д о в е р и е

<...> — Просто подготовься. Я буду к шести. — Хорошо. <...> Этого достаточно, при полном и безоговорочном доверии. Проверять, насколько глубока их степень доверия (или, вернее, насколько широки границы того, что тобой допускается, Хаширама) они будут через часа два или три. Когда стрелка будет ближе. К шести. Но Хаширама не тратит время на то, чтобы подумать о чем-то, кроме как о том, какой размер пробки больше соответствует просьбе (как странно употреблять это слово в подобном контексте) подготовиться. В их отношениях (а это слово употреблять не странно, Хаширама?) нет места фотографиям и сообщениям о мучительном ожидании или тянущем внизу живота желании. Хаширама не красуется перед зеркалом, выбирая максимально открытую (и неудобную) позу для фотографии, не ждёт на кровати в коленно-локтевой. Он ходит по дому в домашней одежде, занимаясь чем угодно обыденным: поливая цветы и изредка поглядывая на время (и переминаясь с ноги на ногу каждый раз, когда приходится замирать на одном месте, ожидая пока грунт впитает удобрения, прежде чем полить водой). Когда Тобирама звонит в дверь, он все еще допускает мысль о том, что просто неправильно его понял. У Тобирамы в руках обычный кожаный портфель, из тех, которые обычно таскают на работу, но Хаширама внимательно на него [портфель] смотрит, и судя по всему там не только папки с делами. Фраза про подготовиться касалась обоих? Они никогда не целовались при встрече или на прощание. Или даже просто так. На каком-то подсознательном уровне Хашираме кажется, что так целоваться с братом, это неправильно (не то, что трахаться, да? ты поэтому ищешь чужих объятий, Хаширама? чтобы согреться на вершинах своих моральных устоев?). Поэтому их поцелуи – это чётко обозначенные условные сигналы: согласие – если до, и что-то похожее на благодарность после; все те, что во время – не считаются. По крайне мере так считал и разграничивал Хаширама. – Как дела на работе? – Спрашивает зачем-то, как будто сейчас их встреча и её цель не была обозначена заранее. Ужасно неловкий вопрос, поэтому приходится подойти и поцеловать, обнимая за шею. Чтобы оба убедились, что поняли друг друга правильно, ведь первым делом, когда Хаширама целует, Тобирама кладёт руку ему на ягодицы, и (позволяет) углубить поцелуй, только когда пальцами чувствует ограничитель у основания анальной пробки. Все, что его волнует после этого, это какой размер выбрал Хаширама и как долго ему придётся его готовить. – Не то, чтобы я это имел в виду, говоря о подготовке... Скорее говорил о свечах и другой романтике. – Ерничает, расстегивая на себе рубашку одной рукой по пути в спальню. Хаширама фыркает, стягивая с себя футболку. – Ты же мне доверяешь? – Зачем-то спрашивает, или просто уточняет. Хаширама точно не должен сейчас засмеяться в голос с этого вопроса, заданного вслух? Потому что ситуация, когда он стоит в коленно-локтевой, ничего не спрашивая, явно не подразумевает отсутствие доверия. – Расслабься. Хашираме остается только выдохнуть, расслабиться с ним никогда не было проблемой, но… Что-то не так, верно? Вместо теплой кожи его ладони он чувствует касание пальцев в латексе. Когда он только слышал, как Тобирама достает все из своего портфеля, с любопытством еще можно было совладать, но теперь, чувствуя не то, что уже привычно… Поворачивает голову, стараясь увидеть, что происходит за его спиной. – Ты же мне доверяешь. В этом больше нет вопроса, и самое время это показать, ведь Хашираме остается только простонать, когда Тобирама неторопливо тянет за основание, доставая пробку. Жаль (или наоборот, к лучшему?), что Хаширама не видит его слабую усмешку. Не угадал с размером? Сложно сказать, на что он надеялся и о чем думал. О том, что будет торопливо, быстро, просто как способ снятия стресса и получения удовольствия обоими? Выдыхает с тихим протестом, когда вместо члена чувствует пару пальцев. Два пальца. Три. Снова два. На две фаланги, до упора, снова на две. С поворотом или останавливаясь и замирая на пару секунд. Хаширама кусает губы и тяжело дышит. Хочется (и нужно) большего. Но пока еще не до того, чтобы просить. Разве что жестами: чуть пошире расставив ноги и прогнувшись в пояснице. Пожалуйста. – Тобирама, х… – Сложно сказать, это был вскрик или стон, но Тобирама давит костяшками пальцев на простату – и это самый действенный способ не дать Хашираме сказать очередную глупость. Для Хаширамы что-то начинает идти не так, когда вместо члена он чувствует четыре пальца, сложенные лодочкой? Он не уверен, но, кажется, да. Почти по самые костяшки. Боже… Он стонет с какой-то неопределенностью: то ли ему хорошо, то ли не очень приятно. Пятый палец. Это определенно пятый палец, он чувствует. Прижатый к центру ладони. Медленно, вкручивающими движениями. Хаширама чувствует костяшки. Нет, это, кажется, уже чересчур и заходит слишком (глубоко) далеко. – Тобирама… – Хрипло, тяжело дыша. – Мне перестать? – Он медленно убирает руку и это ничто иное как издевательство, потому что Хаширама жалобно стонет и чтобы дать ответ паузы долгой не надо. – Нет, верни… – Согласиться на это проще, чем пустота, неудовлетворенность и почти болезненное желание. Тобирама не жалеет смазки. Хаширама чувствует, какая она густая и как медленно стекает по бедру. Снова четыре пальца. Жмурится, чтобы сморгнуть капельки пота, и снова стонет. Очень тихо (для себя) и неуверенно. Потому что пытается прислушаться к ощущениям. Ему… нравится? Снова пять. Он готов поклясться, что чувствует его руку. Но этого ведь не может быть? Расставляет ноги пошире, в попытке облегчить легкий дискомфорт, часто дышит. – Сейчас я сожму пальцы в кулак… – Что?! Нет! Хаширама напрягается, и кусает губы, чтобы не застонать. От того чтобы дернуться останавливает рука Тобирамы на пояснице. – Расслабься, Хаширама. Ну что ты… – Поглаживает по пояснице, соскальзывает на ягодицы, на внутреннюю сторону бедра, едва касается тыльной стороной ладони мошонки. Хаширама жалобно всхлипывает. – Если ты сможешь такое, то представь, как потом мы сможем трахать тебя вдвоем с Мадарой? Одновременно. И это “одновременно” звучит так тягуче, что Хаширама представляет очень это очень хорошо и ярко. И когда он стонет, голос у него дрожит, потому что Тобирама обхватывает большой палец, сжимая ладонь в кулак. Он не форсирует события, давая привыкнуть. Медленно двигая кулаком внутри, прокручивая. Хаширама жмурится снова, смаргивая, кажется, слезы. На шее и висках вены выступают, и дышит он тяжело, иногда срываясь на стоны или всхлипывая, как ребенок. Но член стоит и невозможно понять боль это или удовольствие. Или все сразу. Не спеша. С поворотом вглубь. Чуть на себя. Снова внутрь по запястье. Ручейки смазки стекают по смуглым бедрам. Хаширама кусает большой палец и глухо стонет. – Тебе нечем занять рот? Возможно, когда здесь будет Мадара… Он готов заплакать. Тобираме даже не нужно продолжать говорить, он сам достроит в своем сознании, что будет. Будут это клоны, или непосредственно сам Мадара, пока Тобирама его готовит, или наоборот… – Мне надо кончить… – Когда я скажу. Снова возвращаясь к вопросу доверия? Тон его голоса обещает, что Хашираме будет хорошо. Если он просто доверится. Расслабится. И… – Пожалуйста. – Терпи. – Свободной рукой снова поглаживает его яйца, а потом несильно сжимает в кольцо пальцев основание члена. Хаширама воет и вот-вот разрыдается, почти готовый начать умолять. Слишком много всего. Звуки, ощущения, сами эти факты… – Можно. – Надавливает на простату, замирая. Хаширама кричит, плачет и его всего трясет. Горячая сперма на животе, на груди. Если бы не рука, поддерживающая его поперек живота, он бы точно упал. Тобирама дает ему время все это пережить, прежде чем медленно достать руку. И отпустить. Хаширама падает без сил, его все еще трясет, а эмоций и ощущений слишком много. При всем желании выразить бы не получилось. Он слишком сконценрирован на них, мир сузился, и уже нет ни дела, ни сил заметить и осознать, как Тобирама последователен, стягивая перчатки и закрывая банку со смазкой. – Ты у меня такой молодец. – Ложится рядом, обнимая со спины. Касается губами взмокшего затылка. Прижимается грудью к мокрой спине. – Хороший мальчик. Хочешь… чтобы я остался? Видимо, сильные эмоции испытали оба. Или просто одному невозможно остаться в стороне, когда чувства и переживания другого слишком яркие. Иначе сложно объяснить происходящее сейчас… Хаширама кивает. Это все, на что у него сейчас есть силы. Дыхание постепенно приходит в норму, а дрожь прекращается. Тишина впервые кажется мягкой и успокаивающей. Как и эти объятия, дыхание в макушку. – Знаешь, Хаширама… Ты идиот. Но я всегда буду на твоей стороне. – Доверительно-тихо, поглаживая по груди, игнорируя липкие следы от спермы. – Хаширама? – Фыркает, когда не получает ответа. Но после слабо улыбается. Хаширама умудрился так быстро заснуть… Идиот.