Замри и смотри

Последнее, что запомнил Брок Рамлоу перед тем, как мир взорвался ослепительной болью, — высокое серое небо за стеклянной стеной. И солнечный луч, упавший на ветровое стекло падающего хелликерриера. Кажется, он даже успел заорать в рацию «Назад!», остановить поднимающихся по лестнице бойцов, но потом в лицо ударила мучительно горячая волна, ослепительная, разрывающая. Небо и земля поменялись местами, крутанулись в отблесках пламени. А потом наступила тьма. Он очнулся, лёжа спиной на рифленом железном полу, вибрирующем и болезненно врезающемся в позвоночник. Голову повернуть не мог — в подбородок упирался пластик фиксирующего воротника. Лицо горело, будто с него разом содрали всю кожу, каждый вдох отдавался болью, простреливающей от кончика носа до лба. Но к дьяволу боль, не привыкать! — он не мог открыть глаза. Попытка шевельнуть веками отдавалась немыслимой мукой, по изувеченному лицу градом катились слёзы — но даже на мгновение не получалось увидеть ничего, кроме темноты. — Командир? Ты с нами? Слышишь меня? — его осторожно похлопали по плечу, и он, поймав затянутую в тактический костюм руку, вцепился в нее. — Роллинс. Я не вижу. Я ничего не вижу, — говорить было больно, но и вполовину не так больно, как оставаться в темноте. — Командир, все будет нормально, — голос Роллинса был преувеличенно громким и бодрым, и от этого стало ещё страшнее. — Блять, где промедол, хули вы копаетесь? — где-то справа зашуршало, плеча коснулось холодное и тут же кольнуло острое. Голову заволокло дымкой, по телу разлилась парализующая слабость — он провалился в пахнущий порохом мрак, до самого забытья сжимая руку Джека. *** Брок снова пришёл в себя на жёсткой кушетке, окружённый едкими запахами антисептиков. Боли не было — лишь невыносимая слабость, мешающая пошевелить даже рукой, и тяжесть, давящая на веки. И темнота. Откуда-то слева доносилось негромкое шуршание, будто кто-то перелистывал страницы. — Джек? — Лейтенант Рамлоу? — слева раздался негромкий женский голос с легким акцентом, на запястье легла холодная, очень легкая ладонь. — Меня зовут доктор Хелен Чо. Я… — Где… мои люди? Джек?.. Лейтенант Роллинс? — если он все еще «лейтенант Рамлоу», а не военный преступник, значит, ЩИТ победил, а Фьюри жив. Вряд ли даже Хилл знала, кого одноглазый черт внедрил в ГИДРУ, а то, что натворил Страйк под его чутким руководством за последние сутки, с образами чистых и преданных агентов ЩИТа вязалось слабо. — Ваши коллеги ждут в холле, — до отвращения спокойно отозвалась доктор Чо. — Это стерильная зона, им сюда нельзя. Когда вас переведут в палату, им сообщат, — ждут в холле. Значит, есть кому ждать. Значит, выбрались и выкрутились. Слава всем чертям в аду. — Где я? Что со мной? — Вы в Вашингтоне, на одной из исследовательских баз ЩИТа. У вас серьезные повреждения мягких тканей лица и ожог роговицы обоих глаз. Ушибы… множественные. Мы готовим вас к процедуре по восстановлению тканей, но… — Я буду видеть? — слова Чо сливались в неразборчивый шум, к горлу подкатывала тошнота. Темнота давила на грудь, в которой заходилось частым ритмом сердце, а из наркотического дурмана возвращалась едкая, вышибающая слёзы боль. — Да, лейтенант, вы будете видеть. Немного терпения и немного времени. Возможно, немного неприятных ощущений. Но все будет хорошо. Мне нужно ваше согласие на процедуры, я зачитаю вам… — Я все подпишу. Прямо сейчас. И давайте начинать. — Лейтенант… — Док, я нихера не соображаю. Я ни слова из ваших умных бумажек не пойму. Но я согласен на все. Мне нужны мои глаза, — Чо пробормотала что-то на незнакомом ему языке и вдруг исчезла — он больше не чувствовал ее присутствия около кушетки, и от этого сердце заколотилось сильнее. — Док? На колени легло что-то с острыми краями, а затем холодная, затянутая в перчатку рука доктора Чо вложила ему в ладонь тонкий гладкий предмет, в котором Рамлоу с секундной заминкой узнал ручку. — Позволите, лейтенант? — Чо взяла его за запястье. — Подпишите здесь, — кончик ручки наткнулся на жесткую поверхность. Брок нацарапал по памяти свою подпись — пальцы слушались плохо, как неживые. — Отлично, спасибо. Я сейчас введу вам препараты, которые запустят восстановление ваших тканей, потом вы будете помещены в специальную капсулу. Она подаёт излучение, способное ускорить регенерацию и оптимизировать… — Док, у меня сейчас съедет крыша. Я понял, что вы знаете своё дело. Ответьте мне на два вопроса — когда я смогу выйти отсюда и когда я смогу видеть? — Я рассчитываю, что вы вернётесь к полноценной жизни в течение десяти-двенадцати дней. Если за вами есть, кому ухаживать, я могу выписать вас послезавтра, но придётся приезжать на контроль и на процедуры. — У меня никого нет, — у него есть Джек, но черта с два он заявит об этом публично и тем более будет грузить его своим беспомощным присутствием. — Это не страшно. Вы останетесь здесь до выписки, мне так будет даже проще, — бесстрастно откликнулась Чо. — Сейчас я поставлю вам катетер и мы начнём введение препаратов. Пожалуйста, не шевелитесь и расслабьте правую руку, хорошо? — Без проблем, док, — он выдохнул и попытался унять колотящееся сердце, представляя закат над их с Джеком балконом, закат, который он обязательно ещё увидит. Правого локтя коснулось что-то холодное, остро запахло спиртом. — Пожалуйста, лейтенант, не напрягайте руку, — он медленно и прерывисто выдохнул, усилием воли заставил мышцы расслабиться. Локтевой сгиб кольнуло короткой болью, кожу чуть стянуло — наверное, от пластыря, которым фиксировали иглу. — Вот так. Вы молодец. Если почувствуете себя хуже, сообщите мне незамедлительно. Вену, по которой капало лекарство, начало немедленно жечь. Брок поморщился, но лучше бы он этого не делал — лицо вновь прострелила боль. — Простите, но анальгетиков вам больше нельзя. Ваши коллеги и так чуть не организовали вам остановку дыхания, — что ж, Джек всегда был полон энтузиазма. — Я погружу вас в наркоз перед капсулой, но пока придётся потерпеть. — Всю жизнь терплю. Не рассыплюсь. *** Брок пришёл в себя среди неистребимого запаха антисептика, на жестком, пахнущим крахмалом больничном белье. Вокруг по-прежнему была темнота. На глаза, слабо пульсирующие болью, давила плотная ткань, лицо онемело, точно анестетиком обмазанное. Он потянулся дрожащей, омерзительно слабой рукой к щеке, ожидая наткнуться на бинты, но пальцы коснулись тонкой, болезненно чувствительной кожи, удивительно гладкой для последствий осколочного ранения. Выше, на глазах, оказалась повязка из плотного спандекса — с трудом восстановив в памяти разговор с доктором Чо, Брок вспомнил, что ее придётся носить до выздоровления. Проклятье. — Посмотрите, кто проснулся. — Джек? — на запястье легла тяжёлая тёплая ладонь, горький больничный дух рассеял свежий запах их общего геля для душа — лимон и ментол, семьдесят центов за бутылку, годится для мытья головы, тела, собак, ковров и машин. — Джек. — Как ты? — Пока не понял. Какой сегодня день? — Десятое. Ты был в отключке четырнадцать часов. ГИДРА сдохла. Пирс сдох. ЩИТ уменьшился раза в три и сейчас там бардак, но нас пока никто не требует. — Ребята целы? — Пара царапин здесь и там, но ничего серьёзного, — тугой узел в груди чуть расслабился. — В увольнительной. Бухают. Занимаются непотребствами. Ждут от тебя новостей. — В перерывах между непотребствами, ага, — хмыкнул Брок. — Сам ты как? — тёплые пальцы рисовали восьмерки на его предплечье, вновь клонило в сон, но отпустить Джека и вновь провалиться в темноту было страшно. — Чуть не ебнулся, — выдохнул Джек после короткой паузы, и Брок почувствовал себя виноватым. — Четырнадцать часов. Пиздец полный, — Брок неловко потянулся к нему второй рукой, но колкая боль заставила его замереть. — Полегче, полегче, иглу выдернешь, — Джек мягко сжал его ладони своими, и от этого простого жеста стало совсем спокойно. — Прости, — слабость накатывала волнами. — Поезжай домой, отдохни. Я, наверное, посплю… ещё пару суток. — Правильно. Сейчас полпервого ночи. Я никуда не денусь, ещё нужно отчет дописать — завтра к Фьюри на ковёр. Как только закончим, заеду за тобой. Поживем пока у меня, из твоих ебеней неохота сюда мотаться. Брок ушам своим не поверил. — Джек, я ещё две недели буду вот в таком состоянии, — он показал на повязку, поморщился. — И не надо тебе со мной возиться. Мне лучше здесь. — Рехнулся? У тебя вообще-то дом есть. И хрена с два ты будешь в этом склепе две недели чахнуть. — Ты меня возненавидишь, — он понимал, что должен возражать энергичнее, что после катастрофы, в которую превратилась за последние дни их жизнь и служба, Джеку только беспомощного балласта под боком не хватало. Загляни к ним на огонёк недобитый боевик из ГИДРЫ, и им обоим конец. Но от простого и короткого «У тебя вообще-то дом есть» в груди что-то перекрутилось, сжалось тревожно и радостно. — Иди к черту, — отрезал Джек. — Брок, или ты сейчас же перестаёшь нести чушь и засыпаешь, или я заставлю диктовать мне отчёт для Фьюри. Брок позволил себе расслабить плечи и разжать руки, до сих пор стискивающие ладони Джека. Тот отстранился на пару отвратительно пустых секунд, но потом по полу скрипнули ножки стула, и о бортик кровати что-то мягко ударилось. Его запястье осторожно перехватили, и под пальцами вдруг оказалась жесткая джинсовая ткань, обтягивающая выпуклое колено. — Вот так. Я здесь. Спи. Темнота, все ещё смердящая болью и спиртом, уже не казалась бездонной. *** День пах пылью и бензином — в тысячу раз лучше, чем больничные коридоры, в тысячу раз живее. Тепло коснулось обнаженных до локтя рук, жгуче лизнуло чувствительную кожу на щеках. Брок замедлил шаг, желая продлить момент, вдохнул глубоко и плавно. — Рановато тебе загорать, — Джек сжал его руку повыше локтя, потянул за собой. — Осторожно, лестница. Не спеши. Нетвердо, как старик, Брок нашаривал ступеньку за ступенькой, цепляясь за Джека и желая провалиться сквозь землю или, лучше, сдохнуть прямо на месте. Джек, святой человек, шёл рядом молча и бесстрастно, не торопил, даже не вздыхал нетерпеливо. В машине было душно и пахло химчисткой. Обессилев как после кросса в полной выкладке, Брок с трудом влез на переднее сидение и, уперевшись руками в приборную панель, подождал, пока мир перестанет кружиться. Хлопнула водительская дверь. В руку всунули прохладную бутылку воды — закрытую, что ценно. Чудом не облившись, Брок опустошил ее одним махом. Стало полегче, посвежее. Джек перегнулся через него в поисках пряжки ремня безопасности, но Брок отстранил его грубоватым движением. Не такое уж он и беспомощное создание. Нашарил справа металлическую пряжку, перекинул через себя ремень. С четвёртой попытки даже угодил в замок и удовлетворенно им клацнул. Джек ничего не сказал. Вероятно, закатил глаза. Почти всю дорогу Брок проспал — Джек вёл машину так осторожно, будто вёз в багажнике тонну яиц. Ехать было в самом деле недалеко — в последние годы ЩИТ расщедривался на служебную квартиру в относительно приличном районе недалеко от центра, тогда как самому Броку за семь лет до того выделили половину дома в пригороде, куда даже автобусы доезжали через раз. Единственной проблемой новых домов была их многоэтажность. И погано работающие лифты. — Брок, не застывай. Мы по этой лестнице поднимались миллион раз, причём иногда пьяные в хлам, и нормального света тут отродясь не было. Вот перила. Вот я. Давай, пошли. Брок стиснул зубы до боли, вцепился одной рукой в хлипкие качающиеся перила, второй — в монолитно твёрдое плечо Джека. Ненавидя себя и сгорая от жгучей бессильной злости, переставлял ослабевшие ноги, опасаясь отпустить хоть одну из опор, чтоб утереть с лица льющийся ручьями пот. Барахло. Огрызок человека. Вот каким он стал, и Джеку с ним теперь возиться. Сраное позорище. Квартира Джека — их квартира? — в самом деле чувствовалась домом. Брок мог даже не висеть больше на Джеке — он и вслепую здесь бы ориентировался. Уборная слева по коридору, гостиная дальше справа, кухня в конце. Арочные дверные проемы, скользкий темный паркет, простая грубоватая мебель, заказанная по каталогу. Огромные окна и мягкий свет, льющийся через зеленоватые (Роллинс, они похожи на водоросли!) занавески. Сука. Свет. Брок шумно сглотнул. Держась рукой за стену, стянул кроссовки и прошёл, как он надеялся, на кухню. Джек, тактичный до боли, не пытался его вести, только стул подвинул, как галантный кавалер. Вот они и дома. Дома. Вот уж не думал, что на пятом десятке после четырёх служебных квартир, мотелей на пару ночей и съёмных халуп у него появится дом. И круглый стол на кухне, и занавески-водоросли, и балкон, обставленный как вторая комната. И человек, с которым этот дом можно разделить. — Закажем что-нибудь? Суши? Пасту? — Брок живо представил себе тщетные попытки угодить вилкой в макаронный завиток или палочками в скользкий ролл. — Джек, я лучше сдохну от голода, чем позволю кормить себя с ложки. — Значит, будем питаться пиццей, — спокойно отозвался Джек. — Выпей пока, — он протянул Броку стакан, в котором, судя по знакомому шоколадному запаху, был протеиновый коктейль. Вкус напомнил о рутинных вечерах после тренировок, когда после особенно хорошей драки приятно ныли мышцы, голову слегка вело от усталости, а впереди была или беззаботная посиделка в баре, или жаркая ночь с Джеком. — Джек, — Брок сам ужаснулся тому, насколько глухо и хрипло прозвучал его голос. — А что, если эта херня не сработает? , если я останусь… таким? — произнести «слепым» он не сумел — горло сдавило точно проволочной петлей. — Брок, перестань. Эта Чо знает своё дело. Вон, Бартону такую дыру в боку проделали, что улицу было видно, — и через три дня бегал как новенький, — тёплые ладони легли на плечи, и дышать стало чуть легче. — Все будет хорошо, — мягкие горячие губы коснулись виска над повязкой. — Все будет хорошо, — И Брок вдруг подумал, что Джек пытается убедить не его, а самого себя. — Джек, — он вцепился в сильную, утешающую руку, — я не хочу вот так жить. И я не стану. Джек отстранился так быстро, что Брок вздрогнул. — Заткнись. Просто заткнись. И никогда больше при мне об этом не говори. Понял? Брок не ответил — не пиздеть же Джеку в глаза. — Придурок, — ожесточение и горечь в обычно спокойном голосе звучали так густо, что стало не по себе. Придурок и есть. *** Ночь стала испытанием. Дневная жара сменилась предгрозовой духотой, воздух казался липким и вязким. Смяв покрывало в изножье кровати, Брок лежал на спине, уставившись в темноту, и старался выровнять дыхание соразмерно редким глубоким вдохам спящего Джека. Представлялось его лицо — более мягкое и молодое, с полуоткрытыми губами и разгладившимися морщинками на высоком лбу. Порой он даже улыбался во сне — чаще, чем наяву. Брок отчаянно хотел вновь увидеть его улыбку. Сердце заколотилось чаще, дыхание сбилось. Он паниковал, паниковал как ссыкливый новобранец под первым в жизни обстрелом, чувствовал, как липко холодеют руки, как струйки пота стекают по лбу на повязку. Стиснув зубы, выдохнул медленно, со свистом, прогоняя поганую мысль о том, что ему остались только воспоминания. — Ты чего? Плохо? — тихий, хриплый со сна голос заставил вздрогнуть всем телом. Щелкнул выключатель — для Брока ничего, разумеется, не изменилось, и от этого стало ещё дурнее. Провалившись в липкий ужас, он не сразу почувствовал руку Джека на своём запястье. — Пойдём, воздухом подышим, — не спрашивая лишнего, не причитая и не фыркая презрительно, Джек помог ему подняться с постели и выйти на балкон. Он прохладного ветерка по пылающей коже побежали мурашки. Жесткая циновка колола босые ноги. Дышать и вправду стало легче — непонятно, из-за ночной свежести или из-за надёжных рук, придерживающих за плечи. Брок улыбнулся краем губ и тут же поморщился от боли. — Сядь, — крошечными шаркающими шагами они добрались до низкого соломенного дивана. Тот пронзительно заскрипел, когда Брок на него неловко рухнул, но выдержал. Совсем рядом раскатисто прогремел гром. Брок вздрогнул всем телом и коротко выругался. — Я на минуту, — голос Джека коснулся теплом у самого уха и тут же исчез. Над головой по козырьку забарабанил дождь. Повинуясь неясному порыву, Брок поднялся с кресла, тяжело оперевшись на жалобно скрипнувшие подлокотники, и шагнул вперед. На вытянутую ладонь упали тяжелые крупные капли, по запястью побежали холодные струйки. Запах озона щекотал ноздри, горящее лицо лизнул свежий, пахнущий озоном ветерок. Вытянув руки, Брок сделал еще один нетвердый шаг, больно наткнулся ладонью на перила и вздрогнул. Шум дождя стал сильнее, настойчивее, капли покатились по губам, затылку, груди. Холод был живым и острым, одновременно отрезвляющим и пьянящим до головокружения. Брок сбился со счета, сколько раз ему доводилось стоять по колено в дерьмище под проливным дождем, но он никогда не чувствовал его так. — Брок! — он вздрогнул, развернулся рывком и чуть не потерял равновесие, ухватился судорожно за ледяные скользкие перила. — Ты в своем, блять, уме? — горячие сухие ладони вцепились в плечи, потянули на себя. Ноги вновь кольнула жесткая циновка, вода по лицу и затылку больше не лилась. Вдруг стало холодно. Насквозь промокшая футболка липла к телу, по шее противно стекали ледяные и крупные, как слизняки, капли. — Придурок, блять, — бесконечно устало произнес Роллинс, помогая стянуть футболку с лица и при этом не задеть повязку. — Несчастье всей моей жизни, — комментировать Рамлоу не решился, ибо точнее он бы себя не описал.  Жесткое полотенце смахнуло воду с волос, до жгучей боли растерло плечи и грудь. Брок повернулся, попытался губами поймать запястье Джека — он обожал его руки, сотни раз подававшие ему оружие в самый нужный момент, поддерживавшие железной хваткой, когда ноги слабели от усталости и потери крови, привлекавшие к себе с грубоватой нежностью, когда трупы очередных мудаков остывали, дверь в служебную квартиру запиралась на три замка и гас свет. Брок знал на них каждый шрам и каждую мозоль, любил целовать их, и Джек всегда бросал смущенно-насмешливо «фетишист чертов», не сдерживая довольной улыбки. — Не подлизывайся. Еще раз попытаешься самоубиться на моем балконе, я тебя вот этими же руками с него выкину. Ясно? — Кристально ясно, Джек. — Я сейчас на минуту отойду и налью нам чай. Ты способен посидеть смирно шестьдесят секунд, или мне все же придется соскребать с асфальта твои мозги? — Не придется. Не переживай.  Джек в самом деле вернулся почти моментально. Звякнули о стеклянный столик жестяные кружки — чем-то более притязательным они так и не обзавелись, только бокалы для виски кто-то подарил пару лет назад. Запахло чем-то сладковатым и травянистым — похоже, Джек распотрошил презент Мэй, которая отыскала в Чайнатауне достойную доверия чайную лавку и одарила весь отряд на прошлое Рождество. На колени легло что-то легкое — судя по мягкости и крупным пуговицам, старая фланелевая рубашка. Опасаясь смахнуть чай или толкнуть Джека под локоть, Брок неловко втиснулся в неё, застегнул на две пуговицы где-то посередине груди. Рукава оказались слишком длинными — рубашка явно принадлежала Джеку. От этого стало ещё немного теплее. — Джек, — Брок протянул ладонь, пытаясь найти руку Джека на подлокотнике, но пальцы задели только пустоту. Он поспешно отдернул руку, злясь на себя за беспомощный детский жест, сцепил пальцы в замок, чувствуя, что щеки заливает краска. — Забей. Все хорошо. Спасибо за чай, — кружку схватил с первой попытки, сделал пару жадных глотков, обжигая губы.  Справа послышался вздох, потом шуршание и негромкий скрип. — Подвинься. Не Дюймовочка. Плечи охватила тяжелая рука, и вдруг стало очень тепло и очень спокойно. Напряжение, перекручивающее мышцы, и противный сосущий страх таяли, уступая место обволакивающей, отупляющей усталости. Брок опустил голову на грудь Джека, вдыхая его запах — ментолово-лимонный гель для душа, щекотно-свежий кондиционер для белья, крепкие сигареты. Дом. Он положил ладонь на грудь Джека, провел по мягкой ткани ниже, к жесткому животу, и еще чуть ниже, но был остановлен. — Брок, сегодня нам хватит приключений. Я заебался. Ты тоже. Не спорь, — рука, охватывающая плечи, стала чуть тверже. Брок выдохнул прерывисто, но поползновения прекратил, обнял Джека до смешного целомудренно и позволил себе соскользнуть в грозовую темноту, которая больше не пугала так сильно. *** — Брок, мне неспокойно, — Джек, одетый на работу и пахнущий горьковато-свежим одеколоном, присел на край постели. — Джек, уймись, я не младенец. И я сплю весь день все равно, сил до сих пор нет ни хера. — Таблетки от головы на столике слева. Там же вода. Найдёшь? — Без проблем. — Покажи. — А может мне ещё в сортир при тебе сходить? Для проверки системы наведения? — огрызнулся Брок и тут же почувствовал укол совести. — Блять, Джек. Извини. Я не хотел срываться. Я… блять, я не в себе, — он протянул руку к прикроватному столику, наткнулся на прохладную жестяную кружку, поднёс к губам, отпил несколько глотков. — Я справляюсь. Не переживай. — В следующий раз все же попрошу Мэй приехать, — Брок чуть голос не сорвал, настаивая все утро, что круглосуточная сиделка ему не нужна, а уж Мэй и вовсе была худшей кандидатурой из возможных. Потом можно было смело переводиться в «дельту» и на Аляску, чтоб больше с ней никогда в коридорах не сталкиваться. — Джек? — половицы скрипнули. — Будь осторожен. Снова скрип, потом пара беззвучных шагов по ковру — и Брок ощутил на своём лбу касание сухих тёплых губ.  — В гробу так целовать будешь. Иди сюда, — он протянул руки, касаясь затянутых в жесткую и холодную кожу плеч, вдохнул жадно знакомый щекочущий запах ментола и лимона, привлёк Джека к себе, позволяя перехватить инициативу и найти его губы своими. Джек начал поцелуй ласково и осторожно, широкие ладони легли на плечи легко, почти с опаской.  — Да чтоб тебя, Роллинс! — выдохнул Брок, отстраняясь с досадой. — Я не рассыплюсь! — он подался вперёд сам, чувствуя тёплое дыхание на своём лице, требовательно и жарко впился в податливые губы, сжал пальцы на широких плечах, держа и держась, вкладывая в поцелуй все, что не умел сказать, — как благодарен он был, как боялся, что Джек и глядеть не захочет на развалину, в которую он превратился. Как дороги ему объятия Джека и его тепло. Голова закружилась, в темноте вспыхнули неровные огненные круги. Рамлоу повело в сторону, и лишь руки Джека удержали его от позорного падения с кровати.  — Брок, твою мать… — Джек уложил его на подушку, бережно поддерживая за плечи, осторожно похлопал по щеке. — Твою мать… Брок, ты меня слышишь?  — Все хорошо, — собственный голос звучал странно, будто издали. — Джек, иди, опоздаешь. Джек замысловато выругался и рывком встал с постели. Вдруг стало холодно и жутковато — голова кружилась уже не так сильно, но Брок все еще чувствовал себя падающим в темную бездну. Он глубоко вдохнул, один раз, второй, успокаивая бешено колотящееся сердце, расслабил руки, сведенные плечи. Хорошо, что Джек ушёл и не видит это убожество. Кольнула мгновенная обида — отчаянно захотелось, чтобы он задержался хотя бы на пять минут, не оставлял его падать, но Брок удавил мысль в зародыше. Джек и так делал для него все. — Брок, как ты себя чувствуешь? — горячая ладонь легла на грудь, вторая коснулась плеча. Брок выдохнул прерывисто, чувствуя, как в груди разливается тепло. — Я позвоню доктору Чо, я не уверен, что… — Джек, все хорошо. Мне лучше, я в порядке. Иди, тебе ехать час. — У меня сегодня выходной, — мягко отозвался Джек. Кровать слева скрипнула и прогнулась, и к боку прижалась живое, ласковое тепло. — Приказов нет и не планируется, Фьюри недоступен, а с бумажками Мэй разберётся лучше меня. Что-нибудь болит? — Нет, — пробормотал Брок, пытаясь скрыть захлестнувшее его облегчение. — Тогда полежим ещё, — металлически звякнула пряжка ремня, зашуршала плотная ткань, что-то дробно загремело по полу, словно монетки рассыпались, и вдруг Джек оказался совсем рядом, вытянулся во все свои шесть футов четыре дюйма и привычно приобнял, помогая устроить голову у себя на плече. Падение прекратилось. Темнота стала тёплой. Брок вновь заснул. *** На следующее утро Джек все же уехал, но вернулся через пару часов. Щедро источая аромат табака, растянулся на постели рядом с ошарашенным спросонья Броком, включил ноутбук и заявил, что подаёт заявление о временном переводе на удалённую работу. Ликвидация ГИДРЫ вычистила из ЩИТа больше половины сотрудников, и СТРАЙК зацепило изрядно — не стало «Беты», от «Дельты» осталась горстка новобранцев, которых не успели завербовать. «Альфа» уцелела. Почти. Четыре компенсации по ранению, одна, пожизненная, — по гибели кормильца. Брок скривился, когда Джек вложил ему в руку стилус, чтобы поставить электронную подпись на планшете. Представил неведомую жену младшего агента МакКинона, которой стучат в дверь сотрудницы социальной службы и психолог ЩИТа. Представил самого себя и ежемесячные суммы пенсии по инвалидности. Затошнило. Попросил Джека перечитать его ведомость, десяток раз повторил мысленно особенно важную строку. «Однократная компенсация». Дата. Подпись. Однократная. Все будет хорошо. Скоро снова в дело. СТРАЙК надо было собирать заново. Пентагон щедрой рукой отсыпал сотню личных дел, а Фьюри, не будь идиотом, переложил отбор кандидатов на единственного выжившего и работающего на ЩИТ командира. Официально его замещал Роллинс, но Брок обрадовался возможности занять голову и подумать о будущем, а не пялиться в темноту часами. Они перебрались на кухню. Брок выхлебал две кружки чёрного, как его жизнь, кофе, — Джек в припадке хозяйственности сварил сам, и вкус оказался богатым, бархатным, без капли мерзкой кислинки. Тосты, правда, слегка отдавали горелым. Что ж, никто не идеален. Файлы оказались защищены от распознавателей всех мастей, включая голосовой, и поэтому за него работать пришлось Джеку — с интонацией пропагандистов ГИДРЫ он зачитывает дело за делом, не упуская возможности прокомментировать очередное юное военное дарование. Брок фыркал, качал головой, и отклонял, отклонял, отклонял… К моменту, когда у него начали болеть виски, а у Джека сел голос, они отобрали троих. Негусто. — Все, достаточно, — Джек многозначительно клацнул крышкой ноутбука. — Доктор Чо сказала не перенапрягаться. День был жарким, и пахнущая пылью духота не рассеялась даже к вечеру. Они вновь выбрались на балкон — Брок ярко представил догорающий над горизонтом закат. Джек налил ему в бокал для виски сладковато-терпкий биттер, себе, судя по запаху — что-то покрепче. Вязкое тепло окутывало и ласкало. Говорить было лень, да и слова казались ненужными, слишком шумными. Они сидели, соприкасаясь плечами и коленями, и Брок вдруг поверил искренне и всецело, что проклятая темнота отступит. Стало легко и пьяно, головокружительно хорошо. — Джек. — Мм? — сонно отозвались слева. — Спасибо. *** Ещё через три дня Джек отвёз его в клинику к доктору Чо, и Брок вновь выпал из жизни на четырнадцать часов, но очнулся не в прежней палате, а прямо в капсуле — мягкий голос предлагал ему открыть глаза. Брок застыл, зажмурился крепче. Он не знал, что с ним станет, если сейчас вокруг окажется только темнота. Наверное, сдохнет прямо в этом стеклянном гробу. Закусив губу, он открыл глаза. Болезненно яркий свет вонзился в мозг, как спица, заставил зашипеть от боли. По щекам потекли слёзы, Брок часто заморгал, сощурился. Над ним из расплывчатых цветных пятен формировались лица в похожих на клювы респираторах и белых шапочках. — Доктор Чо? — прохрипел Брок. — Как я рад вас видеть, — он попытался скрыть дрогнувший голос за усмешкой, но получилось паршиво. — Вы очень хорошо восстанавливаетесь, — клювастая маска приподнялась. Видимо, это означало улыбку. — Я вам по гроб жизни… — начал Брок, но Чо только отмахнулась. Список инструкций после второй процедуры был втрое длиннее первого, но его хотя бы разъясняли самому Броку, а не Джеку, который выглядел и вёл себя как заебанный вусмерть родитель ребёнка-инвалида. От сраной повязки отказаться пока не позволили, впереди ещё неделя реабилитации, но хотя бы разрешили снимать на несколько часов в день — с запретом читать, смотреть телевизор и работать на компьютере. Хер с ним, с компьютером. Подождёт. Главное, что Брок видел. Видел, как на город опускается тёплый летний вечер, и болезненно-рыжее солнце сползает в красном мареве за горизонт. Видел, как Джек кладёт на руль широкие ладони с сильными длинными пальцами, хмурится, глядя на пробку перед тоннелем, украдкой трет ладонью глаза, обведённые сизыми кругами. Квартира Джека — их дом? — показалась почти незнакомой. Удивительно, как он неделю ходил здесь вслепую и не разбил голову о дверной косяк. Даже сам Джек теперь виделся другим — Брок вглядывался в его резкие черты, в усталую морщинку между бровей, в сухие бледные губы, в потемневшие стеклянно-серые глаза и не мог наглядеться, насытиться видом. Он ожидал, что Джек усмехнётся, бросит что-то колкое про щенячий взгляд, но тот смотрел серьезно и пристально. Уже отточенным жестом взял повыше локтя, привлёк к свету, развернул к себе. Горячими пальцами медленно провёл над бровью, по виску, очерчивая контур глаза. Прикосновение было острым, почти болезненным — обожженная кожа ещё не зажила, пусть на ней и остались лишь бледнеющие полоски шрамов, намекавшие, в какой кошмар превратилось бы его лицо, не будь рядом доктора Чо. Наверное, Брок поморщился, потому что Джек отдернул руку. — Стой, куда?.. — хрипло выдавил Брок, и сделав быстрый шаг вперёд, привлёк Джека к себе, целуя почти яростно, не обращая внимания на колкую боль, разливающуюся по лицу. Джек рвано выдохнул, отстранился и застыл — желанный и яростно прекрасный, с горящим стальным взглядом и припухшими губами. — Я здесь, — горячие ладони впились в плечи Брока, уже не поддерживая, а требуя, атакуя. — Я здесь, — эхом откликнулся Брок, глядя, как темнеют серые глаза и расширяются чёрными пропастями зрачки. Они любили друг друга долго и отчаянно, до прокушенных губ и багровых пятен на смуглых плечах, до гнездящейся между висками боли. Позволив Броку стереть с них обоих семя, Джек вздохнул, обмяк, будто вмиг обессилел, и почти сразу уснул. Брок долго лежал, пристроив голову на локте, и рассматривал смягчившиеся в неровном лунном свете черты. Веки тяжелели, и головная боль стала назойливей, но он не был готов отдать Джека темноте. Даже на пару часов до рассвета. Даже на миг. Будь его воля, никогда в жизни больше не закрыл бы глаз