Четырёхглазый

And if I only could,

Make a deal with God,

And get him to swap our places,

Be running up that road,

Be running up that hill,

Be running up that building.

If I only could...

Placebo — Running Up That Hill

***

Сплин — Мороз по коже

Сушилка для обуви лукаво подмигнула красноватым глазком из коридора и, кокетничая, спряталась в темноте, чтобы снова привлечь к себе внимание рыжим резковатым отсветом на стене. Куникида Доппо устало потёр переносицу и погладил по корешку блокнот, лежавший рядом. Небольшую бархатную подушечку под тем подпирал коричневатый футляр. С утра достаточно было высунуть руку из-под одеяла менее, чем на локоть, чтобы бесшумно достать очки, надеть их, подхватить записную книжку, свериться со списком дел и вчерашними наблюдениями, выключить электронный будильник, заливающийся голосами лесных птиц чуть поодаль, отложить планер, потянуться, стряхивая остатки сна, и наконец оставить футон, приветствуя новый, идеально продуктивный день. Прекрасное начало обычно предвещало такой же великолепный конец. Иногда случались исключения. Вот, например, сегодня. Детектив перевернулся на другой бок, охнул и потёр рёбра: во время погони не вписался в поворот и налетел на торчавшую в переулке доску. Уцелел, однако впечатляющих размеров гематома напоминала о себе при резких движениях теперь. Йосано-сан любезно предложила помощь, но травмироваться ещё больше раздосадованный Доппо не хотел. Эспер прищурился, выпростал руку и постучал по кнопкам будильника. На дисплее, едва-едва расплываясь, засияла единица в компании двух нулей. Сон не шёл: заоконные шорохи не давали покоя. Напротив футона, в пострадавшем от дурных соседей углу, вместе с водой по стене ползли чёрные тени деревьев и шевелились, клубясь под потолком. Под натиском ветра тоскливо гудели, натягиваясь, провода, и, кажется, сама темнота приходила в движение, скользя на пол и подвывая. [Ремонтная бригада, четверг, 17:30 вечера. Около 11000 иен с учётом расходных материалов]. Прищурившийся детектив, побурчав на себя, чтобы отгородиться от странных копошений напротив и отстраниться от капризов погоды, забрался под одеялом целиком и накрыл им же голову. Вовремя: вспыхнула молния и оглушительный раскат грома грянул над городом. Угол, конечно, был пуст, но некрасив, и думать сейчас о ремонте не стоило, чтобы не растерять остатки сна. Дождь усиливался. Капли озлобленно стучали в стекло крупной дробью. Куникида вдохнул поглубже и сосредоточился на ощущениях. Тепло сестры Йошико, подаренной Катаем на последний день рождения, обволакивало его уставшее тело. Ноги гудели после целого дня беготни. В груди размеренно стучало сердце. Голова тонула в мягкой подушке. Дыхание выравнивалось и становилось глубже, медленнее. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдох — ступенька... У всех бывают сложные дни. Ломается техника, заедает оружие, не приходят важные письма, задерживают зарплату, вор сбегает от преследователя. Для него, как для учителя в прошлом и служителя закона в настоящем, самыми тяжелыми были те, когда на заданиях доставалось обычным людям, случайно оказавшимся не в то время и не в том месте. Сегодня не повезло какому-то подростку: тот упал на спину, напоролся на штырь в груде мусора у переполненных баков, едва не истёк кровью там же. Хорошо, что Йосано-сан успела, иначе кража одним легким толчком преступника перешла бы в непреднамеренное убийство. Мальчишке было... лет тринадцать, если не меньше. Перепуганный, он вцепился в штанину детектива и что-то захрипел, не соображая от ужаса и боли ничего путного. Кровь толчками лилась на землю. Доппо пришлось остаться, зажать снятой жилеткой рану и, забросив преследование, вызвать на помощь того, кто действительно мог с таким справиться. Куникида довольно серьёзно относился к подобным случаям, когда страдали дети, особенно долго корил себя за ошибки, но такой роскошью, как длительное время на реабилитацию, он не располагал, потому однажды придумал свой, доступный и необычный способ борьбы с тревогой и чувством вины.

***

Placebo — Running Up That Hill

Фокус заключался вот в чём: мысленно создать безопасное место и отпускать трудное, тяжелое событие там максимально рутинным способом, когда засыпаешь. Нужно только сосредоточиться получше и уйти от суеты Туда. Бывшему учителю часто приходил на ум его прежний классный кабинет. Время после уроков, когда Доппо заполнял журналы и проверял контрольные, а детей забирали их родители, и, счастливые, ученики со смехом неслись навстречу к немного уставшим взрослым, казалось оптимальным вариантом. Вдох — выдох. «Ступенька. Дверь. Угол классного журнала под мышкой». Перед Куникидой-сенсеем завершали обед дети: все в одинаковой синей клетчатой форме, весёлые, шкодливые, смеющиеся над какими-то своими шутками. Среди них, лет на пять помолодев, затесался пострадавший нынче подросток. Занятия закончились, и ребята отдыхали, дожидаясь своих родных. Почему родителей надо было всенепременно дожидаться, эспер не придумал, но его и так всё устраивало. Ученики уходили по одному, распихав по сумкам вещи, перед тем всенепременно высунувшись в окно и помахав взрослым. Каждого из школьников учитель провожал и желал им всего доброго, и так до последнего, того самого, невезучего. Солнце заливало золотистыми лучами пустое, упорядоченно-строгое помещение. Одарённый ощущал удовлетворение и легкость, а потом со спокойной душой проваливался в забытье, но сегодня что-то пошло не по плану. Кабинет никак не мог опустеть. Доппо уже отпустил с миром пострадавшего, но пятеро детей по-прежнему сидели на задних партах и поглощали скромного вида перекус. Сорванцы выглядели иначе, чем другие. Во-первых, явились без формы и книг, а такого не было ни в одном сне дотошного педагога. Одежки новеньких казались немного поношенными, но чистыми и опрятными, вызывающе яркими для бежево-серого класса. У единственной в ватаге девочки торчали две кривоватых толстеньких косички, словно делал их тот, кто не был привычен к плетению кос. Например, отец-работяга, собиравший дитё на учёбу только в самых редких случаях. Во-вторых, Куникиду пугала их живость. Образы, мелькавшие в голове Доппо, поистёрлись, потому ученики не обсуждали ничего нового, в то время как пришельцы активно выбирали мультфильм для вечернего просмотра и решали, как изловить какого-то человека и сделать это незаметно для него. Их громкие голоса звенели в пустом классе и били по нывшим вискам. В-третьих, у гостей не было телефонов. Без этого гаджета ни один школьник не мог прожить и мига по завершении занятий, но ребята словно не имели мобильников вовсе. Никто не хвастался новой песней или игрой, не пытался показать картинку, потрясти одноклассника новым брелоком и очаровать понравившуюся девочку неуклюжим сообщением. Дети играли друг с другом и строили башню из карандашей на свободной парте, совершенно не волнуясь, словно кто-то должен был зайти прямо сюда. «Зачем им вообще карандаши, если они пришли без тетрадей?» — запоздало подумал одарённый, приглядываясь к классному журналу, где не появилось ни одной новой фамилии, чтобы как-нибудь обратиться к пришедшим, и обмер. В-четвертых, во снах мир всегда оставался статичным. За окном постепенно опускалось за горизонт солнце, шелестела листва деревьев, в кабинете пахло мелом и бумагой, немножко пылью и чернилами для ксерокса, но ни разу — яблоками, пряностями и рисом. Всё верно, его выдуманные ученики ели, но что именно — Куникида не обдумывал и запахов не ощущал, ведь это не имело никакого значения. Он видел красивые коробочки и палочки, не уделяя им должного внимания. Еда этих хулиганов казалась настоящей. Сладость вишнёвой детской туалетной воды оседала в глотке. Приглушённая чем-то табачная нота щекотала ноздри. За окном накрапывал сероватый дождь, тянуло прохладной, которой не могло быть под одеялом. «Наверное, я раскутался и замёрз. Нужно открыть глаза и завернуться обратно, если я не хочу слечь с простудой», — одарённый потёр друг о друга вспотевшие ладони, крепко зажмурился, открыл глаза — и снова в классе. Из коридора послышались размеренные шаги. В-пятых, его никто никогда не удерживал во сне, а сейчас посторонняя сила точно вдавила детектива в выдуманную реальность и не давала выбраться, прижав к креслу классного руководителя здесь и к постели — в спальне. Табачная нота стала более ощутима. В неё вплетались острота специй, ноты дорогой туалетной воды, морская соль, горечь пороха и железистая едкость крови. Дети развернулись на звук и замахали руками, заулыбались так заразительно, что в классе, посеревшем от дурной погоды, с треском заработали лампы под потолком. Куникиду затрясло, он вцепился в подлокотники и зажмурился крепче. Некстати всплыли в голове тени, клубившиеся в испорченном сыростью углу комнаты. «Они все. Идущий и сидящие, эти точно лезли Оттуда», — вот вернётся в реальность — немедля сменит комнату в общежитии поближе к работе, о, обязательно! Соберёт чемоданы и бросится прочь, потому что там, на вспухших обоях, испорченных водой, наверняка останутся следы чужих рук и запах таких же дорогих, как одеколон, сигарет. И наверняка — капли крови, или нет, одна здоровенная бурая клякса, разящая металлом, будто кому-то насквозь пробили грудь да так и подвесили, как Христа, в назидание прочим, чтобы потоки красноты сочились до самого пола. — Подождите меня у машины, я скоро, — прозвучал глубокий голос над макушкой детектива, лихорадочно представлявшего себе листок из блокнота и ручку, чтобы ударить чужака электрическим током при помощи шокера. Ароматы накатили пряной волной, и от них тревожно-кошмарная ересь отхлынула, будто ее и не было. Младшие гости, дружно попрощавшись с перенервничавшим учителем, с гиканьем понеслись в коридор. Их карандашная конструкция гордо высилась на одном из столов, на крючке этой пустой парты теперь грустно висел сложенный влажный зонт. Напротив Доппо сидел рослый мужчина немного старше него самого. Едва ли отец разномастной компании, но пах тем же дымом, стало быть, опекун — усталый, небритый, в бюджетной полосатой рубашке и затершемся бежевом пиджаке. Ботинки его, некогда дорогие, со стоптанными от долгой носки подошвами, запылились и покрылись каплями грязи. Красновато-рыжие волосы топорщились от пребывания на ветру. Серо-синие глаза чужака внимательно смотрели на хозяина класса. — Доброй ночи. Простите за вторжение и за то, что я не могу представиться сразу. Надеюсь, ребята не доставили Вам хлопот, — по-прежнему ровно и вполне доброжелательно произнёс незнакомец. — Доброго вечера. Всё в порядке, они очень самостоятельные. Даже не знаю, кто из нас за кем присматривал, — Куникида понимающе улыбнулся, с трудом переходя на тот самый рабочий тон, которым обыкновенно общался с родителями. Голос дрогнул: часто на него, молоденького в ту пору, смотрели с презрительными снисхождением, отраставшим у старших поколений с возрастом, даже его менее ответственные ровесники, если успели у тому моменту завести чадо. — Простите, я не заметил их имён и фамилий в классном журнале. Нужно внести... — Проще по именам. Они будут только рады. Девочка — Сакура, мальчики — Ю, Коске, Катсуми и Шинджи. Шинджи самый стеснительный, Коске — заводила, Катсуми всегда где-то рядом с ним подтрунивает над остальными, а Ю следит, чтобы не попало Сакуре или Шинджи, — мужчина улыбнулся. — Их редко кто-то так называет, им будет приятно. — Удивительные ребята. Давно не видел, чтобы дети без телефона могли развлечься, — учитель поправил очки. Он немного нервничал, но говорить с гостем стало легче, ведь тот ни единым намёком не пытался уколоть. — Я уж думал, на нашем поколении всё и закончилось. — Некоторые вещи вечны, — пришелец придвинул к нему стакан виски со льдом. «Откуда это взялось тут?» — Рано или поздно мир к ним возвращается, — продолжил гость. — Вы ребятам понравились. Немногие так тревожатся о детях, особенно едва знакомых, да и о людях в принципе, чтобы выделить отдельный уголок для встреч с ними у себя в голове. Сакура сказала, что у Вас доброе сердце: Вы очень испугались, но даже не подумали поднять на них руку или прогнать. Я с ней совершенно согласен. Обычно вооруженные люди первым делом вспоминают про пистолет, а не про электрошокер, в частности — во сне. Вы — нет. Не хотите никому навредить. В горле Куникиды встал ком. Неужели всё это читалось на его лице? — Считайте это моим экзаменом для Вас, если так будет удобнее, — чужак прокашлялся и посерьёзнел, а потом встал со стула, поклонился низко и невероятно почтительно. — Я пришёл попросить Вас об огромном одолжении. — Экзаменом? Одолжении? Если я заслужил Ваше доверие, то о чём же Вы хотите попросить меня? Присмотреть за..? — детектив кивнул на башенку из карандашей. Лампы затрещали, осыпая парты искрами. Гость так измученно и так горько усмехнулся, что у Доппо кошки на сердце заскребли. Он, кажется, случайно сказал что-то невероятно ранящее. В класс с улицы потянуло кровью и гарью. — Нет, Куникида-сан. К Вам скоро попадёт мой друг, с виду совсем пропащий человек, но простите ему это. Он устал от той жизни, которую вёл, и второй шанс нужен ему больше, чем кому-либо ещё. Он хочет по-другому, но пока не умеет. Надеюсь, когда-нибудь научится. Я прошу Вас... Дать ему эту возможность и предоставить немного времени, чтобы привыкнуть к новому миру, — пришелец поднял напиток, не сводя пристального взгляда с эспера. За окном завыл ветер. С одной стороны, этот заявился сюда, как хозяин, не дал уйти и буквально вынудил детектива беседовать, а с другой — был близок к тому, чтобы умолять о помощи. Настолько, что поклонился ниже, чем сам Доппо — директору, и выдержал нежданную шпильку, правда, вёл себя он как мафиози или сотрудник силовых структур в отставке: давил, но тут же одёргивал себя. Одарённый поднял свой сосуд, потянулся навстречу, со звоном коснулся им стенки стакана таинственного незнакомца. — Я сделаю всё, что сумею, но я не могу пойти против правил... — Не потребуется, — заверил мужчина. Выпили. Виски ожёг гортань детектива, с грохотом распахнулись ставни, рассыпались по полу карандаши, за окном что-то взорвалось... Эспер проснулся под навязчивое щебетание птиц, доносившееся от будильника. В отсыревшем углу напротив не было ничего страшного, только в комнате почему-то пахло железом, порохом и дорогими сигаретами, а на подушечке, около блокнота, лежала яблочная карамелька.