Годовщина

— Ну что, братцы покойнички, делать будем? — весело спросил Макс. — А? Оставшись один (впрочем, теперь уже не один — Сиамец и Слепой плавали по кабинету прозрачными сгустками, как огромные медузы в океанариуме), рыжий близнец зарылся пальцами в волосы и с силой дернул сам себя, пытаясь привести мысли в порядок. Открытие, которое он только что совершил, неожиданно придало ему сил, словно обнаружился некий ключ к пониманию того, что с ним происходило в течение последних нескольких часов. Это не безумие — на двоих бред не делится. Всё реально. Призраки существуют, и он их видит, и не он один. Пустынное чувство отрезанности от всего мира, мучившее его со вчерашнего вечера, уступило место взбудораженному любопытству. Его по-прежнему тревожила и страшила ненормальность происходящего, но теперь, когда в это безумие оказался включен не он один, стало не так мучительно страшно. Тот, на кого Макс злился больше всего на свете, тот, к кому имелась тысяча вопросов, кого Макс считал предателем, оказался в этой игре единственным союзником. Понимание этого Макса раздражало и радовало одновременно. Раздражало потому, что, несмотря на весь его гнев и разочарование, Макс вынужден был признать, что нуждается в отце. И понимал, что на этом пути ближе человека у него не будет. Значит, придется принять, смириться со всем тем, что он о нем узнал. С тем, что наговорила Крыса. Оставалось собраться с силами, как-то справиться с закипающими внутри злобой, растерянностью и…  — Поговори с Рыжим, — отвечая на его мысли, задумчиво пробормотал Тень, несильно подпрыгнув, зацепился за люстру и стал на ней медленно раскачиваться, как на турнике, вытянувшись на длинных худых руках. — Вот прямо сейчас. Иди за ним и поговори. То, что он может тебе сказать, мы не расскажем. Вам надо вместе… Легче, когда вдвоем, сам знаешь.  — Это нелегко после всего, что я ему наговорил, — признался Макс.  — Давно заметил, что вы любите все ужасно усложнять, — заметил Слепой.  — Кто это — «вы»?  — Живые… Сердце бара — это напитки, сердце клуба — музыка, сердечная мышца ресторана и кафе, разумеется, кухня, но сокровенная суть любого заведения  — это уборная. Если вы желаете познать душу хозяина, его послание миру, его тайные увлечения, мечты и пороки — ступайте в туалет, и вам откроется. Рыжего чуть не смыло обрушившейся на него звуковой волной — скрипки и духовые трубили так надсадно, словно Страшный суд уже настал, и оставалось только трепетать и ждать своей участи, уткнувшись лицом в пол. Вероятно, накануне открытия клуба еще до конца не отрегулировали громкость, поэтому выкрученная на полную мощность симфоническая музыка била по мозгам и ушам не хуже оружия массового поражения. Оглушенный классикой (а звучало что-то до боли знакомое), Рыжий на несколько секунд зажмурился, даже о цели своего визита забыл, а придя в себя, помотал головой, пытаясь вытряхнуть страшную музыку. Какая-то птичья консерватория, блин, а не туалет, с раздражением подумал он. От громкой музыки раскалывалась голова. Аккуратно приклеенный на кафельную стену трэк-лист подтвердил предположение Рыжего. Список открывали абстракционистские опусы композитора-орнитолога Мессиана, вроде «Каталога птиц». Фортепианный авангард разбавляли классические хиты (алябьевский «Соловей», «Жаворонок» Глинки и всевозможные птичьи номера из «Карнавала животных» Сен-Санса). В списке присутствовал даже «Балет невылупившихся птенцов» Мусоргского и, разумеется, «Танец маленьких лебедей». В обстоятельно составленном плейлисте чувствовался педантичный и занудный почерк Стервятника. Перечитав листок, Рыжий вычислил, что именно его так напугало несколько минут назад — оказалось, увертюра к «Лебединому озеру». Предпочитавший рок 60-х и трэш-панк 80-х Рыжий в классической музыке не разбирался, но Чайковского узнал. А Чайковский с похмелья на три форте — это тяжело. Рыжий открыл кран, чтобы помыть руки и остудить лицо в холодной воде, снял очки и считал боковым зрением появление Макса. — Передай Стервятнику, чтобы врубал свои симфонии потише, а то ведь так можно и не добежать. Я чуть заикой не стал,  — заявил Рыжий зеркальному отражению. — Можешь как-то эту долбанную музыку подкрутить? Мозги вышибает нахрен.  — Нет, это не здесь регулируется, исправим, — Макс встал у дверей, вроде бы и не загораживая выход, но давая понять, что может в любой момент это сделать. — Пап, мы не договорили.  — Ну чего тебе еще? — устало отозвался Рыжий, обернувшись. — Ты, кажется, и так узнал достаточно, чтобы ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь. Ну? Макс, кусая губы, мялся в тесном замке рук. Он сам не знал, почему медлил, не находя сил заговорить, как будто ему глубоко в глотку запихали шерстяной шарф.  — Нет, — через силу ответил он.  — Чего ты еще хочешь узнать?  — Ты ведь их тоже видишь? Ты поэтому позвал этого человека на годовщину, я слышал, тебя Слепой попросил, —  выпалил Макс и замер. Только бы он не начал ёрничать и отпираться, только не это. Пожалуйста. Но Рыжий и не думал ёрничать. Он весь как-то мгновенно сник и поблекнул. Даже пестрые волосы и татуировки стали бледнее. Максу показалось, что он сгорбился, тяжело уперевшись кулаком в раковину — то ли сдерживаясь, чтобы не сорваться, то ли держась, чтобы не упасть. Почему-то стало тяжело смотреть ему в глаза — столько там было боли и чего-то незнакомого, темного, чего Макс прежде никогда не видел. От взгляда Рыжего по спине пополз тоскливый холодок. — И ты видишь? — тихо спросил Рыжий. Несмотря на громкую музыку, Макс услышал. Или прочитал по губам. Кивнул.  — Когда это началось? — Рыжий подошел ближе.  — Сегодня ночью. У Крысы.  — Это был Слепой?  — Да.  — Сссука, — выдавил Рыжий и ударил кулаком по кафелю. В ответ грянула очередная симфоническая рулада, которую странным образом перекрыл негромкий голос Слепого.  — Ты сам отказался, Рыжий. Мне нужен был проводник для разговора. Я его нашел. Макс нам переводил. За Максом стояли двое. Рыжий подошел совсем близко, Макс видел, как набухли и пульсировали вены на шее отца, он чувствовал его тяжелое яростное дыхание. Казалось, еще миг — и он бросится. Слепой спокойно и даже равнодушно смотрел на него, в темных глазах Рыжего пульсировали отчаяние и боль. Но что он мог сделать призраку?  — С тобой, Бледный, я поговорю потом. Блин, как ты мог. Убирайся. Убирайтесь к чертям! Оставьте нас! — рявкнул он, и призраки тут же исчезли. Ого! А так можно было?! Макс ошарашенно смотрел на отца.  — Разве с ними так… можно? Они ничего тебе не сделают?  — Ничего страшного не сделают. Не мне. Их снова окатило с потолка скрипичной трелью.  — Пойдем-ка отсюда. Сил никаких нет это терпеть, — Рыжий поднял глаза. — Дурдом какой-то. Они уселись на скамейку перед входом в клуб. Ленивое сентябрьское солнце еще грело, но воздух уже остыл, и ледяной ветер забирался за шиворот, царапал по щекам, пускал по коже мурашки. Рыжий закурил. Макс сидел рядом, ежась в рубашке. — Ты в порядке?  — Я в норме.  — Напугал тебя Слепой?  — Немного, — Макс поежился, вспомнив, как тот возник на лестнице. — Вообще-то, я чуть не сбрендил, когда его увидел.  — То, о чем ты меня спрашивал, Крыса рассказывала тебе или Бледному?  — Я это узнал из их разговора.  — Переводил?  — Да, вы это странно называете… Рыжий пожал плечами.  — Это теперь навсегда, папа? Они всегда будут рядом? — Мертвые приходят только на годовщину. Ну плюс-минус два-три дня. Так что через несколько дней станет потише.  — А Тень? — Тут не знаю. Скорее всего, он пришел, потому что ты стал проводником, между вами все-таки какая-никакая связь существует. Думаю, через пару дней он уйдет. И вернется в день своей смерти. — Это когда?  — В конце октября. Хотя не знаю. Не уверен. У меня нет «личного призрака».  — Ты все время их видишь?  — Нет, в общине не вижу. Только в кострах. Но это другое, ты же видел сам. Совсем. Практически все, кого я вижу, умерли в городе, поэтому вижу их только здесь. У нас в общине пока никто не умер. Даже наш первый староста умер здесь — в больнице. Поэтому в общине только костры. — Ты всегда их видел?  — Сложно сказать. Наверное, да. Я же долго болел в детстве и несколько лет провел на больничной койке, и много путешествовал по другим мирам, так скажем. У врачей есть на этот счет свои слова, мы называли это место Изнанкой. Когда поправился, ко мне стали приходить они, вернее, я приходил во снах к людям… — Рыжий осекся и похолодел. А что, если… Макс же про это ничего не знает. Ладно, сейчас не проверишь.  — Мне придется многое тебе рассказать, Макс. Многое, о чем я не рассказывал никому на свете. Приготовься к не очень приятным вещам.  — И маме не рассказывал?  — Нет — ни маме, ни Сфинксу, ни Стервятнику. Тебе расскажу, потому что тебе придется с этим жить, но другим это знать не обязательно. Помолчав, Макс спросил:  — Если ты никому не рассказывал, откуда ты знаешь, что делать? Как правильно?  — Какие-то вещи рассказывали умершие, что-то во сне видел, а какие-то вещи я знаю, что они устроены вот так, а не иначе. И надо действовать только так. Это как танец, понимаешь? Ты следуешь за ритмом, за музыкой, подчиняешься ей. Так и здесь.  — Я теперь тоже должен выходить к кострам? — поинтересовался Макс.  — Да, — серьезно ответил Рыжий. — Я тебя научу.  — А если этого не делать? Если игнорировать вопросы? Не зажигать костров? Они же не причинят вреда. Ты же сам рассказывал, что мертвые не вредят живым.  — Надо же, помнишь, — усмехнулся Рыжий. — Не вредят, если соблюдать порядок и охранять границы. Всем существам на земле нужно внимание — живым и мертвым. Если мертвых игнорировать, забывать о них, жизнь живых тоже начнет меняться. Баланс нарушится. Такие, как мы — не просто переводчики и шаманы. Мы бережем границы.  — Откуда ты это знаешь?  — Просто знаю… — Рыжий пожал плечами. — Ниоткуда, хотя наверняка я ошибаюсь. Ты задаешь хорошие вопросы, Макс, но далеко не на все я знаю ответы. Хотя бы потому, что вот так просто говорю об этом впервые в жизни. Это правда. Я ни с кем никогда не обсуждал свое ремесло. Я ни за что не хотел бы такой судьбы для тебя, это нелегкий дар. Но, если честно, я даже рад, что могу хоть с кем-то поговорить. И тебе в чем-то повезло — я расскажу тебе все, что знаю. И научу. Максу стало одновременно легко и тоскливо. Он оглядел дома на противоположной стороне переулка, в котором приютился их клуб. Дома были старые, в потеках времени, на стенах проступали столетние слои краски. Оглянувшись влево, он с удивлением увидел на автостоянке Стервятника. Оказывается, он все еще провожал своего Ральфа — они стояли и разговаривали возле черной машины Стервятника. — Слушай, а кто это? — не выдержал Макс и кивнул в сторону Ральфа со Стервятником.  — Это Ральф,  — Рыжий обернулся к Максу. — Бывший воспитатель Стервятника. Макс помолчал, пытаясь как-то покорректнее сформулировать интересовавший его вопрос:  — А он вообще кто… ну… Стервятнику? — А вот этого никто не знает, — рассмеялся Рыжий. — Кроме них двоих.  — Я его никогда не видел рядом с Рексом, но похоже, что он… близкий человек. — Ближе некуда. — Интересно… — Макс вспомнил бесчисленных клубных «птенчиков» и «голубчиков» и совсем запутался. — Странные вы все, конечно.  — Даже не ломай голову. Все равно не додумаешься. Мы за двадцать пять лет так и не поняли. Ральф это Ральф. И Стервятник ему обязан примерно всем. И я, кстати, ему обязан жизнью, — кивнул Рыжий и показал Максу свою исполосованную ладонь. — Видел у него шрам? Нас тогда одной бритвой пометили. Кровищи было… Если бы не Ральф, так и валялся бы я за унитазом с перерезанной глоткой. Макс поднес к ладони отца свою — тоже помеченную шрамом два года назад на свадьбе брата. Странное совпадение. Когда-то в детстве они с Рексом так мечтали походить на отца — рисовали ручками татуировки, а Макс рисовал на ладонях и шрамы. Мать на них ругалась, Рыжий ржал. Но вот, оказывается, у них есть общая метка.  — Слушай, — спросил он вдруг. — А татуировки тоже обязательно?  — Нет, совсем не обязательно, это уже мои внутренние разговоры со Смертью. Но мыслишь в правильном направлении. И тут Макса осенила догадка. Стоп. Утром. За завтраком.  — Папа, ты ведь никогда не ел яиц? Рыжий поморщился.  — Неа, не люблю. Терпеть не могу. Ты к чему? Действительно, в их большой семье отец был единственным, кто не ел яйца ни в каком виде — омлеты, яичницы, яйца всмятку и прочие «пашоты» шли мимо. Исключительный каприз абсолютно непривередливого Рыжего. Всем говорил, что у него аллергия.  — А ведь меня сегодня утром от яичницы чуть не вывернуло. Рыжий с любопытством посмотрел на сына и присвистнул.  — Ну что, добро пожаловать в клуб. Рыжий обнял сына за плечи.  — Слушай, возьми у Стервятника несколько отгулов. Поехали домой вместе. Там точно никаких призраков не будет. Тебе надо прийти в себя. Да и мне тоже.  — Не знаю. Рекс меня чуть не уволил, — улыбнулся Макс. — За то, что я проспал сегодня.  — А, — Рыжий махнул рукой. — Не уволит. Тем более, что… Рыжий прищурился и еще раз посмотрел в сторону стоянки. Ральф и Птица обнялись на прощанье, Ральф сел в машину, Стервятник заковылял к клубу.  — Знаешь, Макс, поехали тоже на годовщину. Там будет для нас с тобой работа. Потренируешься. После этого Стервятник тебя уже никуда не отпустит. Зуб даю. Рыжий щелчком отправил окурок в урну. Пора было расходиться.  — Наверное, я не самый хороший человек, Макс, — быстро проговорил Рыжий, пока Стервятник не приблизился к ним. — Я много всего наворотил в этой жизни, и, наверное, еще наворочу, но все же. Я живу, как умею, как мне позволено жить, а жить мне позволили не сразу. Но знай, что на меня ты всегда можешь рассчитывать. Потому что ты, мама, все вы — мое единственное оправдание перед этим миром. Прости за пафосное дерьмо, но это так.

***

Уже поздно ночью Стервятник сидел в своем кабинете и правил документы. Видно было, что он очень устал, но читал сосредоточенно, время от времени возвращаясь к предыдущей странице, что-то сверяя и вычеркивая. Изредка он снимал очки и тер худыми пальцами глаза, под которыми залегли глубокие тени, отчего казалось, что они густо накрашены. Тень бродил по кабинету, замирая за левым плечом брата, слегка поглаживая ладонью его спину. Макс уже почти привык к нему. Тень ему нравился — он был спокойный и не такой нахальный, как Слепой. Ему нравилось, как Тень смотрел на Стервятника — нежно и грустно. Нравилось его ненавязчивое внимание. Изредка он обращался к Максу, но тот ответить ему, разумеется, не мог. Интересно, думал Макс, если бы он выжил, он стал таким же… странным, как Стервятник? Максу почему-то казалось, что и в детстве братья были разными. Он терпеливо ждал, когда босс закончит работу, чтобы забрать документы и, наконец, поехать домой. С утра еще предстояла очередная карусель дел перед открытием клуба. Прошли всего сутки с того момента, как он впервые увидел Слепого, а по собственным ощущениям прошло много-много дней — столько пришлось узнать, прочувствовать и пережить. Завибрировал зум СМС-ки. Папа 00:43 Ты как? Макс 00:45 Еще на работе. Ок Папа 00:47 Заехать за тобой? Макс 00:51 Не, не надо Папа 00:56 Как там наши прозрачные друзья? Макс 00:59 )) Макс здесь, с братом. Слепого не видно. Папа 01:02 Слепой у меня гостил. Поговорили по душам: -X Будут доставать — гони. Макс 01:07 это не вежливо Папа 01:11 На шею сядут. И Стервятнику пока не болтай. Точно не надо заехать? Макс 01:13 Точно. Все ок. Завтра придешь на открытие? Папа 01:15 Конечно. Макс 01:13 Тогда увидимся. Веди себя прилично. Папа 01:15 это как пойдет: =) Папа 01:17 Так, не понял, что за наезды? Макс 01:20 : -D привыкай Папа 01:21 иди в пень, Макс. Завтра поговорим)) Макс 01:30 До завтра))

Конец первой части