Я по-прежнему не буду бояться темноты

Зал заливает алый свет софитов. Тысячи лиц сливаются в море толпы, в едином порыве скандируя заученные до зубного скрежета строчки: — I wanna be your slave! I wanna be your master! Вокал Дамиано, чуть охрипший к финальной песне, теряется в какофонии гитар, барабанов и неровном хоре голосов. — I wanna make your heartbeat! Run like rollercoasters! Виктория одёргивает струны на бас-гитаре, растворяясь в захватывающем ощущении эйфории. Закрывает глаза, откидывает голову назад, покачиваясь в такт слетающих из-под пальцев нот. Музыка пьянит не хуже амаретто, и особенно вкусна та, что создана тобой. Из всего альбома эта песня — любимая. Не только благодаря духу старого рока, что так ценит Виктория и который отчаянно хочет донести до предпочитающих мелодичность итальянцев. Причина гораздо банальнее: каждое слово оживляет воспоминания о Лондоне. О маленьких барах, насквозь пропахших табаком и виски. О бесконечных ночах, под чьим прикрытием она и её мальчики ходили с концерта на концерт, впитывая остатки английского панка. О последнем отдыхе перед свалившейся на плечи популярностью, когда их четверых ещё не преследовали папарацци и они могли просто… просто быть собой. Она и её мальчики. Её мальчики. Итан, играющий на барабанах, Томас, не выпускающий из рук гитару, и Дамиано, приславший в чат группы снимок своего рта, в ответ на просьбу менеджера скинуть фото инструментов. Назови Виктория их так вслух, и от скабрезных шуточек впору было бы сбегать на луну. — I wanna be a good boy! I wanna be a gangster! Кто-то стучит Викторию пальчиком по плечу. Она распахивает глаза, возвращаясь в настоящее, встречается со смеющимся взглядом Дамиано, заражается его весельем, отчего губы сами растягиваются в ответной улыбке. — `Cause you can be the beauty, and I could be the monster, — поёт Дамиано, не разрывая зрительного контакта. Словно специально для неё. Не словно. Для неё. Дамиано тоже любит эту песню. Для него, так же, как для неё, эти слова значат немногим больше, чем они готовы показать. Лондон засел и в его памяти. Виктория знает, что уже через пару часов весь интернет будет пестрить видео очередной «игры в гляделки». Знает, но ничего не может с собой поделать. Смотрит не отрываясь, подаётся ближе, насколько позволяет разделяющая их бас-гитара. Кажется, даже пропускает аккорд. — I love you since this morning, — Дамиано показательно хмурится, а сам подыгрывает. Неожиданно кружится, оказываясь за спиной Виктории, обнимает её за плечи. Он так близко, что она чувствует, как быстро бьётся его сердце, слышит, как он втягивает воздух, готовясь пропеть: — Not just for aesthetic. Виктория замирает, стоит горячим губам прикоснуться к её щеке. Дамиано дарит целомудренный поцелуй, приглушённо смеётся прямо ей в ухо и отходит к Томасу, оставляя за собой дурманящий аромат апельсина и лаванды. Trussardi My Land. Она сама подарила ему эти духи. Года три назад, когда денег на что-то статусное не было, а желание купить нечто стоящее зашкаливало. Надо же, прошло всего ничего. По ощущениям: будто целая жизнь. Виктория отчётливо помнит тот вечер. Помнит, как она, Дамиано и Томас сидели у неё в комнате, из раза в раз пытаясь исполнить кавер на Франца Фердинанда. Помнит, как Дамиано не хватало дыхания, как не удавался перебор Томасу и как она сама постоянно сбивалась с ритма. Они смеялись, ругались, начинали сначала и снова лажали. Но не сдались до тех пор, пока не исполнили песню идеально. Томас тогда ушёл чуть раньше, Виктория воспользовалась моментом наедине с Дамиано и подарила ему запоздалый Рождественский подарок. Вроде, духи пришлись по вкусу. По крайней мере именно на восторг и благодарность Виктория списывает порыв Дамиано предложить ей встречаться. Она отказала. Они были друзьями. И есть. Близкие друзья. После Лондона, возможно, даже чересчур близкие. Обернись сейчас время вспять, Виктория отказала бы снова. Наверное. Она хочет в это верить. Итан выбивает финальный ритм и зал затихает. Концерт группы Монескин подошёл к концу. Спасибо зрителям за внимание. Виктория задыхается от утомления вперемешку с захлёстывающей радостью. Руки трясутся, ноги словно ватные, а бурлящей где-то в груди энергии хватило бы для полного заряда Теслы. Может, и не одной. Зал затихает на секунду, прежде чем взорваться оглушительными криками. Люди скандируют имена, благодарят за выступление. Дамиано вытягивает Итана и Томаса на поклон. Виктории специальное приглашение не нужно: она сама выходит вперёд, в последний раз ударяет по струнам, впитывает всеобщее безумие. Вот она — жизнь. Иную представить невозможно. Томас шутливо толкается с Итаном, пока Дамиано жмурится, как кот объевшийся сметаны. Для него концерты — такое же топливо, как для Виктории. Ещё одна схожесть к сотням других их похожестей. Группа Монескин кланяется, выкрикивая спасибо очередному городу. Кланяется ещё раз, и ещё, пока Итан не уводит Томаса за кулисы. Виктория переглядывается с Дамиано, видя на его лице отражение собственного восторга. Он еле дышит, волосы мокрые от пота, и рука сама тянется к его руке. Они берутся за руки, деля на двоих радость, поддерживая друг друга в усталости, и так и уходят со сцены. Мрак коридора дарит чувство безопасности. Тут нет любопытных глаз, нет вспышек камер и нет осуждения. Виктория останавливается, когда Дамиано придерживает её, безмолвно прося притормозить. Разворачивается на ощупь, хватается за его голые плечи. Рубашку он давно снял, где-то на песне третьей. Привстаёт на цыпочки, — слишком резко, отчего они стукаются носами, — приглушённо усмехается и встречается губами с губами Дамиано. Дамиано целует требовательно, с напором. Загребает рукой волосы на затылке Виктории, притягивает к себе ближе, ещё ближе. Ему плевать, что они оба потные, что бас-гитара по-прежнему висит между ними, выступая нерушимым барьером. Виктории тоже плевать. Почти. Она проводит языком по нижней губе Дамиано, слизывает соль, выдыхает ему в рот, и первая отстраняется. — Нас ждут, — шепчет еле-слышно. Пусть Дамиано начал эту игру, тогда, в Лондоне, но в ней всё ещё два игрока. Сегодня козыри у Виктории. Она отступает спиной вперёд, поддерживает иллюзию зрительного контакта, пусть в пожирающей тьме не видно ничего, кроме мигающего под потолком датчика дыма. Идёт наощупь, пока паркет под ногами не сменяет мягкий ковёр. Толкает железную дверь, ведущую в гримёрку. Свет ламп режет по глазам, не давая сориентироваться. Гам голосов сливается в единый шум, и Виктория не сразу различает мелодичный щебет Джорджии. Джорджия — девушка Дамиано, с которой он встречается уже года четыре, если не брать во внимание редкие ссоры — выглядит как всегда великолепно, одетая в одно из этих маленьких чёрных платьев, что так ей идут. Чёрт, Виктория рада бы ревновать к ней, но не может. — Вик! — восклицает Джорджия, вскакивая с дивана и бросаясь обниматься. — Отличный концерт! Джорджия виснет у Виктории на шее, целует в висок, окутывая приторным ароматом духов. И не обнять её в ответ просто невозможно. Виктория слышит хлопок двери позади, чувствует сверлящий взгляд на своей спине, и хмыкает, разрывая объятия. — Твой дьявол здесь, — закатывает глаза, кивая на вошедшего Дамиано. Джорджия чуть сжимает её предплечье, улыбается немного виновато, прежде чем переключить внимание на Дамиано. Это всё лишнее. Виктории нравится наблюдать, как парочка воркует. Нравится знать, что минуту назад её прижимали к себе гораздо откровеннее. Почему тогда на языке горький привкус досады? Она отворачивается, наконец, стягивая ремень бас-гитары с плеч, и ловит понимающий взгляд Томаса. Изображает самое искреннее недоумение, на которое способна и показательно начинает болтать с менеджером. Её все эти нежности влюблённых не интересуют. Вовсе. Концерт, и вправду, отыграли отлично. Последующий спектакль — тем более. Не зря мама советовала подумать о театральном.