Сделка

      Узел затягивается туже. Хэ Чэн удобнее перехватывает край ткани зубами и тянет. Рука отзывается болью. Стреляет, волной разносится по телу, но он молчит. Скрипит, морщится, тяжело выдыхая, но молчит. Смотрит на то, что осталось от руки – обрубок чуть выше локтя наливается красным, быстро окрашивая тряпки.       - Скоро перестанет. Кровь всмысле. Жаль, конечно, но уговор был только на руку.       Он сидит рядом. В метре-двух от него самого. Седой и желтоглазый – не бывает таких у нормальных людей, - скалится довольно, с чувством полного удовлетворения. Тонкие губы растягиваются, раскрываются, являя миру фиолетово-синий язык. Слизывает кровь – его, Хэ Чэна, кровь – с подбородка и ныряет обратно.       - С тебя и этого хватит, гниль.       Шэ Ли – так он представился – снисходительно качает головой, усмехаясь. Не язвит по поводу грубости, сочащегося холодом яда. Он считает иначе, но молчит. Ножом – с коротким, но широким лезвием и удобной рукояткой – срезает с руки ломоть мяса и отправляет в рот, словно обычный кусок свиного сала. Смакует, слизывает кровь, пробует на зуб и взгляд не сводит с Чэна. Хищный, хитрый, Чэн читает в нём насмешку и вызов.       Хэ Чэн не склонен к фантомным болям, никогда за собой не замечал, но ощущение, что зубы впиваются в его плоть, не исчезает и начинает мутить. Или это из-за кровопотери? Так её же не так много вылилось…нет же? Чёрт.       - Ты получил свою плату. Выполняй уговор.       Мазоку молчит. Снова. Вдумчиво жуёт, что-то прикидывает, опуская взгляд на прислонённый к камню меч. Двуручный, принадлежавший ранее Чэну. Горькая ирония. Внутри раскатывается досада и горечь и Хэ замечает, что в этот момент Шэ Ли довольно жмурится. Сыто, едва ли не урча.       Хэ Чэн делает глубокий вдох. Успокаивается, выравнивает лодку эмоций и переключается.       Мазоку смотрит с любопытством. Чэн старается не смотреть на отрезанную руку.       Посох Шэ Ли лежит на коленях. Металлический. Обманчиво тонкий и поразительно крепкий, ровно как и его хозяин. Сверху, в рогатке наконечника, закреплён золотисто-рыжий камень. Идеальный шар, сильно напоминающий янтарь. Но янтарь темнее, куда темнее. Похоже на смолу.       Всегда было интересно, на кой эта палка таким, как он. Они ведь…он…голыми руками может уложить толпу. Легко. И просто. Хэ Чэн видел это. Своими глазами, только что.       - Помню я уговор, помню, - мазоку облизывает пальцы, показательно-медленно, с оттяжкой. Ты и трое твоих бездарей. Довести живыми и желательно – не надо на меня так смотреть – целыми.       На объеденной руке нетронутой остаётся только кисть, когда Шэ Ли заворачивает её в ткань и прячет в сумку, на дне уже пропитанную кровью. Тёмное пятно расползается по ткани, разносит по округе запах мертвечины. Он собирал их. Ходил по полю брани, осматривал тела, забирал себе их части. И вид…вид у него был донельзя довольный.       Шэ Ли поднимается на ноги. Осматривается, перехватывая посох у изголовья, и остальные, как по сигналу, поднимаются следом. Чэна шатает, он отклоняется назад и чувствует, как сзади поддерживают чужие руки, предоставляя опору.       - Что, совсем плохо?       Мазоку смотрит на них через плечо. Мрачно и испытующе.       - Нормально.       - Ну смотри. Я ждать не буду. Отстанешь или оступишься – помогать не стану. Я согласился довести. Остальное – твоя забота.       - Ты, сволочь, - шипит за спиной Чэна Цю Гэ. – Ты итак слишком много взял!       - Много? – Шэ Ли оборачивается всем корпусом. – Пол руки за четыре жизни. Это, по-твоему, много? Пха! Это смехотворно мало! Пол руки. Четыре жизни. Почувствуй вес и пойми, что равноценным обменом тут и не пахнет. Хотя вам, недалёким, увы, не понять.       - Что?       - И жизнь ваша – пшик. Что вы жили, что нет. Не многим от букашек отличаетесь. Была у меня как-то жаба, так и та поумнее была, она хотя бы не совалась в пасть к опасности, а здраво её избегала.       - Да ты…       - Цю! Чэн вскинул руку, дабы перехватить рванувшегося вперёд соратника, но заторможенные реакции не сработали вовремя. Шэ Ли сощурился и Цю Гэ осел, получив удар в лоб. Все озадаченно моргнули, едва уловив движение металлического посоха. Стремительное и быстрое, оно походило на бросок змеи. Чэн поджимает губы, глядя на озадаченно потирающего лоб громилу и поднимает на мазоку тяжёлый взгляд. Тот улыбается ядовито-сладко, явно довольный произведённым эффектом. Любители негативных эмоций.       - Всё будет в порядке.       - Н-да?       - Да.       Посох упирается в землю и взгляд Шэ Ли холодеет, скользит куда-то за спину, в бок. Мазоку словно прислушивается, принюхивается и чего-то ждёт.       - Отлично. Идём друг за другом, след в след. Не отставать и не сходить в сторону. Ни слова, ни звука. По-хорошему, лучше упритесь взглядом в спину впереди идущего и смотрите только в неё. На всё остальное внимания не обращать. На звуки не оборачиваться, прикосновения игнорировать, взгляд ни на чём не задерживать. Если кого-то из вас затянет – это его проблемы. Сунетесь следом в глупом желании спасти – сгинете оба.       Не смотреть было дельным советом. Едва выйдя из здания, они оказались в окружении бесчисленного множества тел. Десятки, сотни, тысячи – они были везде, куда падал глаз. И все разные, от свежих, ещё наверняка не остывших, до полуразложившихся, до голых, рассыпающихся в труху костей. Они смотрели своими пустыми глазницами, вывалившимися глазными яблоками и словно чего-то хотели. Чэн слышал тихий смех, глухой вой, доносившийся издалека, перекликающийся с заунывной песней, с протяжным, душераздирающим криком. А Шэ Ли шёл вперёд, сквозь затопившую всё тьму, сквозь чёрный туман. Шёл уверенно, смотрел только вперёд, словно видел впереди что-то. Видел тонкую нить, ведущую его к цели.       Хэ Чэн давно потерял счёт времени. Ноги заплетались и запинались, но он не смотрел вниз. Не хотел видеть «корни» и «ветки» путающиеся под ногами. Не обращал внимания на треск костей, мерзкое чавканье и глухое завывание, раздававшееся, казалось, уже над самым ухом. Монотонный гул. Повторяющеейся эхо. Всё это пробиралось вглубь, пробивая себе путь внутрь, отдавалось в диафрагме, играло на без того натянутых нервах.       Всё лопнуло в момент. Разлетелось вдребезги под звонкий крик. Живой, человеческий. Чэн узнал его, это была одна из четырёх жизней, которые Шэ Ли – не шелохнувшийся, продолжающий свой путь - согласился вывести. А крик не затихал. Он захлёбывался и трещал, он хрипел и Чэн дрогнул. Дёрнулся, чтобы обернуться и вытащить, но лёгкий шлепок посоха по щеке не дал даже голову повернуть. Второй удар пришёлся на плечо. Предостережение и предупреждение.       Чэн сжал кулак. И оставил. Бросил. Не обернулся, пока крик не утонул, затерявшись в эхе других потерянных жизней.       А они всё шли. Шли и шли, не разбирая своего и чужого. И всё, что Хэ Чен видел – это копна светлых волос чуть впереди и золотисто-рыжий камень, так похожий на те нечеловеческие глаза.       А потом исчезли и они. Чэн оступился. А может споткнулся. Он потерял равновесие и сошёл с пути. Он канул во тьму и не ощущал под ногами ничего, кроме вязкого, утягивающего внутрь болота. Он не видел ничего, кроме всепоглощающего мрака. Шарил рукой вокруг, но не находил ничего. Пытался идти, но ноги увязли намертво. За них цеплялись, ползли вверх, острые крючковатые пальцы, когтями впивающиеся в податливую человеческую плоть. Он пытался звать, пытался кричать, но из горла не вырывалось ни звука. Мрак сжирал всё и протискивался внутрь вместе с топким болотом, тёплым и мерзким. Оно просачивалось в рот и нос, заползало в лёгкие, забирая остатки кислорода и Хэ Чэн задыхался.       Во рту что-то шевелилось. Слизкое и мягкое, оно извивалось, ползая по зубам и нёбу, скручивалось вокруг языка. Оно скользнуло к горлу и Чэна обожгло изнутри. Лёгкие горели и раздувались от этого пылающего сгустка, который нестерпимо давил на стенки, а потом лопнул. Чэн поперхнулся и задрожал, поняв, что снова может дышать, что лёгкие вновь наполняются кислородом, а тело может двигаться. Он ощутил крепкую хватку на челюсти и заморгал. Он видел перед собой два горящих глаза. Два золотисто-жёлтых янтаря. Слишком близко, слишком опасно, но Чэн тянулся к ним, словно к маяку. Он жадно втягивал то слизкое и мягкое, что хозяйничало у него во рту и возвращало миру. И мир ему отвечал, рассеивая пелену мрака.       - Очухался? – Шэ Ли шепчет в губы, едва его язык – слизкий и мягкий - освобождает чужой рот. Дышит тяжело, с хрипотцой, и ждёт, не выпуская челюсть из мёртвой хватки.       - Ты же зарёкся никого не спасать…       - Было дело. За это я спрошу за тебя отдельно.       Мазоку отстраняется. Разжимает пальцы, разворачивая рывком, и толкает в спину. Чэн делает несколько шагов и жмурится от яркого света, бьющего в глаза. Моргает и щурится, привыкая, а потом видит вечерний город. Живой и нормальный. Видит таверну и стоящего у фонаря Цю Ге в компании ещё одного выжившего.       - Хэ Чэн! Ты жив!       Чэн кивает рассеяно и оборачивается, но за спиной лишь каменная кладка и ни намёка на Шэ Ли. Словно и не было ничего. Только усталость давит на плечи и отсутствующая рука оставляет неясное гнетущее чувство.       Соратники обступают его и подталкивают к таверне. Обработать рану, поесть, поспать. Об остальном можно подумать завтра. Теперь уже можно.       Шэ Ли стоит в тени переулка. Слизывает с губ остатки мрака и наблюдает, как три фигуры исчезают в дверном проёме.       - Интересно будет вывести его на эмоции. А ещё…вкусно.