The god that failed

«Той нежной музы друг презренный К ногам готов свой бросить мир. Смерть на костях устроит пир В Аиде. О, любовник пленный! Мне жаль тебя, но лиры трель Вернет твою свободу, верь»

В Царстве мертвых ничего нового, как обычно, впрочем: призрачные обитатели Стикс и Леты доверху наполняют высокие скалистые своды Аида жалобными завываниями, цепкими, крючковатыми пальцами хватаются за скользкие низкие берега в напрасной попытке удержаться и не исчезнуть навсегда в пасти смерти. Настойчивое течение утягивает туманное существо в бездну, в водоворот мертвых блуждающих душ, заточенных в тёмные воды.   Йоэль, расположившись на грубо вытесанном в скале троне, рукой ловил стекающие со сталактитов капельки воды. В серебряных чашах, расставленных по всему тронному залу, горело вечное голубое пламя, отбрасывающее холодные блики на бледную кожу - солнца в Царстве мертвых, по досадному стечению обстоятельства, не наблюдалось.   Да, свергнутый отец Аид оставил единственному сыну небогатое наследство: горы трупов в реке, колоссальные скалистые массивы гротов Аида, вечную ночь под его мрачными сводами, имя и статус бога смерти и неутешительное соседство: Цербера, вечно капающего слюной, кривые ножницы в комплекте с множеством нитей судьбы, Харона, теперь всегда лежавшего в своем темном углу с больными суставами, зазнавшегося Гипноса, который редко навещал Йоэля в Аиде, и грозных судей Радаманта и Миноса - из их зала заседаний с завидной частотой слышались жуткие вопли.   Мать, Персефона, не выносила тьмы после свержения благоверного и потому вершила чудеса плодородия и другие благодатные для людей фокусы с солнечного Олимпа, в царстве Зевса, куда богов мертвых нечасто приглашали.   О Йоэле и не вспоминали. Что ж, он переживет. Когда лорд Подземелья вновь размышлял о смысле смерти и наблюдал через туманную сферу за человеком, которому вот-вот надлежит разрезать нить жизни, из глубин широких гротов неистовым лаем зашелся вдруг обычно скучающий ленивый Цербер. Что-то определённо было не в порядке. Йоэль, лелея надежду, что его решил навестить не кто-нибудь из богов Олимпа, сошел с трона и, щелкнув пальцами, мгновенно появился из взметнувшегося к самому своду синего пламени на выступе скалы у выхода из подземелья. Там, выше по крутому склону, с поверхности пробивался золотистый солнечный свет, умирающий во тьме лабиринта пещер. «Дверь сюда поставить, что ли» - рассеянно подумал Йоэль и обратил внимание на объятую гаснущим светом фигуру. Незваный гость оказался не богом, а божеством. Едва заметное теплое, словно солнечное свечение исходило от его светлой кожи, чуть подкрашенной нежной медью загара; белая ткань традиционных греческих летящих тряпок изящно изгибалась на груди, опоясывая шею, оставила открытым плечо с отчетливо выступающей косточкой ключицы, скульптурными складками собиралась у самых лодыжек юного божества. Худые запястья обхватывали тонкие жесткие серебряные браслеты, инкрустированные бриллиантами - словно нарочно под цвет серо-стальных ясных глаз их владельца. Низкие кожаные сандалии на ногах тонкими ремешками перетянули щиколотки. Одной рукой парень скованно и неловко прижимал к своему бедру лиру. Муза в Царстве мертвых. Какой сюрприз. Йоэль недоумевал: кого он вдохновить здесь собрался? Безвольную тень человеческой души на дне Леты? Гекату? Цербера? Его самого? Аид подавил желание рассмеяться. Скорее всего, парня послали с каким-то поручением, но вот вопрос: зачем тогда небесам стремительный Гермес? Гость, дезориентированный в темноте, потерянно и загнанно жался острыми лопатками к скале, пытаясь укрыться от натянувшего цепь Цербера: все его три собачьи головы захлёбывались голодной слюной, устремив хищные, пристальные взгляды на музу, а четвертая змеиная, выкатив золотистые глаза и показывая смертоносные клыки, яростно шипела, плюясь ядом. - На место! - громовой голос Йоэля эхом вернулся к нему от сводов, бархатно раскатываясь по всему подземелью, заставляя каждую тварь его задрожать и забиться в спасительную тьму пещерных коридоров. Мифическая псина поджала хвост и скрылась в расселине в скале: змея на нем еще пару раз для острастки шикнула и исчезла вслед за телом. - Что такое прелестное светлое божество забыло в Царстве мертвых? - вкрадчиво проговорил Йоэль из кромешной темноты и щелкнул пальцами. На скалах вспыхнули синим пламенем многочисленные факелы, рядами уходящие вглубь мрачно нависающих гротов. Их холод гасил теплое золото солнечного луча и придавал Царству мертвых облик еще более зловещий. Муза, приобретая видимость, смог наконец рассмотреть наследника Аида: контрастная к молочной коже, черная мантия свисала с его плеч на манер традиционной, но была явно тяжелее и теплее - бархатная, что ли? Пронзительные серые глаза, на радужках которых сбились голубые блики пламени, смотрели свысока, насмешливо, с толикой живого любопытства. Всей своей осанкой, широким разворотом плеч бог воплощал мрачную и завораживающую силу - юная муза не мог отвести взгляда от его высокой и грациозной фигуры. Пальцы ошеломленного и воодушевленного первым впечатлением божества неосторожно коснулись струн лиры, и тяжелые мокрые звуки подземелья на миг озарил нежный струнный перелив, пропавший во тьме и глухом вое. - Лестно, что Аид - прямо-таки кладовая вдохновения, - бог мертвых коротко рассмеялся. - Но перейдем к делу: по какой причине божество решило спуститься в «Царство трупов, зла и мрака», или как вы еще называете на своем Олимпе мою обитель? Не лучшее место для путешествия. - Я, младшая муза, Алекси, пришел просить вас, - неуверенно начало божество, неуютно поежившись, и склонил голову в почтительном поклоне, - о великой милости, которую может оказать лишь властелин Аида. - Что тебе нужно? - благодушный настрой сменился настороженностью: когда Олимп или его приближенные просят об одолжении - это серьезно. - Один из новоприбывших в Царство мертвых, писатель, творивший под моим началом, не завершил гениальную пьесу, на которую я вдохновил его. - Муза, вдруг вскинув голову, обжег Аида огнем стальных глаз и горячо продолжил, - я убежден, то произведение станет переворотом в культурной жизни, если только будет завершено! Прошу, дайте ему еще немного времени, позвольте... - Исключено, - бог нахмурился и качнул головой, - нить его жизни уже перерезана. Святую смерть нельзя пытаться подчинить себе, будто марионетку, и поэтому запрещено и даже неуважительно приходить сюда, как только кому-то заблагорассудится кого-то воскресить! - он в негодовании вскинул руки к каменному небу, и пламя на факелах взвилось ввысь с новой силой. Из глубины пещер раздался согласный лай Цербера. Йоэль, понимая, что зря теряет время, отвернулся, взмахнув плащом, и уже приготовился вернуться обратно, в свою обитель мрака и одиночества. - И что, совсем ничего нельзя сделать? - Муза пришел в отчаяние, шагнув за богом. - Я сделаю все, что вы прикажете, только позвольте!.. Прошу вас... Бог смерти остановился и задумался - можно было заключить сделку и попросить что-нибудь ценное взамен. С другой стороны, что он может предложить? Как Йоэль представляет себе воскрешение? Он что, завяжет разрезанную нить судьбы бантиком, и тогда человек восстанет из мертвых? Или его дух придется отлавливать в Стикс, даровать ему материальные очертания? Отец не оставил ему подробных инструкций; только сведения о том, что никакие силы не действуют на нити судьбы.   Но это может стать хорошей забавой. - Ты меня заинтересовал, - Йоэль мягко подплыл к гостю, зашел за нервно дрогнувшую спину, осматривая со всех сторон, словно искусно выточенную статую, заставляя музу напрячься, - хотя, это не так трудно, в этом гиблом месте ведь повсюду холод и тьма... - его вкрадчивый тон был сродни змеиному шипению, - ...так что тебе повезло. Поживешь со мной недели две? Я не умру от скуки и великодушно дарую тебе то, что ты хочешь, за меньшее, что ты можешь для меня сделать. А я ведь мог попросить намного больше!.. Олимпийца пугала едва рассеянная светом факелов тьма, голубоватые тусклые блики на скалах и воде, ужасала появившаяся из вод, зацепившаяся за берег горгона, чьи змеи хищно наблюдали за каждым его движением с поверхности воды маленькими черными глазками. Делать нечего: отступи муза сейчас - и греческий народ еще долго не познает настоящего произведения нового искусства, не переступит черты, отделяющей традиции от мира тысяч способов творить. - Великодушно с вашей стороны, - дрожащим голосом произнесло божество на последнее замечание Аида, - я принимаю ваши условия. - Чудненько, - бог заметно воодушевился, и каменная пасть входа в Аид вспыхнула синим огнем, отрезая музу от внешнего мира. Тот едва заметно вздрогнул и побледнел, оборачиваясь за ответом к богу мертвых. Йоэль указал на узкую маленькую лодочку с низкими бортами, что непременно отнесло бы течением Стикс, если бы не потемневший от воды канат, привязанный другим концом к сталагмиту. Муза подошел к ней и с опаской и недоверием ступил на хлипкое дощатое дно вслед за Аидом. Одна особенно непослушная змейка подплывшей к лодке горгоны подняла гибкое тело, угрожающе зашипела и попыталась цапнуть его за лодыжку, промахиваясь. Олимпиец разом отшатнулся и неосторожно прижался к спине Йоэля, ища защиты. - Ты привыкнешь, - весело отозвался на его испуг бог и веслом оттолкнулся от скалистого берега. Он, бесспорно, мог бы использовать божественную силу для быстрой переправки, но решил, что светлый спутник должен в полной мере насладиться всеми прелестями Царства мертвых, и начнутся они со Стикс и Леты. - Река мертвых - визитная карточка моих владений, удивительно увлекательный аттракцион, - патетически произнес Йоэль, оборачиваясь к гостю, - не все могут оценить его по достоинству, это правда. Муза, стараясь удерживать равновесие в качающейся на мелких волнах лодке, испытывал большое желание использовать Аида в качестве поддержки - бог был единственным, кто мог защитить его в этом пристанище мрака; Йоэль - его хозяин, его воля - закон для всей обитающей здесь нечисти.   Алекси бросил взгляд в бездну темной реки. За натяжением воды различалось неясное движение, и чем дальше лодка отплывала от берега, тем призрачные тени становилось бесстрашней и ближе. Первая просвечивающая ладонь мертвеца уцепилась за хлипкий борт лодки - дух пытался забраться в нее. На судно прикосновение призрака никакого эффекта не возымело, однако заставило божество поёжиться от страха, а потом вскрикнуть и прижаться к Аиду вновь - щиколотку обдало мокрым липким холодом, когда другой мертвец сомкнул на ней костлявые пальцы. Бог Царства мертвых снова рассмеялся, и по щелчку его пальцев вода по обеим сторонам от лодки вспыхнула рыжим пламенем - тишину гудящего воя сводов разорвали душераздирающие вопли призраков, встретивших огонь туманными телами. Алекси было жутко: он зажмурил глаза и зажал уши ладонями, только бы не слышать предсмертные крики исчезающих душ. Сквозь шум и свою слабую защиту он услышал спокойный, без прежней издевки, низкий голос Йоэля: - Они не причинят тебе вреда. Во всяком случае, я не дам им этого сделать. Его ровный тон и убедительный без всяких доказательств ответ на чужую впечатлительность охладили панику музы: Алекси расслабил напряженные плечи, но старался не смотреть в воду, отыскивая на берегах что-нибудь цепляющее взгляд. На каменистых выступах мелькали рогатые тени нечистых существ подземелья, слышалось таинственное рычание. Через некоторое время, показавшееся Алекси вечностью, лодка мягко причалила к берегу. Грот расширялся до неровного круга, превращаясь в зал, и потолок его уходил ввысь, в еще одну бездну. Йоэль сошел с неустойчиво качающегося на убогих волнах судёнышка и подал музе руку - гостей нужно беречь. Божество, стремясь не разозлить бога мертвых и не дать ему передумать, осторожно вложил пальцы в его ладонь, передавая ее мертвенному холоду живое, текучее тепло своей. Они прошли в этот цилиндрический зал с тысячами натянутых, словно струны, нитей судьбы. На небольшой трибуне черного мрамора блестели серебром ножницы. Аид щелкнул пальцами, тихо обратившись к пустоте, и недавно перерезанная штатной мойрой нить отозвалась ярким свечением. Он взошел к ней по ступеням крутой, уходящей к потолку лестницы, едва касаясь ее ногами, и задумчиво взял оба конца нити в свои руки. - Посмотрим, что здесь можно сделать, - пробормотал Йоэль. Алекси с замиранием сердца ждал чего-то невероятного и магического - чуда воскрешения. Он подошел к Аиду, касаясь своим открытым плечом бархата его мантии, и, затаив дыхание, начал наблюдать. Но действия Йоэля слегка изумили музу - он просто завязал концы нити в узел и насмешливо улыбнулся разочарованному олимпийцу. - Божественные силы не действуют на священные нити, - пояснил Аид, - это все, чем я могу помочь. Ладно, нечего нам здесь делать, идем, я хочу продолжить экскурсию. - Но как же... - Не будем мешать человеку наслаждаться жизнью, - Йоэль отмахнулся рукой от нежелательных просьб и восклицаний и повел его прочь. - Стикс скоро сама отторгнет его - выплывет твой творец самостоятельно.   Они вернулись к лодке и взошли на борт. - Можешь поискать своего писателя, глядишь, быстрее достанем, - ободряюще произнес бог, правя судном.   Муза последовал его совету, тщетно пытаясь узнать в тенях проплывающих под лодкой душ нужную: призрачные тела сплетались и путались, течение уносило их к бездне. - Я не вижу Марка... - растерянно прошептал Алекси. - Вы же сказали, что он появится сам? Где он? - Канул в Лету, - Аид с мрачным весельем хохотнул, но, увидев, как мертвенно побледнел муза, добавил, - пока его нить связана, он будет болтаться в реке, и загробный мир его не заберет.   Бог мёртвых показал ему ещё несколько зловещих залов и коридоров, обвитых дикой повителью цепкой, липкой паутины, особое внимание уделив месту, где Стикс впадает в бездну; показал тронный зал с обширным столом-картой для планирования следующих нападений на Олимп и свержения Зевса. На ней были бережно расставлены небольшие фигурки титанов и монстров, и фигурки, изображающие богов: краска на них потрескалась, облупилась. Алекси живо заинтересовался тем, не планирует ли нынешний Аид продолжить дело свергнутого Аида. - Нет, - строго ответил Йоэль, - не то, что бы я был до смерти напуган олимпийцами, но... не стоит нарушать установившееся равновесие сил.   Муза мысленно согласился с ним, но промолчал. Он пока не особенно доверял лорду Подземелья, чтобы поощрять: дурная слава Аида и всех его обитателей делала свое дело.   ...По темному небу мира живых вечер медленно рассыпал звезды, закрашивая золото дня вязкой синью ночи. Каменное небо мира мертвых было неизменно. Йоэль провел притихшую, судорожно прижимающую к себе лиру музу по уходящей наверх лестнице, змеей обвившейся вокруг скалистой иглы. Затем он увлек божество в темный коридор, расширяющийся до спального зала, в котором по воле лорда Подземелья тотчас вспыхнул огонь на фитилях свеч. По мраморному полу, стекая с многочисленных медных канделябров, водруженных на низкие подставки-колонны, расплескался рыжий свет. Он обнял украшенные изящной лепниной колонны, уходящие ввысь, жмущиеся к каменным стенам. Аид прошел к массивному кассоне: на одном его освещенном лакированном боку искусно вырезанный Гефест заносил молот над наковальней; на другом натягивала тетиву лука Деметра. Тяжелую длинную крышку украшал Посейдон, наряд которого превращался в волну; по центру располагался Зевс, головой касаясь резных облаков. По другую сторону от громовержца расположился на троне из костей отец Йоэля, первый Аид - он держал в руках череп. - Прости, милый Алекси, звезд ты на нашем небе не увидишь, - Йоэль обернулся к музе, изобразил ухмылку, указав глазами на высоко нависающий свод, - и распевающие по утрам пташки здесь тоже не водятся, зато есть прекрасный хор мертвецов. Он помолчал, решаясь на что-то, и тихо добавил: - Правда, он сильно мешает уснуть и навевает... неприятные сновидения. Йоэль отвернулся, роясь в ворохе тканей, отправленных в кассоне за ненадобностью. Странные небольшие рогатые существа, которыми Аид помыкал, как хотел, из последних сил затаскивали в спальный зал нечто смутно напоминающее широкую постель, ставя ее посередине вровень с ложем бога мертвых. Шкуры и шелка сразу устлали ее, небрежно свисая по бокам. Алекси опустился на постель, - удивительно мягкую, - и замер в нерешительности. Йоэль по-хозяйски разлегся на своем ложе, нервно перебирая рукой меха, не в силах закрыть глаза и отгородиться от страшных завываний. - Хотите, я сыграю вам? Из-под пальцев Алекси, тронувших струны лиры, полилась нежная мелодия старой греческой колыбельной. - Серьезно? - Аид посмотрел насмешливо, с нескрываемым приятным удивлением: его брови приподнялись, в изгибе губ мелькнула улыбка. - А впрочем, неплохо.   Мелодия убаюкивала его; за ее тихими переливами он переставал слышать бесконечное эхо загробного воя и зловещий плеск темной воды - и провалился в сон так быстро, как никогда еще не засыпал...   ...Темный рассвет в Царстве мертвых ничем не отличалось от любого другого времени суток - ориентироваться приходилось на собственное ощущение времени.   Йоэль среди ночи ушел к мойрам и своему туманному шару, вернувшись лишь под утро - где-то азартный Арес вновь развязал междоусобицу, и множеству душ пришлось покинуть землю. Муза проснулся чуть раньше вымотанного Аида. Он огляделся в поисках солнечного света, забыв, где находится, и наткнулся на фигуру Йоэля. Бог мёртвых был абсолютно беззащитен и расслаблен: сейчас его можно даже превратить в смертного и убить. По темным шелкам змеились его тронутые мелкой волной пряди золотых волос, грудь мерно поднималась и опускалась. Бархат мантии разметался по постели крыльями подстреленной птицы: наверное, ворона-падальщика. Алекси взял в руки лиру, и бодрый и звонкий мотив, рождающийся из трели нежно перебираемых струн, льющийся, как ручеёк, разбудил бога. Они отправились на поиски Марка.   Мертвый писатель не заставил себя долго искать. Призрачная тень его души, едва ли осязаемая и материальная, сидела, сгорбившись, на скользком берегу у самой его границы, где беспокойная волна упрямо врезается в камень. Вокруг темнела расплескавшаяся вода, тяжело и обильно стекала с одежды мертвеца, словно он пытался вернуться. Длинные мокрые спутанные волосы закрывали его худое, с обострившимися чертами, лицо. - Марк? Это вы? - робко позвало божество. Мертвец медленно повернул голову, смотря на него тупо и обреченно, заторможенными движениями заправил волосы за ухо. Стеклянные глаза его мутно, расплывчиво отражали свечение голубого пламени факела. - Я - Алекси, муза, которая помогала вам с последней пьесой до вашей кончины. Благодаря божественным силам вас удалось вырвать из лап смерти, и теперь вы сможете закончить дело всей вашей жизни! - тихо, но торжественно произнес Алекси, подходя к нему и садясь рядом на колени: его голос срывался от того, что чудо все-таки свершилось, и цель близка. Тень беззвучно прошептала одними сухими губами нечто неразборчивое, оставшееся без ответа. Муза обернулся к Аиду с непониманием в надломленных дугах бровей, как бы спрашивая: «Так и должно быть?» - Выглядит... мертвецки уставшим, - скорбно заметил Йоэль, избегая ответа.   Взгляд, которым муза пронзил Аида, можно было использовать вместо ядовитых стрел или заточенных копий; пожалуй, при желании им можно было воспламенить пару храмов Зевса.   Алекси вернулся к творцу и принялся осторожно и тихо уговаривать его. Йоэль не слышал его слов, видел только пустые, навсегда потухшие глаза мертвеца. Его, казалось, ничуть не тревожили фразы Алекси, словно он не понимал и даже не слышал их, пребывая в предсмертном забвении. - Сыграй ему, - заинтересовавшись успехом происходящего, подсказал Аид.   Божественная игра могла пробудить остатки жизни в творце. Муза подумал, кивнул и перехватил лиру поудобнее. Выдохнул. Вытянул из струн первые звуки заунывной песни, затем вторые и неотступно следующие за ними. Он, отдаваясь своей игре, чуть наклонил голову набок, и темные волосы рассыпались по лбу, занавесили его дивные, заволоченные молоком вдохновенной тоски, глаза: они словно видели то, чего другим видеть не дано, и хотели дать узреть доступный им одним мир всем окружающим. А потом Алекси добавил голос.   Тихое пение вплеталось в душу Аида, соединялось с его бессмертным сердцем, текло по подземелью вмесие с реками - перед прекрасной мелодией, казалось, благоговели даже мертвецы: они прекратили неистово стенать и на время затихли, словно тоже внимая чарующим звуками песни. Йоэль завороженно, с затаенным восхищением слушал Алекси.   Лорд Подземелья и не вспомнит, сколько времени в немом ступоре внимал мелодии и нежному и печальному голосу музы: песня оборвалась внезапно. Бог и божество в надежде взглянули на душу Марка. - Отпусти меня, - по слогам, медленно и едва слышно прошамкал мертвец. - Но при жизни... - Алекси совсем растерялся, тщетно пытаясь вразумить творца. - Отпусти, - перебивая музу, тупо повторил мертвец.   Аид удрученно покачал головой. Глухо щелкнули его пальцы - и в зале нитей судьбы развязался слабый узел одной из них, концы ее поникли и потускнели. Марк, почувствовав свободу, спешно, неуклюже сполз с берега, заваливаясь на один бок, нырнул в обнявшую его эфемерное тело Стикс и вновь стал одним из заточенных в нем духов. - Ну, это не конец жизни, так что... - легкомысленности начал Йоэль, - можем прогуляться по Аиду. - Я останусь здесь, - твердо сказал муза, - ненадолго.   Аид колебался: у него было мало шансов узнать других разумных существ получше, будь то боги, полубоги или смертные. Стоит ли оставлять гостя одного в мрачном закоулке своих владений? Стоит ли потворствовать желаниям мелкого, по сравнению с ним, богом мертвых, божества? Зачем ему это?   Наверное, его поступку была та же причина, что и оставить музу в Аиде на несколько дней: любопытство и скука. - Как скажешь, - Йоэль, не ответив ни на один из обдумываемых вопросов, пожал плечами.   Он отошел, призвал одного из своих рогатых слуг, обратив его летучей мышью, и шепнул: - Доложи, если что-то пойдёт не так.   Существо мигнуло черными бусинами глаз и бесшумно взвилось к потолку на рваных крыльях.   ...Алекси переживал, смотря на гребешки волн реки и не видя их. Он зря так упорно пытался вдохновить Марка при жизни, разглядев в нем искру таланта, зря согласился на заточение в подземелье Аида, зря веселил местных чертей своей дивной игрой на языке вдохновения... Он уронил голову в раскрытые ладони - в нем билась бессильная горечь. - А может, и все твое существование - лишь трата времени зря? - насмешливо произнес мрак со змеиным шипением; послышался гремучий трепет раздвоенного языка. Муза вздрогнул, но не обернулся, погружаясь в себя еще больше: вкрадчивый шепот овладел его сознанием с первых звуков, и он верил ему, спутывая истины мрака со своими мыслями. - Ты - на дне, ты отчаялся, - добавился второй голос, тягучий, кошачий, - но может и проделанная тобой работа была лишь отчаянием? - Все, что ты делал, ни к чему ни привело... - Все твои старания ничтожны... - Как и ты сам... Алекси молча и медленно, заторможенно кивал, словно в трансе соглашаясь с каждой репликой мрака. Руки его расслабились, опустились, коснулись ледяного мокрого камня. - Так давай закончим это.   Отчаяние выступило из тьмы, пригибаясь к земле, вцепилось сухими крючковатыми пальцами в его нежное запястье и фальшиво-бережно потянуло за собой к реке. Рядом Ничтожество, свив свое длинное тело в кольца, по-змеиному нашептывало музе на ухо нечто отвратительно правдивое и убеждающее в том, что ему нечего терять, его страдания закончатся здесь, дальше ждет новый мир. Алекси встал на колени и потянулся рукой к водной глади, желая коснуться ее, позволить утянуть себя на дно.   Внезапно появившийся огонь обжег глаза - вокруг на мгновение вспыхнуло пламя, поглотившее Отчаяние и Ничтожество; едкий серый дым окутал Стикс. Божество очнулось, сбросив морок, и мокрыми от невольных слез глазами отыскало в рассеивающейся мутной пелене возвышавшуюся фигуру Аида.   Йоэль молча шагнул к нему, собираясь помочь ему встать. Выдохнул и властно и твердо проговорил: - Они больше не потревожат тебя, но прошу, никогда не заговаривай с существами, которые здесь обитают! Ничего хорошего они для тебя не сделают, - он понизил голос, - ты уже убедился.   Алекси молча кивнул, не в силах еще подняться на дрожащих ногах, и, ища опору, прижался затылком к внешней поверхности бедра бога, скрытой мягким бархатом. Аид неуверенно дотянулся кончиками пальцев до его мягких волнистых волос, смахивая их со лба...    ...Подавленное состояние Алекси продлилось до заката следующего дня: Йоэль беззаботно предложил насладиться чарующими пейзажами Аида, пока у него есть такая возможность. Муза не без убедительно-утешительных фраз лорда Подземелья решил, что, в конце концов, это не первый и не последний человек, которого он вдохновляет на сотворение прекрасного, и можно хотя бы на время пребывания в недоступном и таинственном Царстве мертвых позволить себе расслабиться.   Они качались на речных волнах, наблюдали за творившими правосудие Радамантом и Миносом; Аид по-прежнему отпускал «до смерти» забавные остроты: Алекси, против воли, улыбался, хотя его пугали рожденные мраком существа, гибель, обреченные на исчезновение тени мертвых. Он играл для Йоэля, когда тот божественно-неловкими намеками просил музу об этом: бог мертвых быстро засыпал ночью, просыпался, заслышав струнные переливы, внимал песням божества во время сплавлений по реке. - А что будет, если не резать нити? - полюбопытствовал Алекси на шестой день пребывания в Аиде, прислушиваясь к уютному лязгу сталкивающихся лезвий. - Появилось желание увидеть тысячи гниющих заживо людей на улицах, а затем и неприкаянно бродящих духов? - Йоэль, не отрываясь от дела, нахмурился, - есть процессы, которые нельзя обратить, и один из этих процессов - увядание жизни, за которым следует смерть, - он подумал и добавил, - даже ваше хваленое бессмертие - лишь замедленный в тысячи раз путь в могилу. И если ни один бог ни разу на человеческой и божественной памяти не умер своей смертью, это не значит, что гибель не настигнет нас.   За время пребывания в «мрачном подземелии этого угрюмого затворника», в «Царстве трупов, зла и мрака» и других наименованиях, которыми одаривали олимпийцы Аид и его властелина, Алекси понял и проникся одной истиной, хотя Йоэль ни разу не пытался его переубедить перестать верить в сложенные небесными богами предрассудки: Аид - не мертвое подземелье, Аид - лишь закономерная сцена финала жизни, конечная остановка, пристанище для миллионов душ, достаточно увидевших в этом мире, а бог мертвых, Йоэль - не бессердечная тварь, одиноко упивающаяся смертью и страданиями. Бог мертвых - не громовержец, которому молятся при жизни, он - последняя надежда мечущихся в муках душ на избавление от страданий, он - лишь проводник, такой же закономерный, как и сама смерть. Йоэль делает больше, намного больше некоторых божков, украшающих венец царственного Олимпа - бог мертвых, вынужденный жить рядом с самим страхом, породниться с безрадостным мраком, бороться с поглощающей рассудок тьмой, в глубине души много терзался сам, неотступно следуя своему предназначению и забирая души из мира других таких же любящих и ненавидящих душ. Йоэль был как бы отделен от мира, навсегда привязан к мрачным гротам нитями судьбы своего наследия. Он не знал пошлостей других богов, живущих ближе к людям, не знал их подлых козней и хитросплетений заговоров во имя алчности и мести. Он, окруженный тьмой, оказался намного светлее.   Может, поэтому с Йоэлем было спокойно, по-своему уютно и здорово: бог мертвых беззлобно иронизировал над больными суставами Харона, проводил смешные экскурсии по своему «гиблому месту», иногда размышлял о смысле смерти и сущности мира и совершенно очаровательно улыбался. Его хриплый смех отгонял кошмары Подземелья, его слово и суровая, укутанная в обманчивую пренебрежительность забота сохраняли музу в безопасности. Алекси чувствовал себя рядом с Аидом совсем не так, как со своими легкомысленными друзьями и подругами музами: они резвились на озере, собирали цветы для венков и пели и играли на инструментах ясными лунными ночами, но жизнь с ними была похожа на красиво расписанную амфору, которая блестит и радует глаз изящными рисунками на глиняных боках, но совершенно пустая изнутри. С Йоэлем все было иначе, нежели с другими богами, которых Алекси встречал: он переполнялся искренним почтением, уважением, и в то же время ощущал... отчужденность. В глазах у этих богов сверкала фальшивая мудрость и сознание собственного высокомерного великолепия, а их бессмертные, недосягаемые сердца горели чувством значимости. Олимпийцы смотрели свысока и говорили с уверенностью, что любое слово им позволительно, как и любой поступок.   Аид тоже был уверенным, обладал вечно бьющимся сердцем и статусом бога; но Алекси признавал особенным и его, и себя рядом с ним. Муза испытывал благоговение, заставляющее внутренне замирать, желание отвечать улыбкой на улыбку и неосторожно касаться его, а еще чувствовал щемящую нежность. И неловкость за временами проскальзывающую непрошеную мысль: что было бы, если бы Алекси захотел остаться в Царстве мертвых навсегда и Йоэль позволил бы ему это?Негласное одобрение Цербера, его дикое снисхождение муза уже получил: огромной трехголовой псине пришлись по вкусы мелодии, наигрываемые им, и змея на хвосте стража Аида вытягивалась и мерно покачивалась в такт. Но что-то оставалось неизменным: божество терпеть не могло, когда очередной мертвец хватал его за щиколотки и тянул за собой в воду, хотя Йоэль не уставал напоминать, что их прикосновения не причиняют вреда и уж тем более не смертельны. Было еще кое-что, изменившееся с первой встречи. Алекси ловил на себе странные взгляды Аида: таких он никогда раньше не получал ни на земле, ни на Олимпе, ни в Беотии за все время существования. Они, острые, внимательные и изучающие, с примешивающимся к ним оттенком восторженного изумления, подолгу задерживались на нем, будто желая залезть под кожу, но не взрезали ее своей пронзительностью ради этого, а ласкали, сверкая во тьме неуловимой нежностью, которую Йоэль не умел скрывать. Этими взглядами могли бы пытаться уследить за Афродитой или прекрасной лесной нимфой; они путали сознание сильнее, чем вина Диониса или сны Гипноса.   ...Полному сроку сделки не суждено было пройти: расстались бог и божество раньше его истечения.    Аид принимал блуждающие духов у входа в грот на десятый день, взяв с собой ничуть не противившегося этому Алекси. Раньше тени пугали его, наводили ужас - и только сейчас муза разглядел в них всего лишь потрясённые, растерянные души, освобожденные от своих теплых тел.   Луч рассветного солнца, бесшумно скользнувший в пещеры, упрямо боролся с тьмой, золотой стрелой вклиниваясь в нее и пронзая. Он блеснул во взгляде отвлекшегося от мертвецов Алекси и разбудил своим светом печаль, погладив ее, дремлющую, по заплаканной щеке. Божество скучало по солнцу, по утренней перекличке птиц, по людям и друзьям-музам и нимфам - сейчас это чувство переполнило, отозвалось в жесте: он невольно прижал к груди сложенные в безмолвной молитве руки.   Аид заметил перемену и произнес с кривой усмешкой, хотя ясные глаза темнели и брови на мгновение двинулись к переносице: - Тоскуешь по миру живых? Ответ был очевиден. У Алекси нет причин лгать, как и у Йоэля нет причин требовать неправду: любой выбрал бы свет вместо хищной тьмы. - Тоскую, - не скрывая, проговорил Алекси, завороженно смотря на полыхающую синим пламенем скалистую пасть, отрезающую его от мира. Аид колебался с ответом: нечто невысказанное застряло горле. Контракт был... о, что за дело, этот контракт?!   Вместо слов раздался глухой щелчок пальцев: синее пламя разом схлынуло с каменного зева и исчезло, растерявшись во тьме. Алекси недоуменно выгнул брови, с изумлением взглянув на бога мертвых; неясная надежда задрожала в нем. - Ты можешь вернуться, - подтверждая его немую догадку, кивнул Йоэль, - хоть срок еще не истек, у тебя нет смысла оставаться здесь: фокус с воскрешением, прямо скажем, не удался. Даже я не в силах вернуть кого-то к жизни. - Я правда могу... покинуть Аид? - Алекси ответил недоверчивым прищуром. - Царство мертвых - не темница для тебя, - «Царство мертвых - темница для меня» - Йоэль невесело улыбнулся своей истине.   Алекси кивнул, еще не надеясь даже получить так легко дарованную свободу и подозревая обман. Но вот он беспрепятственно взобрался по крутым каменным ступеням к скалистой арке, протянул руку к близкому свету: солнце тепло, ласково тронуло его светлую, слегка отливающую медью кожу. Муза, опьяненный солнечным сиянием, на миг обернулся, бросил последний взгляд на лорда Подземелья. И шагнул к ослепительному свету. - Повеселились и хватит, - мрачно сказал Йоэль, взмахнул, как ворон крылом, мантией, и исчез в поглотившей его тьме - ему снова предстояло противостоять ей в одиночку.    ...Яркий солнечный свет нещадно резанул по глазам: музе пришлось долго привыкать к нему, прежде чем осмотреться. Все те же непроходимые для обычного человека топи защищали Царство мертвых: тонкий удушающий туман висел над подернутым тиной и ряской болотом; в его кисельной воде таились жуткие создания, убийцы-защитники.   Нужно было возвращаться в Беотию - территорию муз. Там били кристально чистые, холодные и звонкие ключи, в прудах блестели золотом и серебром чешуи стремительные рыбки. На рассвете лениво выкатывалось желтое солнце и совершало свой ежедневный ход по небу, к вечеру наливаясь рыжей медью и тяжело опускаясь за горизонт. Друзья и подруги Алекси, добрые светлые музы, звонко смеялись и играли в прятки, петляя между деревьями. Над ними шелестел полог изумрудной листвы и гудел упругими ветрами небосвод, утыканный звездами, как алмазными булавками.   Услышав историю Алекси, в которой он опустил все важные для Йоэля вещи, самые близкие его друзья сначала ужаснулись, а затем посмотрели с недоверием: Аид - бог с изуродованной тьмой душой, не способной на сострадание, великодушие; разве может быть иначе? Алекси не стал доказывать обратное, махнул рукой. Ему достаточно того, что он знает о тайнах души бога мертвых, которые тот скрывает ото всех под вуалью прошлого его отца.   Муза и теперь ощущал, как сильно тосковал по светлым ночам, свежести утренней росы и веселой птичьей перекличке: радость наполняла его. Но отчего-то не целая, будто что-то мучило и терзало исподтишка. Алекси не спал: он знал, что Йоэль не спал тоже. Среди людей шла война: боги и божества видели в пыльном небе над Грецией блестящую колесницу Ареса и запряженную в нее четверку вороных коней; они тяжело выдыхали горячий пар, раздувая ноздри, пока сам бог войны вновь и вновь опускал свистящий кнут на их крутые, покрытые пеной спины. С Олимпа спустилась и Афина Паллада, даруя крепостям и воинам свое благословение, защищая их от безумия Ареса.   Работы у муз не было - люди заняты войной: они оплакивали ушедших на бойню, скорбели по погибшим, сражались, убивали, умирали; никому и дела не было ни до созерцания искусства, ни до его создания. Алекси вот уже вторую неделю после возвращения каждый день обращался маленькой ласточкой и кружил над крепостями и лагерями в интуитивных поисках отклика человеческой души на свой щебет, но тщетно: умы полнились сумасшествием, сердца - горем.   Можно было беззаботно веселиться с другими музами, забыть о времени в их песнях и танцах, жечь костры и плести венки с лесными нимфами... но Алекси впервые остался в стороне. Другие божества не понимали его: их не манили загадки мрачного подземелья Царства Мертвых, их не тянуло в Аид, их не тянуло к Аиду; они не знали, какой бог мертвых на самом деле, и не в силах были постичь возможность влюбиться в него.   Алекси покинул Беотию на закате. Ядовитая дымка все так же лениво плыла над топью мутной зеленоватой пеленой, а пасть входа в Царство мертвых неизменно зияла в камне, пугая непроглядной чернотой и неясной опасностью. Но муза больше не опасался этой тьмы - он шел к Йоэлю, и мрак был ничем по сравнению с его стремлением. Цербера пришлось задобрить тихой музыкой: его строгое рявканье как весомый аргумент в защиту Алекси утихомирило хоть небольшую и слабую, но воинственную горгону, и позволило музу занять всю ту же хлипкую лодку с намокшей древесиной. Он плыл в почти полной темноте: факелы испускали только слабый умирающий свет, дотлевая. Стенали тени умерших, их крики разносились эхом по всем гротам. Но Алекси с удивлением ощущал, что больше не испытывал безотчетного страха перед ними: присутствие Йоэля в этом царстве мрака, Аиде, отгоняло от него ужас. Мягкий удар носа лодочки о скалистый берег не был услышан Аидом, как и тихие шаги музы, прошедшей в темный спальный зал. Йоэль, все такой же похожий на разметавшуюся птицу, был во власти тревожной дремоты: его плечи вздрагивали и брови хмурились. Бессмертное сердце забилось в горле - Алекси был счастлив вновь увидеть такого близкого и родного лорда Подземелья. Струны арфы, встревоженные, задрожали. - Алекси? - раздался измученный и ровный голос Аида: он думал, что это только коварный мрак издевался над ним своими миражами. - Алекси, - неожиданно ответили из темноты с весельем. Йоэль полностью сбросил морок дремоты только после того, как услышал шорох одежд - гость подошел близко и занял краешек постели. Бог поднялся, заставил янтарное пламя вспыхнуть на факеле и неверяще посмотрел на музу, как на призрака мечты, осторожно дотронулся рукой до его щеки - Алекси не отстранился, и кончики пальцев Аида увязли в лучистом тепле. Он стремительно прервал прикосновение, словно обжегшись. - Зачем ты вернулся? - взволнованно спросил Йоэль, заглядывая в стальные глаза сквозь занавесившие лицо, растрепавшиеся волосы, и совершенно позабыв об извечной защитной ухмылке. - Ты же говорил, что умираешь от скуки, - Алекси с улыбкой заправил светлые пряди Йоэля ему за ухо, - к тому же, мне до смерти надоели эти олимпийцы. Хриплый смех Аида расплескался по каменному залу. Тьма терпела поражение. «Травы изумрудной ковер расстилался В Беотии, музами полной. Рассталась С ней муза одна. За мертвым вослед зашагала она. В той тьме мрачных гротов злой Цербер рвал пасти. Контрактом сковали худые запястья. Трон из костей в темном зале стоит: Там мертвыми правит отшельник Аид. Йоэль, точно коршун рвет крылья голубке, Оставил чужую мечту в прохудившейся лодке. Канули в Лету слепые надежды. Муза желала искусства: как прежде Творил бы избранник его, но Аид, А с ним сама смерть - никого не щадит. Во тьме коридоров отчаялась муза От тяжкого, смрадного, мрачного груза Жизни в Аиде. Не ждите Коварства. Бог мёртвых - не тот, Каким мнит его праздный Олимп. Он не носит ни сказочный нимб, Ни молний колчан, ни молот творца. Хранят его нити живыми сердца. Лишь муза всмотрелась во мрак гробовой, Увидела душу за маской простой. И муза согрелась, но лорд подземелий Принес в дар свободу. Ни просьбой, ни зельем Не трогала муза сердца чужого. Но спали оковы, Протянула к плененным рукам свою руку свобода. И муза сбежала, пьянил ее ласковый солнечный свет, На мерцающем звездами небе увидела росчерк хвостатых комет. Тоска захлестнула ранимое сердце: Смертью замучен подземелий тех герцог. Простите истории смелой коварство: Муза вернулась в то страшное царство Как в дом» ©solar_ss, «Нити жизни», 2021