и лишь карие глаза через раз моргают, вглядываясь в блеклые дали Волги. Солнце льёт свой белоснежный свет из-за перистых облаков. Детали этой картины вырисовываются тёмно-синими, черными, тёмно-коричневыми контурами, выдавая пейзаж лишь в белых и мрачных цветах. Впереди виднеются очертания церкви, какой-то высокой ЛЭП, старые дома, скрывающиеся за тонкими и резкими линиями ветвей деревьев, и отражающая это прозрачная толща воды. Щетина чуть мерзнет на холоде, но Князю кажется, отчасти поплевать. Опираясь на старые перила, он медленно и устало выдыхает горьковатый дым из отсыревшей сигареты. Все таки, видимо она ещё московская, и успела впитать в себя влагу. Но впрочем, это не так уж и отвратительно. Рука отбирает изо рта сигарету, и Князев медленно выдыхает, смотря куда то вниз, и как-то обидчиво поджимая нижнюю губу. Все казалось таким бессмысленным, пустым и одиноким. Настолько чуждым Князю, будто он и сам был некому не нужен, и тогда, даже желание быть одному обламывалось и подспудно, душа рвалась крича: " Не жди помощи. Это лишь твои глупые мысли. Как ты можешь назвать такую ересь страданием? ". Конечно же, на сказанное был ответ, Князь бы и сам сейчас не к кому не подошёл, ведь хотел побыть один, но одиночество слишком изворотливое чувство. Оно окрыляет тебя твоей свободой разговора с самим собой, и убивает своим же отсутствием помощи, которое оно отвергает. В такие моменты, у остальных был сам Игорь, который находя загрустившего товарища, отыскивал и слова в которых нуждались сослуживцы. Это так же понимал Ермак, или Крест, которого грустным не увидишь, но вот Князю, помочь некто не мог.       .... — Хей, Князь! Все хорошо? — Раздаётся болезненно знакомый голос со стороны, на который Князь небрежно стискивает сигарету в зубах, смотря отчасти недовольно на пришедшего. Ярко зелёные глаза выглядят спокойными, а лице какая-то скромная, ясная как день до катастрофы улыбка. Такая предательски безупречная и милая улыбка. — Все хорошо, Игорь? — Будто не замечая состояния Князя вторит Артём подходя и опираясь локтями на ржавые перила, смотря на друга в оборот головы. Блеклый свет аккуратно ложился на его беловатую кожу, чуть чуть румяня ее, отражая в хрустально зеленых глазах белые блики, и выделяя редкие, мелкие шрамы на щеках, скулах, лбу.. Все это растворяло печаль Князя, принося ещё более сильную боль и обиду на что-то. Чёрный так просто ломал настроение Игоря, проходя без очереди сквозь любые чувства негатива, недовольства, обиды, без спросу, незванно, но, действительно желанно. — Да нормально. — Язвительно буркнул Игорь переведя взгляд куда-то в сторону. Тяжесть состояния давит, больно ударяя по вискам напряжённостью, а такой же безупречно спокойный, уступчиво добрый взгляд упирается будто в душу, пронзая её насквозь. — А что у тебя случилось, Князь? Заданий и подвигов не хватает? — Чуть усмехаясь выписывает Тёма смысловую подводку и ободряюще толкает товарища в бок локтем. Это не помогает. Игорь безразлично смотрит так же куда-то вниз, надеясь, что Артём все таки прекратит над ним издеваться, проводя этот унылый и бессмысленный допрос на который Князев не за что не ответит, а Чёрный не снимая той улыбки тянется рукою к сигарете, видимо, догадываясь что та сильно отвлекает его собеседника от разговора. Отобранная папироска, которая почти без эффектно должна была снимать стресс, оказывается в пальцах Артёма, который улыбаясь отводит сигарету с уже тлеющим фильтром в сторону. — Она уже кончилась, Игорь. — ... Князев выдавливает томную улыбку, не подымая взгляда и лишь тянясь рукою к сигарете, что бы забрать её. Рука Артёма без труда уходит назад, не оставляя товарищу возможности дотянуться. Буквально заставленный этим действием, Князь подымает взгляд глядя на Артёма.       "Да что же ты делаешь со мной своей улыбкой." Зелёные и радостные глаза ясно смотрят в чужие, карие и тоскливые. Изумрудные ока слепо глядя, радостью и довольствием, не видя подвохов или же этой тоски исходящей от Игоря. Во взгляде непоколебимая безмятежность и чистота.. — Все хорошо, Тём, не волнуйся, я скоро приду. Иди на "Аврору", отдохни. — — Игорь. — Привлекает внимание Артём простым и коротким окликом, на который сослуживец хмуро переводит взгляд на товарища. — Я без тебя не пойду. — Нет, Артём не сказал только одно предложение, просто остальная реплика вышла из головы Князя, ведь этот отрывок, показался самым важным из всех. — Давай, брат по крови, пойдём. Расскажешь нам всем, что было на Блок-посте Спарты неделю назад.— Заканчивает свою реплику Артём, игриво улыбаясь. Неделю назад.. К черту, как это жалко звучит. Что за эту неделю мог сделать Артём? Достаточно, что бы Игорь смог им снова восхититься, и успеть описать все в голове так, что бы в последствии рассказывать об этом истории, заставляя самого героя этих "боевиков" отмахиваться рукой, слушая задирающее, но достаточно приятное: "Да он просто стесняется!" Сейчас же, на лице Игоря не было той задорности. Этого азартного огонька в карих глазах, ехидной улыбки, радости в звонком голосе. Этот свет в глазах будто поглотила томность печали, и какой-то внутренней горечи, о которой, Чёрный некогда бы не узнал. Брови обидчиво опустились, делая взгляд более холодным, тяжёлым, обидчиво-опечаленным. Князев грубо поджимает нижнюю губу, чувствуя сладковатый привкус крови и лишь догадываясь что не своевольно закусил сухую, обветренную морозом кожу не кстати. Последствием слов Артёма, который ожидаючи смотрел на Игоря, ответом которого было безмолвное молчание, уголок рта Князя пополз вверх, вырисовывая лживую, но достаточно убедительную для Чёрного улыбку. Не изменчиво грустный взгляд карих глаз, который просто не поддавался попыткам сделаться хоть немного поживее, был каким-то, лениво томным, выписывая лёгкую унылость на лице спартанца. Раздавшийся, по началу подавленный голос, но после набравший свою силу и долю, казалось бы сомнительной, но только, не для слепости Артёма радости. — Хорошо. Хорошо ты меня убедил, иди на "Аврору", я тебя догоню, только придумаю, чего сегодня учудить на радость команды и за тобой, ага? Давай, бегом, не хочу что бы ты все знал заранее, это мои Княжеские рассуждения. — Чуть щюря взгляд, в попытках передать бывалую ехидность, Игорь локтем толкает товарища в бок на что тот радостно усмехается, от чего с поросшего болезненными камнями сердца Князя, падает один маленький камушек, полный частичками горечи. Спартанец, роняя свое уже уходящее " Так и надо, Князь!" лишь шагает все дальше, ведомый таким же пустым, с легкой долей какой-то тусклой радости взглядом несчастно улыбающегося Игоря. На обветриваемых глазах, появляется колющее ощущения мокроватости, и Князев догадывается, что это слезы пытаются выбраться из глазниц, под вероломным желанием пожалеть себя же. Чуть судорожно открывая глаза шире, выдавая их усталую покраснелость, Игорь задирает голову к небу, чувствуя как солёная влага, ожидаемо впитывается обратно, а прояснившемуся от томной мутности взгляду, поддаётся далекое небо, покрашенное в градиенты теплых цветов, встающего из за стен Церкви солнца. Пестрые облака плавно плыли по небу, распадаясь мелкими пёрышками уже на линии горизонта, тянясь медленно к низу, лня к лучам солнца, которые услужливо окрашивали контуры нежных облаков. Игорь улыбается своему маленькому, скромному наблюдению, находя его настолько ничтожным, жалким, в этом бренном, испачканном людьми миром недосказанности, горечи, прошлых ошибок, старых, молчаливых страданий, закрытых в холодных, металлических клетках, построенных самими людьми для своих же, собственных чувств. Убеждаясь в том, что казалось бы беспричинно пошедшие слёзы впитались в в глазницы, уйдя с горькой соленостью куда-то глубоко в самого спартанца, Князь опуская голову, переводит тоскливый взгляд в сторону Авроры, куда, ушел Артём. След ботинков Черного точно шагал по пыльноватым отпечаткам обуви Князя, а самого "спасителя метро", уже не было, он ушёл на их ясную "Аврору", озаренную солнечной Авророй в своей, странной и причудливой иронии. Снег медленно заметал свинцовые колеса, ее бронзовые части внутреннего механизма, что чуть поблескивали на золотых лучах, а рыхлые следы на белоснежном "песке" исчезали, теряясь в мелких песчинках морозного вихря.. Князю пора вернуться. Одинокий ветер ласкал его немного не бритые щеки, кратко стриженные волосы томным холодом, касаясь своими ледяными руками, томно поглаживая их, а с чуть сухих уст спартанца слетает сбивчатый, тяжелый выдох. Золотые лучи утренней Авроры, яро очерчивавшей по черному контуру далекую Церковь, выдавая молочные блики на глади тёмных вод старой Волги, тянулись к далям умирающего мира, неся небесно-голубые краски холодного, морозистого утра Российского края. Шаркающие, грязноватые ботинки оставляли чуть коричневатые следы на белом, припорошенном снегу, мотаясь под легким вихрем идущим на поперёк металлического моста, а томная, потрепанная улыбка непричастности, не слезала с губ опечаленного Игоря. Он шагает медленно, но уверенно, смотря усталым, тягостливо-ленивым взглядом вперед себя, оставив любое сожаление гнить в недосказанном, упрятав откровенность глубже в своё потрепанное сердце, уже давно поставив на его целостности крест. Он некогда не кому и не скажет, своих тихих обид и томных печалей, ведь он хочет видеть достаточно ярко сияющую радость на глазах Артёма, которую, он так боится потушить своими чувствами, порывно рвущимися из его груди. Тяжко болящее на сердце, безусловное молчание вынести проще, чем переломить отношения двух людей, на которых Князев смотрит сквозь подпольно натянутую улыбку, лишь ради счастья слепого Чёрного, для которого Игорь, отдал свою душу в долгие терзания пыток тишины и недосказанности, заключив её в ржавую клетку, а клетку, убрав под стекольный купол, что бы воплей его ноющего сердца не было слышно. И спартанец будет преданно оберегать от себя же, отношения женщины и этого мужчины Спарты, что бы Артём абсолютно спокойно спал, или сидел, обнимая дочь полковника с той же счастливой улыбкой, и что бы в мыслях у Чёрного не всплывали домыслы о чужих мыслях и ощущениях, обвенчанных в свинцовые оковы, обреченные на тягостливую ходьбу с бренным грузом. Кому нужны, такие признания? Артёму нужен, лишь тот друг который иногда поможет, и не больше. К чему ему, эти формальности от своего сослуживца? И вот Игорь одевает эту одностороннюю маску, его глаза чуть оживлённо открываются, а рука ухватывает металлическую ручку задней двери вагона. Дверь чуть податливо скрепит, а на лице растягивается обманчивая, но верная, радостная улыбка, в унисон срывающимся, потрепанным, не имеющим никакого значения словам, в сторону радостного гула обрадовавшегося экипажа. И снова множество бессмысленных, ненужных и пустых фраз, о жизни, с шутками, с чуть пьяным говором и привкусом горкой водки на устах. Все снова сойдёт на отговорку, прекрасно работающую, но не имеющую значения, даже для этого рассказа, и душа все в той же ржавой клетке, будет глухо покрикивать где-то там, за куполом из аккуратного, ламинированного стекла, но Игорь, уже и сам перестанет это слышать. И чуть тленно потупив карий взгляд, Князев будет хихикающе смотреть на отрадно улыбающегося Артёма, тоня в довольствии чужого счастья на бледном лице с изумрудно зелёными глазами в свете идущих, золотых лучей утренней Авроры.