***
Лёгкие болят от долгого бега, а в боку колет. Питер оборачивается проверить, как далеко от него погоня. Не отстают. Паркер забегает за угол и в панике осматривает тупик. Резко разворачивается, надеясь, что ещё успеет выбежать, но поздно: Мэйсон, Томпсон и ещё несколько человек перекрыли единственный путь к отступлению. — Попался, Пенис Паркер, — радостно кричит Рэй, подходя ближе. Питер жмётся к дальней стене и загнанно дышит. Он устал убегать и боялся того, что последует дальше. Питеру семнадцать, и он больше не носит свой альбом в школу, потому что Мэйсон и остальные вбили себе в голову, что Паркер не должен рисовать их «своими пидорскими руками». И они следят за этим, несколько раз в неделю вытряхивая его рюкзак там, где поймают. Сейчас это произойдёт в грязной подворотне. Питер зажмуривает глаза и гулко сглатывает, чем вызывает новый приступ хохота у компании. — Не подходи, — неожиданно вырывается у него, когда Рэй делает шаг в его сторону. — А то что, Паркер, пожалуешься на нас своей мамочке? — мерзко тянет Мэйсон, а остальные заливаются почти гомерическим хохотом. Им, кажется, правда смешно. Рэй осматривает остальных с ухмылкой, будто хвалясь удачной шутке. Паркер делает то же самое, но со слезами на глазах. Он просто устал. Томпсон стоит немного в стороне, скрестив руки на груди и нахмурив брови. Он не смеётся. Но и не делает ничего, чтобы остановить смех своей компании. «А почему он вообще должен это делать?» — думает Питер, прикрывая глаза. Хочется закрыть и уши, чтобы ничего не слышать, но он лишь сильнее сжимает лямку рюкзака и жмётся спиной к стене. Почти сразу ему прилетает удар в солнечное сплетение, и от неожиданности Питер закашливается и падает на колени. — Посмотрим, что у тебя лежит в сумочке, Пенис, — громко декламирует Мэйсон, сдирая с Паркера рюкзак. На грязный асфальт летят тетради и учебники; рассыпается пачка цветных карандашей, которую Питер по ошибке заложил в рюкзак сегодня утром; выпадает несколько долларов, данных Мэй на перекус после школы. Деньги тут же подбирает Мэйсон. — О, наконец-то у тебя нашлось что-то интересное… — Отдай, — перебивает его Питер. Смешки стихают. — В себя поверил, Паркер? — издевательски тянет Рэй. — А что я получу за это? Питер поднимает голову и смотрит ему в глаза, поджимая дрожащие губы и пытаясь удержать рвущиеся наружу всхлипы. Лицо Мэйсона озаряет ухмылка, он говорит странно хриплым голосом: — Я придумал, что мне за это будет, — он хватает Питера за волосы, — тебе же всё равно, кого обслуживать, да, Педик? До Питера не сразу доходит, что Рэй собирается сделать. Но когда мысль об этом всё же ударяет в голову, парень пытается вырваться или закричать. Тело почему-то не слушается, а горло странно хрипит. Мэйсон показательно медленно тянется к своей ширинке. Питер будто теряет связь с реальностью и приходит в себя, только когда рука Рэя отпускает его. Рядом стоит Томпсон и держит Мэйсон за локоть. Флэш что-то говорит, но у Питера звенит в ушах так сильно, что он ничего не может разобрать. Тело бьёт мелкая дрожь, и слезы беззвучно катятся по щекам. В следующий момент левая скула взрывается болью, и Питера откидывает обратно к стене. Рука сама тянется, чтобы потереть место ушиба. Паркер смаргивает слёзы и фокусирует взгляд на Томпсоне. Тот смотрит точно на него, не отрываясь и, кажется, не моргая. Питер против воли задерживает дыхание. В голову лезут какие-то посторонние абсурдные мысли о том, что на последнем портрете Томпсона он плохо прорисовал глаза: невозможно подобрать точный цвет этой радужки, невозможно обозначить изгиб каждой реснички, невозможно… но Питер пытается. О, он часто это делает. Рисует его. Будто издевается над собой. Потому что стоит ему увидеть готовый рисунок — сердце замедляет свой бег, а вместе с ним и дыхание становится тише, реже, будто Питер уже умирает. Вот, остался последний вдох, а дальше будет только темнота. Болезненное шипение Мэйсона выводит Паркера из размышлений. — Мы уходим, Рэй, — слышит он спокойный голос Томпсона. — Тебе повезло, Педик… Питер слышит, как кто-то пинает его рюкзак, но даже не смотрит в ту сторону. Он смотрит на удаляющуюся спину Томпсона, и ему вдруг становится смешно. Сначала с губ срывается истерический смешок, который перерастает в полноценный смех, только не весёлый. — Педик… — как в бреду шепчет он, а потом кричит Мэйсону вслед: — учитывая то, что ты собирался сделать, не сильно-то ты от меня отличаешься… Он ложится на липкий холодный асфальт и закрывает глаза. Питер не видит, как, оглянувшись, на него смотрит Флэш. Домой он возвращается только к семи вечера: собрать рассыпавшиеся по всей подворотне карандаши трясущимися руками оказывается очень сложно, а идти на трясущихся ногах — ещё сложней. У Мэй сегодня ночная смена, поэтому дома тихо. Сил хватает только на то, чтобы умыться и стащить с себя грязную одежду, пропахшую зловоньем подворотни.***
Пробуждение выходит не из приятных. Когда Питер открывает глаза, над ним нависает Мэй, грозно смотрит точно ему в лицо и молчит. Питер прокашливается, но голос всё равно хриплый ото сна. — Ты давно здесь… стоишь? Мэй приподнимает одну бровь и молчит. Ждёт. Питер переводит взгляд на будильник, стоящий на тумбочке, только чтобы не смотреть на тётю, и его глаза расширяются. — Чё-о-о-орт, — тянет он и вскакивает с кровати. — я проспал! Прости, Мэй, уже ухожу. Он начинает быстро собирать по комнате вещи, пытаясь вычислить, какие из них самые чистые. — Питер, — тихо говорит тётя, и парень замирает. — Да? — с опаской. — Ты никуда не пойдёшь, пока не расскажешь, откуда у тебя синяк. Снова. — Мэй устало выдыхает и присаживается на край кровати. — Я не понимаю, почему ты не хочешь говорить… Неужели я настолько плохая тётя, что ты не можешь мне довериться. Я стараюсь, правда, но… — она прячет лицо в ладонях. Питеру становится стыдно. Он всегда избегал темы своих… неприятностей в школе с тётей и думал, что у него это неплохо выходит: перевести тему с испорченной куртки, которую купили только на прошлой неделе, на то, чем они будут ужинать сегодня; сказать, что просто упал; деньги потерял… Видимо, нет. Питер смотрит на сгорбленную фигуру Мэй. Точно нет. Он неловко присаживается перед ней на корточки, — с трудом: колено, на которое он вчера приземлился, ноет, — отводя ладони Мэй от лица, и пытается улыбнуться. Скула болит, и, кажется, глаз немного заплыл. — Я не хотел, чтобы ты волновалась, — то ли спрашивает, то ли утверждает. Мэй только фыркает и смотрит так… обеспокоенно и в то же время строго. Питер сдаётся. — Ты бы предложила перевестись в другую школу, а я не хочу. Всего год остался… А из-за этих придурков уходить. Здесь Нед и Мишель… — это почти правда. Нед — единственный парень из класса, кто его не сторонится. Иногда после школы они едят вместе у мистера Дельмара. Мишель… они сидят рядом на физике и биологии, она называет его неудачником, а он её мизантропом. Питер думает, что они хорошие и вполне могли бы стать его друзьями, если бы он не боялся подпустить к себе кого-то слишком близко. Мэй думает, что они лучшие друзья. Единственные люди, кроме неё самой, с которыми Питер общается на постоянной основе. — Ты уверен, что я не должна вмешаться? — она дотрагивается до ушиба, и Питер шипит, пытаясь одновременно покачать головой. — Прости, — Мэй притягивает его в бережные объятия. Питер прижимается крепче, обхватывая её в ответ. — Но если это продолжится… — говорит тётя после долгого молчания. Парень кивает. — И я не хотела давить на тебя, просто эта ситуация… — Мэй, — перебивает её Питер, — ты самая лучшая. Люблю тебя. Женщина отодвигает его от себя и заглядывает в лицо. Её глаза так ярко светятся радостью и любовью, что Питер невольно улыбается. — Ларблю тебя, дорогой, — отвечает Мэй и целует его в лоб. Питер вдруг морщится. — Чем так воняет? Мэй охает. — Завтраком. Оба не могут сдержать смех. За завтраком Мэй всё ещё выглядит напряжённой. Она неловко мнется у плиты, жаря новую яичницу, затем долго вилкой перегоняет её кусочки по тарелке, бросая взгляды на Питера. Сначала он пытается это игнорировать, но в конце концов не выдерживает. — Что? Мэй как будто смущается, что очень на неё не похоже. Она отводит взгляд — набирается смелости. — А эти мальчики… они пристают к тебе, потому что ты, — тётя неловко запинается, — потому что ты не похож на них? — осторожно заканчивает она. Питер пытается скрыть улыбку за тостом. Тётя до сих пор так смешно пытается избегать слова «гей», что это каждый раз веселит его. Он выяснил о себе всё окончательно ещё пару лет назад и, решив, что скрывать такое от единственного близкого человека будет не совсем правильно, сразу рассказал Мэй. Именно он сначала жутко стеснялся слова «гей», и тётя приняла правила его игры. Только вот Питер в неё уже не играет, а она до сих пор следует правилам. И это кажется Питеру чем-то настолько милым, что внутри сразу становится теплей, а желание закутаться в свитер — меньше. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — поспешно добавляет Мэй, видя, что Питер молчит. — Всё в порядке, — отвечает он, качая головой, — да, их не очень устраивает, что такой как я учится вместе с ними. Мэй ничего не говорит. Она задумчива и едва ли произносит пару фраз, прежде чем уйти на работу. Питер в этот день в школу не идёт. Он долго сидит на диване в гостиной, прижав колени к груди, и пялится в одну точку. Пока Мэй находилась рядом, было легче. Сейчас же воспоминания о прошлом дне стоят перед глазами. Питер жмурится и машет головой, пытаясь прогнать их, но они будто становятся ярче. Он даже начинает чувствовать тот тошнотворный запах, который исходил от мусорных баков и асфальта. Хочется плакать. А если бы Мэйсон успел сделать то, что задумал? «Тебе же всё равно, кого обслуживать?..» Как же мерзко. Но почему тот вообще остановился? Питер силится вспомнить, трёт виски… Вчера в голове гудело, а перед глазами всё расплывалось, чтобы хоть что-то помнить чётко, но… Его будто обухом бьют по голове: он ясно видит перед собой глаза, которые рисовал, кажется, миллионы раз. Такие яркие и красивые, голубые с янтарными узорами в обрамлении пушистых чёрных ресниц… Питер резко распахивает глаза. Томпсон. Это он остановил Мэйсона. Паркер понимает, что это неправильно, но в груди предательски загорается огонёк не то надежды, не то чего-то другого…***
Питер уже неделю не выходит из дома. С одной стороны, сидение в четырёх стенах его убивает. С другой — выходить на улицу Паркер не хочет. Ни при каких обстоятельствах. Школьные оценки позволяют ему эту небольшую вольность, а домашнее задание можно сбросить учителям на электронную почту. Вообще, сначала он просто хотел подождать, пока с лица сойдет синяк. Мэй его решение немного посидеть дома полностью одобрила. Будь её воля, Питер бы в эту школу никогда не вернулся. Но чем больше времени проходит, тем больше Паркер понимает, что сделать шаг за порог дома, ему будет всё сложней. Страшнее. Питер и раньше не мог назвать себя смелым, а уж после того, что произошло… ему и дома стало мерещится всякое. Тени, шорохи и разные посторонние звуки. Сны перестали быть чем-то светлым: даже в них чувство опасности преследовало его. Иногда он задаётся вопросом. Почему это его так напугало? Впрочем, тут же находит ответ. Потому что он всегда этого боялся. Не думал, что кто-то из компании Томпсона опустится до такого. Но всё равно боялся. Может, из-за того насколько часто в новостных сводках можно было увидеть статьи о розыске насильников или поиске пропавших людей. Это всегда страшно — видеть такое. Люди умирают, и пусть это ужасно, с этим ничего не сделаешь. Страшнее, когда люди убивают друг друга. Вообще, делают все те ужасные вещи, о которых потом пишут в газетах, рассказывают по телевизору или в интернете. Но сегодня Питер точно решил, что пора завязывать с безвылазным сидением дома. Ближе к вечеру он скинул в рюкзак принадлежности для рисования и, низко натянув на голову капюшон толстовки, отправился в парк, в котором обычно рисовал. Если верить синоптикам и людям в интернете, днём на улице было жарко, но к вечеру похолодало. Поднялся несильный ветер, а небо затянуло плотными облаками. Хорошо, что не тучами. До парка Питер добирается дольше обычного, потому что еле передвигает ногами: желания рисовать совершенно нет. Для субботнего вечера в парке слишком мало народа, Паркер лениво разглядывает двух мальчишек лет десяти, резво скатывающихся на скейтах с рампы. Он долго сидит на скамейке, пока парк медленно пустеет, а небо темнеет. Время пролетает незаметно. Питер выныривает из странного состояния полусна, когда внезапно зажигаются фонари. Парень вздрагивает. Он уныло поднимается со скамьи, сжимая в руке так и не использованный карандаш. В голове вертятся сумбурные мысли, из-за чего она кажется очень тяжёлой. Уже хочется спать. И даже боязнь темноты и всего того, что в ней может находиться, не беспокоит Питера. Он медленно движется к дому, не особо смотря по сторонам. Неожиданно откуда-то раздаётся приглушённый вскрик боли. Паркер замирает и настороженно прислушивается. Вскрик повторяется. На этот раз громче. Питер оглядывается по сторонам, пытаясь понять, откуда идёт звук. Понятно, что за поворотом кого-то избивают. Питер хорошо знает эти звуки. Он не знает, что делать. Парень здраво смотрит на вещи и понимает, что у него нет и шанса справится с нападающими. Да даже если это только один человек. Питер честен с собой, он — дохляк. Мышцами могут похвастаться только ноги, но не потому, что он бегает, а потому что убегает. Это не раз спасло ему… не жизнь, конечно, но… Но бросить кого-то в беде он не может: слишком хорошо ему знакомо это чувство безысходности, когда ты хочешь, чтобы хоть кто-то пришёл… хоть кто-то спас. Он сам не замечает, как поддаётся панике. Руки начинают трястись, а сердце бьётся уже где-то в горле. Питер медленно выдыхает, пытаясь успокоиться. Он подходит к повороту, воровато оглядывается и припадает к стене, стараясь двигаться как можно тише и медленнее. За поворотом — темнота, сквозь которую еле-еле проглядываются силуэты людей. Их совсем не много. Трое или четверо. И один на земле, сжавшийся в клубок. Вдруг один из стоящих людей размахивается ногой и бьёт точно по лежащему. Питер испуганно вздрагивает, когда раздаётся глухой звук удара и болезненное шипение следом, и засовывается обратно за угол дома. Надо что-то делать. Срочно. В голову приходит неожиданная идея. И пусть она кажется абсурдной, других нет. За пару дней до того, как Питер «заболел», Мишель отдала ему свою начавшую барахлить колонку. Та стала издавать какие-то хрипло-булькающие звуки, с которыми девушка не намерена была мириться. Но денег на ремонт нет, зато есть не в меру умный одноклассник, который имел неосторожность однажды похвастаться тем, что собрал компьютер из деталей со свалки. До колонки у Питера руки так и не дошли, но она валялась сейчас где-то в одном из мелких карманов рюкзака. Питер приседает на землю и трясущимися руками стаскивает с себя рюкзак. Если всё получится так, как он задумал, и у него, и у человека, которого сейчас избивают, есть все шансы уйти отсюда живыми. Колонка находится совсем скоро, и Питер чуть не вскрикивает от затопивших его вмиг радости и облегчения. Он быстро достаёт телефон, не замечая, что руки перестали трястись, и открывает поисковую строку гугла. Совсем скоро тянущимися булькающими звуками колонка извергает из себя вой полицейских сирен. И Питер молится, чтобы его идиотский план сработал. Он жмурится и скрещивает пальцы, пытаясь воззвать к давно покинувшей его удаче. — Чёрт, копы… Валим! — раздаётся за стеной, а следом — удаляющийся топот. Питер распахивает глаза от неожиданности. Ещё несколько минут он сидит, не отключая противный звук, пока из окна дома кто-то не начинает орать матом. Уже слишком поздно для громких звуков. На негнущихся ногах он заворачивает за угол и бросается к лежащему на земле человеку. Питер очень надеется, что ещё не просто телу. Точным движением он нащупывает пульс, стараясь не смотреть на окровавленное лицо и порванную одежду. Когда твоя тётя — медик, сложно не знать каких-то простых вещей об оказании первой помощи. Пульс есть. Дыхание есть. Пусть хриплое, но человек, оказавшийся парнем, явно не собирается сдаваться так просто. Питер облегчённо выдыхает: уже хорошо. Держать мысли в куче почему-то довольно легко, и сознание ничем не затуманено. Питер действует чётко, когда ощупывает тело на предмет повреждений — осматривать смысла нет: темнота стоит чуть ли не кромешная. Переломов, на непрофессиональный взгляд Питера, нет, ножевых ранений — тоже, так, мелкие ссадины. Но голову нужно осмотреть тщательно. Приходится лезть окровавленными, грязными руками в карман за телефоном. Наведя фонарик своему пациенту на лицо, Питер почти стонет от досады: крови слишком много, чтобы понять, откуда она идёт. Из того, чем можно её убрать — только рукав толстовки. Деваться уже некуда, Питер продолжает действовать. Но когда под слоем крови уже показывается чистая кожа, человек вдруг открывает глаза, и телефон Питера выскальзывает из в миг ослабевших рук. Он падает на асфальт фонариком вверх и слепит Питеру глаза. Но это становится такой мелочью, когда с губ пациента вдруг срывается: — Паркер? Я умер, да? — Юджин, — только и выдыхает Питер, прежде чем Томпсон, лежащий перед ним в крови и грязи, вновь закрывает глаза.***
Питер — идиот. Самый настоящий. Ему надоело жить, а его мозги поплавились. Ничем другим — даже самому себе — он не может объяснить поступок, который совершил. Он боязливо выглядывает из-за двери ванной, направляя взгляд на диван в гостиной. Точнее на того, кто там лежит. В тот момент, когда до него дошло кого он только что спас, мозг словно отключился. Хотя, мозг-то работал исправно, а вот тело перестало исполнять приказы, им посылаемые. Томпсон оказался тяжёлым. Очень. Но и это не помешало Питеру взвалить его на себя и притащить домой. И как только умудрился… Ещё и биту прихватил. Питер покосился на деревяшку, лежащую возле дивана. Он не был уверен, кому она принадлежала, но возможно, там найдутся отпечатки тех, кто сотворил это с Юджином. Юджином. Томпсон давно в голове Питера стал просто Юджином, а не Флэшем — что за тупое прозвище. Примерно год назад, он точно не помнит, Питер случайно узнал настоящее имя… предмета своего вечного любования и воздыхания и был до глубины души поражён и возмущён тем, как легко Томпсон смог заменить столь прекрасное «Юджин» на столь тупое «Флэш». Мнения Питера, конечно, никто не спрашивал, но он его и не озвучивал, предпочитая возмущаться у себя в голове. Томпсон шевельнулся и застонал. Питер от неожиданности подскочил на месте. Сейчас, когда поток адреналина схлынул, он снова не знал, что делать. Ещё там, в переулке, надо было позвонить в 911, желательно анонимно, и валить оттуда со всех ног, чтоб только пятки сверкали. Нет же, ему больше всех надо. Додумался кого в дом притащить. Это же Томпсон! — Да ладно, он же без сознания… — пробормотал себе под нос Питер. Обладатель язвительного голоса у Питера в голове скептически приподнял бровь. — Не сделает же он мне ничего, пока будет в отключке. А когда очнется, он тебя зацелует до смерти и задушит в объятиях. Всё тот же язвительный голос. — До того, как он очнется, у меня ещё есть время. Что-нибудь придумаю… Но… Питер помотал головой, пытаясь привести в порядок разбушевавшееся сознание. Боязливо выйдя из своего укрытия, Питер подошёл к дивану. Странно сложив руки на груди, Томпсон лежал на спине. Его одежда кроваво-грязным месивом обхватывала тело, — смотрелось это ужасно. И воняло. Питер поморщился. Лично он считал, что первая проблема Нью-Йорка — вонючие подворотни. Неужели так сложно чуть лучше следить за мусорными баками? — Так, соберись, тряпка, тут человек умирает, — пробормотал Паркер и тут же вздрогнул от собственных слов. Но это побудило его действовать. Он медленно, постоянно смотря на лицо Юджина, стянул с него кроссовки и отнёс их к двери, но, немного подумав, всё же перетащил их к себе в комнату под стол. Вряд ли Томпсон будет в состоянии уйти завтра отсюда на своих двоих, а утром придёт Мэй. И почему-то Питер уверен, что она не обрадуется, если обнаружит дома одного из постоянных обидчиков племянника. Следом он стянул джинсы. После этого ему потребовалась передышка: джинсы оказались очень узкими. — И как ты впихнул себя в них? — задал он вопрос в пустоту. Из штанов с грохотом вывалился мобильник. Питер завис на несколько секунд, задумчиво закусив губу. Родители Томпсона должно быть волнуются. Паркер ещё думал, а рука уже сама тянулась к телефону. Разблокировав его с помощью отпечатка пальца Юджина, Питер открыл мессенджер. Соблазн прочитать все переписки был велик, но это не про Паркера: он слишком правильно воспитан. Найдя чат с абонентом «Мама», парень посмотрел на последнее сообщение от Томпсона. «буду поздно» Немного подумав, Питер набрал: «останусь у друга» Сообщение загорелось прочитанным через пару секунд. Ответ не пришёл. Парень нахмурился, но отложил телефон и вернулся к прерванному делу. Далее шла толстовка. Питер взялся за низ и потянул её на себя, стоя в изголовье дивана. Согнутые до этого руки Юджина выпрямились и единым ударом угодили Питеру в солнечное сплетение. Парень согнулся пополам и застонал от боли. — Это как нужно ненавидеть человека, чтобы, даже находясь в отключке, умудриться его отмутузить, — кряхтя, выдавил он из себя. — вот и спасибо тебе, Питер. Томпсон продолжал безмятежно… лежать, — Питер не был до конца уверен, находился ли тот без сознания или просто спал, — но теперь с толстовкой на голове и нелепо вытянутыми руками. Питер невольно хихикнул: захотелось навеки запечатлеть этот момент на камеру. «Дружелюбный сосед Питер Паркер». Неплохой получился бы фильмец. Только больно клишированный. Простушка выручает главного хулигана и задиру школы из беды, хотя тот всегда к ней плохо относился, и не просит ничего взамен. А тот потом влюбляется в неё без памяти. Да уж. Питер грустно хмыкает. С ним точно такого не будет. Он хоть и простой, но уж точно не простушка. А в парня Юджин не влюбится. Паркер смотрит на Томпсона, и его вдруг одолевает злоба на самого себя. — Нашёл время для самобичевания… тут человеку плохо. Он долго протирает лицо Юджина от крови; обрабатывает раны, которых оказалось не так много, как он думал сначала: рассечена бровь и губа, подбит глаз, несколько ссадин на ногах и руках, много синяков по всему телу. Но в отсутствии переломов Питер убедился почти на сто процентов, ещё раз всё тщательно ощупав. (Сделал он это исключительно для безопасности Томпсона, а не для того, чтобы удовлетворить свои… фантазии). Затем он с трудом запихивает Юджина в свои пижамные штаны (они чистые!) и перетаскивает его бессознательное тело к себе в комнату. Забрасывает грязные вещи — и свои, и Юджина — в стиралку. Долго ждёт, пока она постирает. И наконец, развешав всё по своей комнате, устало валится на диван в гостиной, не забыв поставить будильник на полчаса раньше времени, в которое обычно возвращается Мэй с дежурств. Диван воняет чем-то тухлым, но Питер уже не обращает на это внимания. В голове пусто. Сознание медленно ускользает от него.***
Писклявый звук будильника вырывает Питера из сна. Он с трудом разлепляет глаза, лениво пробегая взглядом по потолку. Утро, на удивление солнечное, полоской яркого света маячит наверху. Питер пытается вспомнить, почему вчера заснул в гостиной. Он резко подрывается с дивана, когда во входную дверь вставляют ключи. Воспоминания о вчерашнем дне начинают вируситься в голове только сейчас, и парень досадливо стонет. Дверь тихо хлопает, слышатся шаги по коридору. — Питер! Ты уже встал! Почему так рано? — весело спрашивает тётя. — Я… я хотел, — парень запинается, бегает взглядом по комнате, — приготовить тебе завтрак. Но ты пришла раньше. — Просто ехала сегодня не на автобусе, — загадочно говорит тётя. Она плюхается на диван и потягивается, продолжая улыбаться. Питер недоуменно поглядывает на женщину. — Ты чего такая весёлая? — Питер, я давно хотела с тобой поговорить, — вдруг серьёзно, но так же радостно говорит Мэй. Она ровнее садится и хлопает по дивану рядом с собой, чтобы Питер тоже присел. — Я давно хотела тебе сказать, но ты был так расстроен. И я боялась, что это может расстроить тебя сильней. Питер хмуриться, всё ещё не понимая, что имеет ввиду тётя. — Понимаешь, с момента смерти Бена прошло уже много времени. И всё это время я чувствовала себя несчастной без него. Но несколько месяцев назад я встретила человека, — Мэй сделала небольшую паузу и улыбнулась, — человека, который помог мне снова почувствовать себя счастливой. Я не хотела тебе говорить, пока не была уверена, что у нас всё серьёзно. Вот, — осторожно закончила она, вглядываясь в задумчивое лицо племянника. Питер никак не реагировал. Мэй начала паниковать. — Я поторопилась, да? Не надо было говорить сейчас. Теперь ты считаешь меня предательницей? — затараторила она, — Я читала, что детям сложно… — Эй, Мэй, — позвал Питер. Он очень ценил и любил тётю, но иногда её конкретно заносило. Так как своих детей у неё не было, она почему-то считала себя плохим родителем, не беря во внимание то, что Питера фактически она и вырастила. Ещё когда он был младше, Мэй читала тонны книг по воспитанию, как будто у неё был не один Питер, а как минимум сотня младенцев. — Я рад за тебя, — он улыбается. Мэй выдыхает. — Правда? Боже, я так переживала о том, как ты отреагируешь. Хочешь с ним познакомиться? Его зовут Хэппи. Он начальник службы безопасности у одного очень богатого человека. И знаменитого. И ты его знаешь, — её телефон звенит новым сообщением. — Ой! Я забежала только переодеться. Хэппи ждёт внизу. Ты не против, милый? — Нет. Конечно, нет, — говорит Питер с улыбкой. Такой счастливой свою тётю он не видел уже давно. Наверное, больше подойдёт слово «влюбленной». Она выглядит такой окрыленной и словно сияет изнутри. Питер не может быть против этого, он только за. Через несколько минут Мэй уже выходит из комнаты, пытаясь одновременно застегнуть блузку и накрасить губы. — Как я тебе? — спрашивает она, поправляя волосы. — Ты самая красивая. Если твой хахаль не скажет тебе этого, пусть пеняет на себя. Мэй выглядит возмущённой до глубины души, но через несколько секунд начинает смеяться. — Спасибо, милый. Но хахаль… — она снова заливается смехом, притягивая Питера к себе. — Буду вечером, можем заказать пиццу или китайскую еду… — А можешь сегодня не возвращаться и остаться со своим парнем, — хитро говорит Питер. Мэй шутливо бьёт его по плечу, возмущённо выкрикивая: — Питер! Но опять начинает смеяться. — Я приличная женщина. Они немного стоят молча, обнимая друг друга. В комнате Питера что-то падает, парень возвращается в жестокую реальность, где в его комнате заперт избитый Томпсон. Мэй от неожиданности отодвигается от племянника, переводя взгляд на дверь комнаты. — Просто окно забыл закрыть. Ветром что-то сдуло, — слишком неубедительно врёт парень. Тётя прищуривает глаза, когда за дверью снова что-то падает, а затем слышится тихое чертыхание. Она делает шаг к комнате, но Питер её опережает, прижимаясь спиной к двери. — Может, ты не будешь туда заходить? — неловко смеясь, говорит Паркер. Мэй несколько секунд хмуриться, но затем её лицо озаряет понимающая улыбка. — Пи-и-и-тер, — тянет она. — что же ты делаешь? Привёл в дом своего симпатичного мальчика, пока не было тёти? Вот негодник! — Мэй хитро улыбается, а Питеру хочется провалиться сквозь землю, потому что Юджин это по-любому слышит. — Вечером всё расскажешь, — шепчет тётя, подмигивая. Она звонко чмокает парня в лоб и выбегает из дома. Питер медленно скатывается по двери на пол, руками растирая лицо. Чёрт. Вдруг опора исчезает из-за спины, и Паркер валится на пол прямо под ноги Юджину. Тот стоит, немного пошатываясь, и смотрит на Питера сверху вниз одним заплывшим глазом, второй почему-то закрыт. Время будто замедляется, пока Паркер смотрит на спасённого вчера парня. Тот выглядит таким трогательным и ранимым в одних пижамных штанах Питера. Разбитая губа распухла, ярким пятном выделяясь на лице, — вообще, только на нижней его половине: вверху это место почётно занимает заплывший глаз, но Питер слишком очарован, чтобы обращать внимания на такие мелочи. Ничем не скрытый — шикарный — пресс перекатывается волнами при прерывистом дыхании Юджина также, как и грудные мышцы. Парни смотрят друг на друга. Питер чувствует, как невольно начинает возбуждаться. Дыхание становится учащенным, а мысли в голове путанными. Ему кажется, ещё секунда и Юджин начнёт медленно наклоняться, чтобы поцеловать его. И будет действовать так мягко и нежно… Питер тогда прижмется к нему всем телом и будет целовать-целовать-целоватьцеловать… — Какого хуя, Паркер? — хриплым голосом говорит Томпсон, и наваждение развеивается. Время снова ускоряет свой бег. Да так, что Питер за ним не успевает. Томпсон невероятно быстро наклоняется и хватает Паркера за ворот толстовки, сразу поднимая его наверх. Их лица находятся всего в паре сантиметров друг от друга. Взгляд Питера бегает по лицу Юджина, то и дело останавливаясь на губах. Паркер мысленно даёт себе подзатыльник: так бездарно палится… бесстрашный какой стал. Томпсон, кажется, не замечает неловкости между ними, свирепо, но как-то устало глядя на парня. — Ещё раз. Что за хуйня, Паркер? — Ч-что? — мямлит Питер, почти повисший в руках Юджина. — Почему я здесь? И где я вообще? — морщится Томпсон, обводя гостиную взглядом. — У м-меня дома, — продолжает мямлить Питер. — Ну, как я здесь оказался? — раздражённо торопит его Томпсон. — Я принёс. Юджин окидывает его недоверчивым взглядом и сильнее хмурится. В голове у него пусто настолько, насколько это вообще возможно. И тело болит. — Ну?! — прикрикивает он. И Питер выпаливает всё на одном дыхании: как нашёл его; как прогнал тех, кто его избивал; как домой притащил и раны обрабатывал. А потом глаза зажмуривает со всей силы. Ждёт чего-то. Томпсон неожиданно испускает смешок, отпуская Питера. Тот осторожно приоткрывает глаза и смотрит на хихикающего Юджина, держащегося за рёбра. — Сирены, говоришь, испугались? — весело спрашивает Томпсон, тяжело опустившись на диван. Питер настороженно кивает, пятясь подальше от Юджина. Тот вроде не хочет ему врезать… уже, но Паркеру всё равно страшно. Стена слишком неожиданно вырастает за спиной, и Питер тихо ойкает, врезаясь в неё. — Ты чего? — Н-ничего. — Боишься меня, что ли? — перестав улыбаться, спрашивает Юджин. Питер отрицательно качает головой. — У-у! — резко выкрикивает Томпсон, и Паркер вжимает голову в плечи, снова зажмуриваясь. Но ничего не происходит. Когда Питер открывает глаза, Юджин, хмурясь и поджав губы, смотрит на него. — Паркер, иди сюда, — он немного двигается, чтобы освободить место на диване. Питер не совсем понимает, что Томпсон хочет от него. То набрасывается с явной готовностью выбить из него всё дерьмо, то вдруг смеётся. Ещё вопросы эти странные. Конечно, Питер боится. Как можно не бояться? Люблю и ненавижу — как поэтично. Хотя в случае с ним скорее «Люблю, но боюсь до смерти». Питер привык любоваться Юджином. Его чёрными немного волнистыми волосами, крепкой фигурой и высоким ростом, ослепительной и дерзкой улыбкой, которая никогда не обращена в сторону Паркера. Но привык это делать издалека, так что сейчас он в нерешительности замирает у стены, пока Юджин призывно хлопает по дивану рядом с собой. — Питер, — осторожно зовёт Томпсон, и Паркер всё же подходит и присаживается на краешек дивана, как будто это не Юджин у него дома, а он у Юджина. Томпсон как-то странно и решительно смотрит на него. Питеру становится неуютно — не то чтобы ему было уютно до этого, но сейчас неуютно ещё больше. Он пытается незаметно вытереть вспотевшие ладони о штаны, поглядывая на Томпсона в ответ. — Ты прекращай… — начинает тот, но быстро замолкает. — Что прекращай? — тихо переспрашивает Питер. Юджин молчит, кажется, целую вечность, но на деле проходит несколько секунд, прежде чем он произносит: — Бояться меня. Сначала Питеру кажется, что он ослышался. От неожиданности он то ли крякает, то ли хмыкает, вскидывая голову, и смотрит на Юджина, уже не таясь. В нём неожиданно начинает играть обида вперемешку со злобой от этой простой фразы. Не бойся. Как это легко сказать. — Как это легко сказать, — неожиданно говорит он вслух. Как это легко сказать, когда тебя не запугивают почти каждый день на протяжении пяти лет. Как это легко сказать, когда с тобой не боятся дружить одноклассники. Как это легко сказать, когда тебе не страшно идти в школу. Как это легко сказать, когда твоя ориентация и твои увлечения не определяют твоё положение в обществе. Как это легко сказать. А сделать? Всё это пролетает в голове за считанные секунды. Эмоции овладевают Питером полностью. Он подскакивает с дивана и почти кричит: — Не бояться?! Прекрасно. Собирайся и проваливай отсюда, Юджин. Он несётся в комнату и, вышвырнув оттуда высохшие вещи Томпсона, с грохотом захлопывает дверь. Он не думает о том, что его минутная истерика может потом ему выйти боком. Не думает о чём-либо в принципе. Кажется, его трясёт. Он шумно выдыхает, пытаясь привести нервы в порядок, и валится на кровать, пропахшую заживляющей мазью, которой он вчера мазал Юджина. Через несколько минут раздаётся тихий стук. Питер никак не реагирует. Дверь открывается, из-за неё показывается Томпсон уже в своей одежде, правда, местами порванной. Он неловко мнется на пороге, держа в руках свернутые пижамные штаны. Неловко мнется — что это вообще значит? Это не про Юджина. Он такой яркий и дерзкий, не боится ничего и никого. И точно не чувствует себя неловко, стоя на пороге комнаты ботаников вроде Питера. — Я… — начинает Томпсон, — хочу поблагодарить тебя. И извиниться. Питер приподнимается на кровати, смотря на Юджина. — За сегодня и вообще, — он говорит тихо и как-то неуверенно. — Понимаю, простого «прости» будет мало, но… Чёрт, а это даже сложнее, чем казалось… Питер уверен, что выглядит сейчас как первоклассник, которому дали решить пару задачек по квантовой физике, потому что он тоже ничего не понимает. Томпсон подходит немного ближе. — Прости меня. Пожалуйста. Как вообще просят прощения? Я ни разу этого не делал, — бормочет он себе под нос недостаточно тихо, чтобы Питер не услышал, и громко выдыхает. — Я понимаю, что ты вряд ли сделаешь это, вряд ли это поможет, но я хочу, чтобы ты знал, что мне очень жаль. Давно нужно было прекратить всё это. Не нужно было вообще начинать. Ну, начинать всё это. Я… да, давно нужно было всё прекратить. То, что Рэй собирался сделать — ужасно. И то, что делали мы раньше, тоже ужасно, но это… Рэй, он вообще без тормозов. Раньше я его как-то сдерживал, а сейчас он как с цепи сорвался… Питер совсем не понимает, что происходит. Это бесконечное утро сводит его с ума. Что вообще всё это значит? С чего вдруг Томпсону извиняться? Или он поиздеваться решил? Ну да, точно. — Убирайся…— шепчет Питер. Его настроение скачет как на русских горках. Томпсон уходит, ничего больше не сказав. Питер, злясь сам на себя, волнуется о том, как Юджин доберётся до дома, если тот и на ногах держится с трудом. Весь оставшийся день проходит в нервном напряжении. Только приход Мэй позволяет ему немного расслабиться и забыть о проблемах и о том, что завтра понедельник. Он идёт в школу.***
Томпсона на уроках не было. Учителя вели себя спокойно, значит, были предупреждены о его отсутствии. Питер вновь с трудом подавляет в себе тревогу и пытается сосредоточиться на уроках. Это мало получается. Учителя особо не лезут, а парочку даже спрашивают о самочувствии, потому что официально у Питера был грипп. Должно быть, тёмные круги под глазами от почти двух бессонных ночей создают удручающее амплуа не до конца выздоровевшего человека. Мишель и Нед, кажется, радуются, что он вернулся. В своей манере, конечно. Девушка хмыкает и поздравляет его, неудачника, с выздоровлением. Но Питер готов поклясться, что разглядел в этой саркастичной ухмылке искреннюю улыбку. Это греет душу. Нед почти сбивает Питера с ног, налетая на него в коридоре и начинает восторженно вещать что-то о Звёздных войнах. Паркер не особо любит смотреть кино, но от этой франшизы даже он в восторге, поэтому с удовольствием слушает Лидса. Смутное чувство тревоги не покидает его весь учебный день, но он всеми силами пытается от него абстрагироваться. Причина выясняется, когда Питер, идя домой, проходит первую от школы подворотню. (Как же он их ненавидит, подворотни! Во-первых, они воняют. Во-вторых, всё самое стра_шное/нное происходит с Паркером именно здесь, в вонючих ошибках городских архитекторов, или кто там план застройки города составляет). Там, прислонившись к стене, курит Юджин. Увидя Питера, он выкидывает недокуренную сигарету и, немного прихрамывая, направляется в его сторону. Заплывший глаз выглядит немного лучше, как и разбитая губа, но в целом видок остаётся тот ещё. — Паркер, — кивает Юджин, останавливаясь недалеко от парня. — Томпсон, — неуверенно отвечает Питер. — Ты домой? — спрашивает Томпсон. Питер на секунду замирает, не зная, что ответить, — а что вообще происходит? — но кивает, смотря Юджину в глаза. — Пойдём. И Томпсон поворачивается туда, куда собирался идти Паркер до встречи с ним. Он проходит несколько метров и останавливается, когда понимает, что идёт один. — Передумал идти домой? — громко спрашивает Томпсон. Питер идёт. Юджин доводит его точно до подъезда и уходит, не сказав больше ни слова. Питер ничего не понимает. Но очень хочет понимать, потому что на следующий день ситуация повторяется. И на следующий. И так до конца недели. Сначала это странно и волнующе, но к пятнице Паркер считает это уже чем-то обыденным. Вопрос «а что вообще происходит?», ставший в его голове частым гостем, наконец перестаёт его волновать, что всё же немного странно. Юджин до сих пор не появляется на уроках, как и Мэйсон. Но Рэя Паркер вообще не видел с того злополучного дня. Раны Томпсона уже выглядят прилично, хоть тот немного и прихрамывает. Ровно через неделю, в понедельник, Юджин первый начинает разговор. — Мэйсон теперь не учится в нашей школе. Вообще теперь не учится, он тебя больше не тронет. Питер, ничего не понимая, поглядывает на Юджина. Тот продолжает: — Меня избили по его наводке. Сам он там не засветился, но та бита, которую ты прихватил, его. За это и за то, что он хотел сделать с тобой, его отправили в одно место. Отец подсуетился. — Э… спасибо? — Тебе спасибо, Паркер. — Юджин чуть улыбается уголками губ, и Питер не может не улыбнуться в ответ. Паркеру кажется, что сегодня дорога до дома стала длиннее. Они идут с Юджином бок о бок, но дом всё никак не приближается. Молчание впервые кажется неловким. Лёд между ними тронулся. Питер не может безнаказанно мечтать об их совместном будущем теперь, когда оно уже не кажется таким недостижимым. И, возможно, он выдумал себе все эти сигналы со стороны Юджина, и тот действительно просто хочет искупить свою вину таким образом, скорее всего так и есть, но Питер увяз в нём ещё глубже, хотя казалось, что глубже некуда. — А ты правда… — как-то неуверенно, даже робко, начинает Томпсон. — Ну… не знаю как сказать, чтобы тебя не обидеть. — он хмурится, почесывая затылок. — Раньше тебя это мало волновало, — весело усмехается Питер. С недавних пор он чувствует себя в полной безопасности рядом с Юджином и очень этим доволен. — Да уж…— выдыхает Томпсон. — Но я рад, что ты исправился, — добавляет Питер. — Так что ты хотел спросить? Обещаю тщательно подумать, прежде чем обидеться. — В то утро, когда я был у тебя, ты разговаривал с тётей… и я подслушал немного. Не специально, вы просто стояли у двери. Питер кивает, показывая, что ждёт продолжения. Если честно, он вообще мало помнит то утро: уж слишком был невыспавшимся и нервным. — Так ты действительно встречаешься с парнями? — выпаливает Юджин. О, теперь он помнит, что тогда сказала тётя. Внутри у Питера всё замирает. Помнится, именно его ориентация стала причиной притеснений со стороны одноклассников. Они даже уверены в этом не были? — Какого хрена? — вырывается у него. Томпсон, словно прочитав его мысли, начинает тараторить: — Ты ничего не подумай… Ребята были уверены, что ты голубой… — Ну если ребята были уверены… — Я никогда даже не задумывался об этом всерьёз. — К чему тогда всё это было? — Я просто… чёрт, дай мне объяснить. В общем, я с родителями никогда не ладил. Маме больше интересны новые шмотки и тусовки, чем я, а отец постоянно занят. И я, как любой ребёнок, всегда стремился, ну, знаешь, соответствовать… как-то. Быть идеальным для них. Лет в двенадцать мне это надоело, проснулся бунтарский дух и всё такое. И нужен был кто-то, чтобы… как это сказать… — Можешь не продолжать, я тебя понял. — спокойно говорит Питер. Он представлял что-то похожее. Томпсон стал большим мальчиком, и этому «большому Томпсону» стало стыдно за поведение «маленького Томпсона». Паркер всё время был кем-то вроде мальчика для битья: виноваты родители Юджина, а расплачивается он. Это неприятно. — Можешь считать, что ты прощен. — Нет! — торопливо выкрикивает Томпсон, и Питер на него удивлённо смотрит. — Я не хочу, чтобы ты меня прощал… пока не выслушаешь всё. Я злился на тебя, потому что мне казалось, что ты такой… невозмутимый. Тебе как будто всё было нипочем. Поэтому мы иногда перебарщивали. — Иногда, — фыркает Питер. Этот разговор ему категорически не нравится. Он готов уже простить Юджина и без всех этих объяснений: слишком не хочется вспоминать. — А потом я понял, что не просто злюсь или ненавижу тебя. Не то, понимаешь? И вместо того, чтобы разобраться в себе и понять, я просто забил. Как последний болван. Юджин говорит громко и эмоционально, размахивая руками и почти не смотря на Питера. Улица необычно пустынна, они уже подходят к дому. — Я не стремился разбираться в своих чувствах, но когда это всё же произошло, было уже поздно что-то делать. Ты уже ненавидел меня. А я просто… — он вдруг останавливается и лезет в карман, — я просто идиот, — Томпсон протягивает Питеру сложенный много раз листок и впервые с момента его речи смотрит ему в глаза. Они наполнены непонятным отчаянием и надеждой. Питер сглатывает и тянется за листком, — и ты мне нравишься. Возможно, немного больше, чем просто нравишься. Паркер уже не слышит этих слов. Они ему не нужны. Он всё понимает, смотря на рисунок. Тот самый, первый портрет Юджина, который Томпсон вырвал из альбома. Который, думал Питер, давно уничтожен. Дыхание сбивается, и Паркер, глупо хлопая глазами, таращится на рисунок. — Скажи что-нибудь, — нервно смеётся Юджин, — вообще что угодно, и я уйду, зная, что хотя бы попытался. Питер не может выдавить из себя ни слова. Его мысли похожи на огромный торнадо, который не даёт нужным словам улечься в ряд. Ситуация похожа на сон. А может, клишированный фильм всё же получится? Питер тихо хмыкает от неожиданного воспоминания. Вот уж чего он не ожидал. Похоже, простушка из него получилась просто потрясная, раз хулиган всё же не устоял… — Я никогда тебя не ненавидел, хотел, но. — да, фраза из фильма — это всё, что нам сейчас надо, Питер, соберись. — Откуда у тебя… — говорит Питер, проводя большим пальцем по контуру подбородка на рисунке. Тот немного кривоват и по-детски округлый, но Паркер гордится собой, потому что глаза прорисованы, он не побоится этого слова, пусть это похоже на тщеславие, потрясающе. — Он в моём школьном ящике валялся, я его туда запихнул тогда со злости. Выкинуть хотел, но забыл. И хорошо… Очень красиво… Прости, что я так его. — Ничего, у меня много таких, — глупо выдаёт Питер и поднимает взгляд на Юджина. — Ты тоже мне нравишься. — И ты покажешь мне все свои рисунки? — хрипло говорит Томпсон, делая шаг навстречу. Питер кивает, ещё сильнее сокращая расстояние между ними. Они смотрят друг другу в глаза, будто ища там что-то, и находят, одновременно тянутся вперёд, чтобы встретиться на середине. Губы Юджина обветренные и отдают сигаретами на вкус, губы Питера пахнут почему-то клубникой. Ситуация, в которой они оба оказались, попахивает безумством, но Питер недавно решил, что он больше не боится. Так почему бы не совершить что-то безумное?