***
— Опять ты?.. — спрашивает Алес с нескрываемым изумлением, распахивая дверь. Окидывает взглядом лестничную клетку, будто подозревает, что меня привела матушка под дулом пистолета. — Ну и приветствие! — фыркаю жизнерадостно. — А как же «о боже, наконец-то мой спаситель явился»? Небось проголодался?.. Алес смущенно вспыхивает и подтыкает край безразмерного свитера под ремень. На самом деле, меня тоже немного потряхивает от волнения — не перегибаю ли я палку, не слишком ли бестактно навязываю свою компанию? Я продержался ровно день, но потом решил, что остатков котлет и борща Алесу надолго не хватит, а значит, у меня есть прекрасный повод притащиться к нему еще раз. В конце концов, он же большой мальчик, верно? Может хотя бы намеком показать, если не рад мне, или сослаться на то, что ждет других гостей. — П-проходи… — стесняющийся Алес — это нечто. Знал бы я в универские времена, какой он милый, когда краснеет, вкидывал бы побольше комментариев на его парах. Алес снова неловко орудует костылем, но сегодня я все-таки придерживаю его по-джентльменски под локоть, попутно скидывая кроссовки. Должна же от меня исходить хоть какая-то инициатива! — Я сам могу... — бурчит Алес, но не вырывается и позволяет мне проводить себя до кухни. Так, ну а теперь я знаю, что он меня на полголовы ниже. В универе почему-то казалось, что выше, но роль, наверное, играли ботинки на платформе и осанка, которую держать с вывихнутой лодыжкой чертовски сложно. Получив возможность, Алес тут же садится на диванчик и отползает в угол, не глядя поправляя несуществующие складки на рукавах и кое-как приглаживая растрепавшиеся темные волосы. — Прошу прощения, — выдает он сдержанно, — за внешний вид. Ясно. Он меня не ждал, а теперь психует, что выглядит слишком… по-домашнему. Хотя мне кажется, что красивее выглядеть попросту невозможно. — Да ты меня видел? — решаю его успокоить, вытаскивая из сумки контейнер с лазаньей и термос с луковым супом. Кидаю красноречивый взгляд на собственные порванные во всех возможных местах джинсы и тыкаю пальцем в неотстирываемое пятно под глазом нарисованного на футболке Микки Мауса, которое подозрительно напоминает фингал. — Он изменял Минни Маус? — уголки губ Алеса подрагивают от еле сдерживаемой улыбки. — Скажи же, как будто так и задумано? — смеюсь в ответ, и Алес, кажется, перестает нервничать окончательно. По крайней мере, садится в куда более удобной позе, вытянув больную ногу, и интересуется, наблюдая за тем, как разливаю суп по тарелкам: — У тебя плавающий график? — Он смотрит на часы над холодильником и тянет задумчиво: — Вторник, время рабочее… — А я аниматор-фрилансер, — отзываюсь, выдавая ему ложку. — Я по утрам обычно и по ночам работаю. День свободен. Алес смотрит в ответ с любопытством. — Детские праздники бывают ночью? — Что? — улыбаюсь невольно. — Не-е, аниматор в смысле мультипликатор. Делаю анимации, ролики разные на заказ. Для блогеров на «Ютубе» или для рекламных агентств. — Ого… — Алес пробует суп и на какое-то время, что во мне снова отзывается приливами гордости, просто ест, будто действительно оторваться не может. Съев половину, он ловит мой жадный взгляд и, отложив ложку, сознается скромно: — Прости, и правда… проголодался слегка. И как получается? — Готовить? — Нет, — фыркает Алес и выдает, вгоняя меня в краску: — Это я и сам вижу, что охуенно. Рисовать мультики. — Да вроде… неплохо, — отвечаю и тянусь к телефону в заднем кармане. — Могу показать. Хочешь? — Спрашиваешь! — говорит Алес с искренним интересом. Нахожу на гугл-диске папку с портфолио, куда складываю лучшие работы, и демонстрирую Алесу рекламу БАДов для пищеварения, частично подстроенную под сюжет «Красной шапочки». Бред бредом, конечно, но если заказчик хочет, чтобы охотники в конце продемонстрировали чудо-средство и попеняли волку, что надо закусывать бабушек правильными добавками, кто я такой, чтобы это не нарисовать? Алес звонко смеется и роняет голову на сложенные на столе руки. — Ну и фантазия у рекламщиков, — говорит он сдавленно, вытирая глаза рукавом свитера. Ресницы у него слипаются от выступивших слез забавными елочками. — Здорово отрисовано! Ты учился в художественном? — Нет, у меня немного другое образование, — отвечаю уклончиво, забеспокоившись, как бы у Алеса при упоминании филологического не заработала на полную катушку память на лица и имена. — Я самоучка. Туториалы на «Ютубе» в сочетании с предрасположенностью иногда творят чудеса… — тут же, вспомнив, что я вроде как по легенде про Алеса почти ничего не знаю, вворачиваю осторожно: — А ты? Мама говорила, ты препод в вузе? — Да, польский преподаю. Обычно очно, но сейчас по «Зуму». — Алес кидает на меня странный долгий взгляд, но впрочем, тут же улыбается, что превосходно выключает мой мозг. Черт, да его улыбкой можно дворы по ночам освещать. — А-а-а, — тяну со знанием дела, — вроде акцент пробивается. Точно. — Врешь, — фыркает Алес. — Я с детства одинаково хорошо говорю на обоих языках. — Вру конечно, — соглашаюсь с легким смешком и прошу, потому что вновь хочу услышать чистую польскую речь: — Скажи что-нибудь — а то ничего кроме «курвы» я не знаю толком. — У тебя редкий цвет глаз, — произносит Алес немедленно на польском, продолжая улыбаться и смотреть на меня в упор. — Очень красивый. Кровь приливает к щекам, и сердце бьется в ускоренном темпе. Перевожу-то я без труда, но как теперь сделать вид, что я нихренашеньки не понял и не смутился? Он что, правда отвесил мне комплимент? Пусть и думает, что для меня это пустой набор звуков? Он считает мои глаза красивыми?.. Ну, кто-то говорит, что они янтарные, почти желтые — может, для кого-то это экзотика, но уж точно не для меня. А может, он и меня самого считает красивым?.. — И что это значит? — спрашиваю хрипло спустя пару секунд. Делаю вид, что разглядываю себя в отражении телефона — на деле тупо пялюсь в свои ошалевшие глаза. Твою мать, а ведь актер из меня никудышный. — Что-то на лице? Я забыл смыть пену для бритья? — Не-а. Сказал, что погода отличная на улице, — лжет Алес, и глазом не моргнув. В его тоне слышатся еле различимо нотки подавленного смеха. — Может, пообедаем и попьем чай на балконе? — Х-хорошо, — киваю неуверенно. Ладно, он, скорее всего, просто прикалывается, и у бабочек в моем животе случился фальстарт. Надо успокоиться и не пороть горячку. — У меня и йогурты вкусные остались, — спохватывается вдруг Алес, двигаясь ближе к холодильнику. — Нет! — очнувшись, пресекаю его попытку резко и самую малость ревниво — да я тебе такой йогурт сделаю домашний, что в жизни к магазинному больше не притронешься! Алес недоуменно вздергивает брови, а я ворчу недовольно: — Неизвестно, какую дрянь в них добавляют. Я лучше в следующий раз состряпаю что-нибудь сладкое к чаю. — В следующий раз? — переспрашивает Алес насмешливо. — Ну да, — говорю быстро, боясь, что нерешительность мне выйдет боком. Надо идти напролом! Путь к сердцу моего мужчины лежит через желудок и наглое появление на пороге. Еще не моего, конечно, но ключевое слово «еще». — Иначе ты настолько прозрачным станешь, что студенты увидят сквозь тебя обои в цветочек. Алес закатывает глаза, но, похоже, не собирается возражать. — Ладно, — поломавшись для вида, произносит он смиренно. И спрашивает: — Миша, а ты… любишь настолки?***
— Привет болеющим! — врываюсь в его квартиру со связкой ключей, которые были сунуты мне в прошлый визит с показательно осуждающим: «Ну ты же все равно каждый день ломишься». И правда, за прошедшие пару недель я дома разве что ночую. Утром просыпаюсь пораньше, чтобы посидеть до обеда по работе над отрисовкой очередного мультика — в это же примерно время Алес проводит пары по «Зуму». Потом кулинарю, зная заранее, что если начну делать это у Алеса, он с меня не слезет со своими «Зачем», «Йогурты есть», «Не помру», «Миша, хватит, мне неудобно» и коронным «Я разжирею». Потом тащу наготовленное к Алесу и торчу у него до тех пор, пока не подходит время последнего автобуса до моего района. «Тебе заняться нечем?..» — спрашивает каждый раз Алес по привычке, встречая на пороге. Но при этом на диване в зале лежит обычно очередная настолка, в которую можно играть вдвоем, а на столе на кухне стоит две чашки и заварочный чайник — сигналы к тому, что, несмотря на ворчание и демонстративное цоканье, моей компании здесь все-таки рады. «Как нечем? — возмущаюсь театрально. — А тебя кто развлекать будет?» «Ты точно тот аниматор, который мультипликатор? — уточняет Алес язвительно, вздергивая брови. — А не тот аниматор, о котором я подумал сначала?» Но сценки сценками, а ключи от квартиры мне торжественно вручили. И даже отвечают сегодня с намеком на радость из глубин квартиры: — Привет! А ты сегодня позже... И я вдруг понимаю, что это не радость, а облегчение в его тоне, и сердце пропускает удар. Неужели он настолько успел к моему обществу привыкнуть, что опоздание на полчаса его заставило насторожиться? Не зря, ой не зря я сегодня решил, что настало время для польского заварного торта! Из-за него, собственно, и задержался немного. Скидываю обувь, тихой сапой перебегаю в кухню, чтобы сунуть торт в холодильник, а когда разворачиваюсь — вздрагиваю и чертыхаюсь. Алес уже может передвигаться самостоятельно, а я так привык отслеживать его перемещения по стуку костыля, что у меня аж сердце в пятки уходит и колотится там прямо в плиточный пол. Правда, не только от неожиданности. — В-выглядишь… к-круто… — и снова мысленная Анна Павловна с позором лишает меня права вспоминать, что я обучался риторике и культуре речи на ее парах. Но в голове все перемешивается, и я не знаю, уместно ли сказать Алесу, что он безбожно красив в обтягивающих джинсах и шелковой рубашке навыпуск, и что ему так идет высокий хвост. И что улыбка ему тоже идет. И что я ревную его прямо сейчас, хотя ревновать его даже не к кому — и уж точно не мне, который так и не подал ему ни единого намека, решив, что лучше беречь зарождающуюся дружбу, чем потерять его из-за одного опрометчивого знака или чистосердечного признания. — Что прячешь? — спрашивает Алес с любопытством и прищуривается. — Неужели… — Он притворяется шокированным. — ЙОГУРТ? — Блин, вот в следующий раз реально сделаю тебе гребаный йогурт, — фыркаю, закатывая глаза. Буду надеяться, что не покраснел еще больше, когда в ответ на комплимент сомнительного качества Алес легонько кивнул головой — мол, знаем, не на помойке себя нашли — и заулыбался шире. Будто бы… ему даже польстило мое невразумительное блеяние. Делаю вид, что обиделся. — Посмотрим, как скоро ты попросишь щей нормальных… — Ладно, понял, нарываюсь, — звонко смеется Алес. Теперь каждый раз, что он смеется, у меня ощущение, что вот-вот лопну, как мыльный пузырь, от горячего щемящего чувства. Мне нравится, как он смеется. Мне нравится, что он смеется со мной. — Пойдем... — предлагает Алес, кивая головой в сторону. — Я нашел в своих запасах очень крутую настолку…***
Алес с каждой нашей встречей все больше красуется, выпендривается и попросту режет меня без ножа. Никаких свитеров-мешков — все либо в облипку, либо просто по фигуре, как будто мне мало собственной фантазии, как будто ему доставляет удовольствие мое нелепое подвисание. Даже надеждами себя не тешу — я его попросту жру глазами. Дергаюсь как псих, когда он нечаянно задевает мою руку, если смотрим фильм на диване. Смеюсь невпопад над тем, что, по идее, сказано без претензии на гениальную шутку. Залипаю то на его глазах, то на губах, когда рассказывает про восхождение в Карпатах, про детство в Кракове, советует книжки, которые я скачиваю в аудиоверсии и слушаю перед сном и в автобусе, чтобы потом обсудить с Алесом, что мне понравилось, а что показалось нудным. Когда бинт эластичный ему накладываю, право на что изначально выбивал с боем и аргументами, что так будет удобнее и аккуратнее, выпадаю уже просто от прикосновений к его ноге. Когда возвращаюсь домой, хожу как загипнотизированный, уставившись в пространство и по новой прокручивая воспоминания о прошедшем дне, так что матушка постоянно лукаво улыбается и что-то бормочет вполголоса под нос про «юности прекрасные порывы». Странно, что ни разу за эти три недели не попросила еще раз сгонять к сыночке хорошей подруги, ни разу не спросила, куда пропадает еда, которую я с остервенением готовлю, и где ее сын шляется. Я, конечно, все понимаю, мама, я давно совершеннолетний и не отчитываюсь, но где хоть капля участия по отношению к моей очевидно страдающей душе?! Почему ты улыбаешься? Я вон скоро на стенку полезу от того, что мое тотемное животное — ждун. Ждун у моря погоды. Учитывая, что скоро у Алеса кончится больничный, он станет выходить из дома, ездить на работу, а может, и по ресторанам и клубам, о которых периодически вздыхает с ностальгией. И там он встретит красивую девушку, которая пленит его своими несмешными шутками, невкусными борщами и длинными ногами… Со дня на день наступит момент, когда железобетонное оправдание под лозунгом «помощь пострадавшим» перестанет действовать, и мое присутствие на его пороге, его ключи в моей сумке — все это станет пройденным этапом. И если мы и будем встречаться, то на каких-нибудь редких мероприятиях, на которые нас вытащат наши матери, или раз в пятилетку за бокалом вина — вспомнить, что однажды дурачок Мишка шатался к Алесу с супами и пирогами, развлекал его за отсутствием альтернатив и смотрел ему в рот. — Эй, ты еще тут? — спрашивает Алес, стоит мне в очередной раз погрузиться в пучину отчаяния за традиционной чашкой чая «в дорожку», и щелкает пальцами у меня перед носом. Фокусирую взгляд и понимаю, что… Алес улыбается. Совсем, блин, как матушка! Что за манера у всех вокруг стала смотреть на меня и вот так вот загадочно улыбаться? — О чем задумался? — Тебе завтра в травмпункт, — отвечаю на автомате, будто замечая что-то странное в том, как разговариваю, а будто… так и надо. — На работу выходишь скоро. — Ну да. — Алес пожимает плечами. Сегодня на нем белая хлопковая рубашка, три верхние пуговицы расстегнуты, и у меня появляется прекрасный повод попялиться на его ключицы. Может, в последний раз. Может, поэтому чувство, что и он разговаривает как-то странно, покидает меня очень быстро. — Так что я, наверное, буду задерживаться. Это же нормально? — В смысле? — хмурюсь недоуменно, поднимая взгляд к его глазам. В их глубине мне мерещится хитрый блеск. — Ну, ничего, если ты без меня тут будешь час-полтора? — Чего? — до меня доходит медленно, доходит не сразу, а спустя целую вечность безмолвной игры в гляделки. Он что же, ждет, что я… буду приезжать? — Миш, ты долго будешь думать? — Алес улыбается краем губ, но довольно напряженно. Так, словно он чертовски уверен в своих словах и сомневается в том, что говорит, попеременно. — В смысле? — трясу головой. — О чем буду думать? — Например, о языке, на котором мы общаемся, — произносит Алес, вдруг опускает взгляд и я вижу даже в скудном освещении кухонной лампы, что он краснеет. А следом до меня наконец доходит, почему мне показался странным наш разговор, но я настолько улетел в облака, что не заметил, пока он не сказал прямым текстом. Пиздец. Мы же общались на польском. Он задал вопрос, а я подхватил, даже значения не придав… — Ты… — спрашиваю сдавленно уже по-русски, и стул протяжно скрипит, когда отстраняюсь резко от стола. Не знаю, пугает меня эта мысль или обнадеживает, — меня помнишь?.. — Практиковался после универа? — спрашивает Алес тихо вместо ответа, продолжая смотреть в стол, будто в жизни ничего интереснее кофейного следа от кружки не видел. — Ездил в Польшу после выпуска на восемь месяцев, — отзываюсь механически. Тогда хотел развеяться, забыться в новых впечатлениях от старых ран от собственных несбывшихся мечт, ради которых и пальцем о палец не ударил. Да и мог ли я? Заставить его мучиться вопросами профессиональной этики, отказывать мне и думать обо мне каждую пару с опаской — вдруг я выкину что-нибудь эдакое. Никогда ведь не знаешь, кто молча встанет в позу обиженного до глубины души, а у кого башку сорвет окончательно и бесповоротно от неразделенной любви. — Хорошее произношение, — хвалит Алес и наконец поднимает на меня глаза. Неуверенно улыбается вновь. — В универе у тебя такого не было. — Почему ты сразу не сказал? — хриплю сквозь спазм в горле. — Когда я пришел. С продуктами. — Растерялся, — объясняет Алес, пожимая плечами, и досадливо морщится. — Думал, скажу тебе сразу, на пороге… но растерялся. И ты со своими котлетами и уборкой… — Он дергает за прядь, выбившуюся из хвоста. — Я вел себя странно. Мне вообще казалось, что ты не вернешься… А когда вернулся, я запаниковал — а вдруг я себе придумал… — Алес кидает на меня нечитаемый короткий взгляд и скомканно заканчивает: — то, что придумал... — Ты знал, что приду именно я? — удивляюсь несказанно. — Но как?.. — Помнишь свадьбу тети Лены? — заходит издалека Алес. Киваю резво. Мама моя там была, мама Алеса, вроде, тоже, только мы так и не познакомились, потому что я слинял после церемонии из-за срочного заказа по работе, да и пришел туда чисто матушку поддержать. А тетя Лена — их общая подруга. Только Алеса самого там не помню, а заметил бы сто процентов. — Я туда не выбрался, был в походе. В Карпатах, — тут же, будто почувствовав, отвечает на неозвученный вопрос Алес. — Уже после мама показывала фотки со свадьбы. Я увидел на фотках тебя. И сразу у матери спросил, что ты там забыл. Ну она и сказала, что ты сын ее лучшей подруги, Таси. Когда вывихнул лодыжку, решил — чем черт не шутит… Позвонил матери, сказал, мол, у твоей подружки, кажется, сын есть. Не окажет ли он мне услугу?.. Пазл все еще не складывается окончательно у меня в голове. Хватаю кружку с чаем, выпиваю ее залпом, чтобы справиться с жуткой сухостью в горле. — Почему я? — спрашиваю незнакомым, низким голосом. — Я видел, как ты смотрел на меня в универе, — слова Алеса в меня впиваются сотнями раскаленных игл. Я идиот. Наивный идиот, который думал однажды, что эту тайну знаю только я и мой плейлист для страданий «Вконтакте». — И хотел бы… на тебя так же смотреть в ответ. Вот только… мои загоны. Не был уверен до недавнего времени, что это реальность, а не игра моего воображения. — Алес усмехается, качает головой и пеняет: — Миш, ну ты реально думал, что я тебя не вспомню? Я тебя узнал на фотографии, где дай бог четверть твоей головы в кадр попало. По родимому пятну на виске. — Он берет кружку, и я замечаю, что рука у него дрожит. Отпивает немного, возвращает на место, не спуская с меня сосредоточенного взгляда, и говорит: — Мне раньше казалось, надо дождаться твоего выпуска. И станет легче, все забудется. А потом эта фотка — мистика. Я себе запрещал палить твои страницы в соцсетях, а ты оказался сыном маминой подруги. Потом гребаная лодыжка... И я подумал, что либо попытаю счастья, либо… Он осекается, пуская оборванную мысль витать в воздухе. Повисает долгое молчание, в котором мы сидим, как в отрезанном от остального мира пузыре, и неторопливо потягиваем: я чай, он — кофе, глядя в разные стороны. Гудит еле слышно холодильник, стрекочет секундная стрелка, бегущая по циферблату часов… И я безбожно злюсь на самого себя. Какого черта? Я сказал себе, что не затуплю, когда у меня не было ни единого подтверждения взаимности моих чувств, а теперь, когда факты налицо, позволяю себе молчать? — Говоришь, — произношу, прочистив горло, — не был уверен до недавнего времени?.. И до какого же именно времени? — Ну, — Алес явно старается, чтобы не засмеяться привычно звонко, — даже загоны размером с Юпитер не помешали мне увидеть пару раз в отражении зеркала, как ты пялишься на мой зад. — Я не только туда смотрел! — возмущаюсь смущенно, и Алес все-таки смеется. — Даже не сомневаюсь, Миш. Не могу сдержать широкой улыбки. Неужели я действительно не брежу, и это происходит со мной? Мужчина моей мечты сидит напротив и смотрит на меня яркими, блестящими глазами, будто я тоже вышел из его мечты и стал реальностью прямо сейчас. Поднимаюсь на нетвердых ногах, подхожу ближе. Опираясь рукой о стол, чтобы не потерять равновесия, медленно наклоняюсь к Алесу, который тянется навстречу сам. Он прикрывает глаза, у меня сердце рвется наружу от мысли, что наши губы вот-вот соприкоснутся… и громкий дверной звонок заставляет нас обоих отпрянуть и уставиться друг на друга с одинаковым непониманием и сожалением. — Ты кого-то ждешь? — спрашиваю хрипло, испытывая настойчивое желание переломить провод звонка кусачками. — Нет… — Алес все-таки поднимается, мельком погладив меня пальцами по запястью, от чего мысль с кусачками оттеняется придурковатой идеей забить на звонок вовсе, прижать Алеса к стенке и поцеловать. Он идет, слегка прихрамывая, к двери, а я сажусь обратно на стул и нервно барабаню пальцами по коленкам, прислушиваясь к голосам в прихожей, но не различая ни слова. Алес возвращается спустя минуту и закатывает глаза. — Это гребаный социальный опрос, — бурчит он, кладет руки мне на плечи и садится мне на колени. Кажется, его достало неторопливое блуждание вокруг да около. Неожиданное наблюдение, что инициатива не обязательно должна исходить от меня, здорово расслабляет. — Очень вовремя! — И что ты сказал? — сцепляю руки в замок за его спиной, касаюсь губами ямки на его подбородке, мимолетно задеваю губы, не в силах поверить, что делаю это так легко и естественно, и главное — что воспринимается легкий поцелуй так, будто он далеко не первый. Потому что я не испытываю стеснения. Я просто знаю откуда-то. Знаю, как его целовать, как обнимать его и показывать, что он желанный. Теперь это не образ, который я нарисовал себе сам. Я его знаю. Алес тихо выдыхает, и его и без того темные глаза кажутся почти черными, когда он смотрит в ответ и бормочет: — Сказал, что у меня кошка рожает, и мне некогда. — Чего? — фыркаю и журю насмешливо: — Врать нехорошо. — Кто бы говорил, — ехидничает Алес в ответ, — мистер «ничего кроме «курвы» по-польски не знаю»… Он наклоняется, целует меня по-настоящему — глубоко и с языком. Отвечаю ему со всем пылом накопившейся недосказанности, обнимаю крепче, чувствуя дрожь нетерпения, которая прокатывается по его телу. Слышу, как он тихо постанывает мне в губы, и в голове чуть короткое замыкание не случается. Я его хочу. Безумно. И вижу ясно, как хочет меня он сам. — Алес… — мычу в поцелуе, который становится куда настойчивее и жарче, от чего в джинсах, севших после стирки, уже откровенно неудобно. — Слушай, мхв-мы-ы… м-хв… может?.. Эй!.. Алес, похоже, в слабых потугах поболтать слышит что-то свое, потому что его прохладные пальцы подцепляют полы футболки и стаскивают ее с меня так резво, что опомниться не успеваю — а Алес, с недовольным цоканьем отлипнув от моих губ на секунды две, что возится с узкой горловиной, тут же целует вновь, стоит футболке оказаться где-то в районе плиты. — Алес… — шепчу, задыхаясь, когда оглаживает мою голую спину ладонями. Он на меня набрасывается, как голодный зверь — попробуй теперь заикнись про какую бы то ни было инициативу. Не то чтобы я против, но сквозь наше смешавшееся воедино громкое дыхание слышу подозрительное поскрипывание стула. — Нет, правда, надо… блядь!.. Ножка стула с хрустом надламывается, и я еле успеваю одной рукой ухватиться за стол, а другой — за ремень Алеса, чтобы его удержать. Он вцепляется в меня руками и ногами и растерянно моргает. Мы балансируем на трех уцелевших ножках, и меня пробивает нервный смех. — Я же говорил, — произносит Алес убитым тоном, — что разжирею на твоих пирогах! — Не придумывай, — смеюсь громче, потому что выражение обиды на его лице просто непередаваемо. — Завтра починю этот стул. Он мне с самого начала ненадежным показался. — Завтра? — Алес хитро улыбается — похоже, в нем снова просыпается то голодное, которое, чувствую, на мне места живого не оставит. В животе от его взгляда все плавится к чертям. Пусть даже не думает, что я скажу «стоп». Не в этой жизни. — Да. Завтра, — отвечаю с нажимом, гипнотизируя его зацелованные губы. — Сегодня, надеюсь, мы займемся другими предметами мебели. Более устойчивыми… и более горизонтальными… — Верно мыслишь. Отнесешь меня, — Алес не то спрашивает, не то приказывает, покрывая короткими поцелуями мое горящее лицо. Повторного приглашения не требуется — отталкиваясь одной рукой от стола, а другой подхватывая Алеса, продолжающего держаться за меня крепко, под задницу, поднимаюсь на ноги. Держу его теперь обеими руками и, стоически выдерживая умопомрачительную пытку поцелуями, несу в спальню. За пару шагов до порога меня пронзает единственная за последние несколько минут трезвая мысль: у меня нет ни резинок, ни смазки — ни-че-го. А намерения Алеса, который уже облюбовал мою шею и впивается в нее зубами, прозрачнее некуда. Положа руку на сердце, доковылять со стояком до аптеки будет подвигом, достойным памятника. И может даже надгробного. Но все вопросы мигом улетучиваются, стоит мне перешагнуть порог спальни, осененной тусклым рыжеватым светом торшера. — Я настолько предсказуемый? — вырывается из меня со смешком, когда смотрю на полностью застеленную двуспальную кровать, две — две, Алес, твою ж налево! — пачки резинок и тюбик смазки на тумбочке. — Не-а, — Алес наконец оставляет мою шею в покое, чтобы заглянуть проникновенно в глаза. — Я настолько часто представлял этот момент... — Он язвит: — Рано начал, если честно, там уже слой пыли образовался. Тебя намеками не возьмешь. Он теснее скрещивает ноги за моей спиной и до звезд из глаз сильно вжимается в мой стояк. — Лодыжка! — шиплю обеспокоенно, еле-еле сохраняя остатки самообладания. С ума сойти. Меня представляли здесь. В этой спальне. В этой кровати. Он представлял, как я принесу его сюда... Голова гудит от переизбытка радости. Нельзя, блядь, столько и за такой короткий промежуток времени! Алес, ты захуя меня так сильно радуешь?! А если у меня сердце не выдержит, ты об этом подумал? — Да прошла уже моя лодыжка, — отзывается Алес беспечно. Доношу его до кровати, но передышки на подумать — раздеться прямо сейчас или потом? Раздеть его? Может, посидеть поболтать о насущном немного?.. — мне никто не дает. Алес все еще цепко держится за мои плечи, сначала утягивает меня за собой, так что я лишь чудом успеваю выставить руки и не убить его грудой мышц и костей, а потом резким рывком опрокидывает на спину и вот уже сидит на моих бедрах верхом. — А ты времени даром не теряешь, — хриплю, распластанный на одеяле, и недоумеваю, откуда в нем, таком худом и хрупком, столько силы? — И так слишком много потерял. — Алес бесновато усмехается, расстегивая пуговицы рубашки. Это простое действо в его исполнении выглядит чертовски сексуально. И я уже тянусь навстречу, чтобы принять участие в его раздевании, как раздается новый звонок. Но на этот раз — телефона Алеса, валяющегося на тумбочке. Не знаю, плакать или улыбаться. Во-первых, это уже третье за вечер вмешательство закона подлости в наши планы. Во-вторых, на звонке у Алеса стоит заглавная песня из моего страдательного плейлиста «Вконтакте». «...Как не хватает так жить без тебя. Что-то цепляет. Как быть?..» — рвется из динамиков до боли знакомое. Алес наклоняется, чтобы коротко поцеловать меня и пробормотать в губы «прости». Знал бы он, что мне не нужно никаких извинений. Достаточно просто видеть, как его бесит необходимость от меня отрываться. — Кузнецов, вы страх потеряли, звонить мне в девять вечера?! — рычит Алес, принимая звонок. Он прижимает телефон ухом к плечу и протягивает руку, и я, без слов понимая, что нужно, расстегиваю пуговицу на манжете. — Нет. Никаких поблажек не будет. И точка. — Честно, не завидую неизвестному Кузнецову. Такой вот голос Алеса можно использовать для нагнетания напряжения в фильмах ужасов. Хмыкаю, расстегивая пуговицу и на второй манжете. Сажусь, устраивая Алеса у себя на бедрах, пока он хмурится, выслушивая заискивающее бормотание на том конце провода, и, приподняв мягкие волосы, провожу губами вверх по его шее. Алес еле уловимо вздрагивает, как и его голос: — Реферат… должен быть у меня завтра на почте. Последний срок… — Ах, значит студент. Ну не повезло, братишка, звонить преподу в тот момент, когда кто-то лезет ему в трусы. Задачка, скажем так, не из легких — джинсы у Алеса настолько узкие, что не представляю, как он в обморок не хлопнулся, когда у него встал. А в том, что встал, убеждаюсь, когда наконец расправляюсь с тугим замком молнии и, похлопав Алеса по бедру и заставив приподняться, стаскиваю с него джинсы вместе с бельем. — Да нет же, говорю вам… Кузнецо-о-ов! — тянет Алес протяжно, стоит мне, облизав пальцы, обхватить его член рукой. Легонько, но ощутимо прикусываю плечо Алеса — умом понимаю, что дурак, но блядский боже, убил бы Кузнецова за то, что его фамилия прозвучала в этой постели. — Нет! Реферат! Мне на стол!.. То есть на почту! — Алес толкается в мою ладонь, прикусывая губы, и говорит теперь так сбивчиво, будто его бьет током: — Все, не могу г-го-о-ворить, к-кошка р-рожа-а-ает! Спасибо, х-хорошего вам вечера! Алес сбрасывает звонок, давит боковую кнопку, пока телефон не вырубается, и выбрасывает его на пол. Туда же летит рубашка, следом — джинсы и трусы. Алес толкает меня ладонью в грудь, заставляя упасть обратно на спину, и садится, тяжело дыша, мне на живот. — Садист! — обвиняет он, хотя я бы поспорил, кто из нас садист, а кто жертва. Особенно сейчас, когда Алес наклоняется и впивается в мои губы таким жадным поцелуем, что скулы сводит, и беззастенчиво трется о меня всем телом. Его головка с каждым новым движением оставляет влажный след предэякулята на моем животе, от его пальцев, крепко впившихся мне в шею, трудно дышать и соображать. Мучительно хочется что-то сделать с напряжением, которое от диких вывертов обстоятельств — соцопросов, стульев и Кузнецовых — пробивает все мыслимые границы. Тянусь к тумбочке, на ощупь нахожу открытую пачку и достаю один презерватив. Подумав немного и получив неслабый укус в нижнюю губу, на всякий случай беру парочку — чтобы были под рукой. Слизываю недавний маневр Алеса: перекатываюсь, меняя нас местами, чтобы спокойно дотянуться и до смазки. — Нет. Лежи смирно, — предупреждаю строго, когда Алес пытается выцарапать меня себе обратно. Он застывает, медленно опускается на спину, и я замечаю в его глазах огонек любопытства. Вот значит как. Нравится, когда тобой командуют? Решаю подтвердить догадку, тем же тоном озвучивая: — Будь послушным мальчиком. Алес прикусывает губу, сдерживая улыбку, и кивает. Выиграв несколько секунд, наконец снимаю неудобные джинсы, но хипсы, что сопровождается тяжким недовольным вздохом Алеса, пока не трогаю. — Что-то не так? — спрашиваю невозмутимо, приподнимая брови, и выдавливаю немного смазки на ладонь. Алес быстро отрицательно мотает головой и скромно опускает ресницы. Черт, а мне нравится эта игра. — Ляг на живот. Алес разворачивается и послушно приподнимается, когда подкладываю под него одну из подушек. Теперь мне открывается превосходный вид на его задницу. Растираю смазку между пальцев, касаюсь указательным и средним его поясницы, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Медленно веду ниже — Алес вскидывает бедра, будто говоря «ну же, пожалуйста, я жду» — и с нажимом поглаживаю края дырки. — Готовился? — спрашиваю севшим голосом и выдыхаю, когда оба пальца без труда проскальзывают в него до костяшек: — Хорошо готовился... Кидаю короткий взгляд на тумбочку. Кажется, если выдвину верхний ящик, то найду там много интересного. Но сейчас мне выдержки не хватит проиграть со своим участием — исключительно чтобы понаблюдать, смогу ли я смутить эту бесстыдную часть Алеса, — сценарий его одиноких ночей. Сейчас время сделать все что в моих силах, чтобы доказать ему, что он ждал не зря. Растягиваю его долго. Невозможно долго — у меня скоро яйца лопнут от желания немедленно в нем оказаться. Алес, судя по тому, что ерзает и то и дело пытается взбрыкнуть с моими пальцами внутри, тоже не в восторге от затянувшейся пытки. — Просто возьми меня, — просит он глухо и с таким надрывом, что мне физически больно ему отказывать. — У меня большой, — цежу упрямо. Вот он, блядь, неоспоримый минус того, что многие считают неоспоримым плюсом. — Так что потерпи. — Алес поворачивает голову, будто почувствовав, что я не выдержал и спустил резинку хипсов. Свободной рукой давлю на его затылок, заставляя ткнуться носом обратно в матрас. — Эй, я разве разрешал? — Действительно. Большой, — произносит Алес еле слышно, и я буквально чувствую его довольную улыбку. Да что ж ты творишь со мной, а? Алес всхлипывает, когда шлепаю его по заднице. — Ты не представляешь, как я по тебе скучал, — вдруг признается он тихо спустя целую вечность, пока я втираю в него смазку, то и дело подливая на пальцы еще из опасений, что сделаю больно и испорчу нам ночь. — Я думал, это просто безобидные фантазии, чтобы отвлечься — искусственная влюбленность, подсчет раз, что ты на меня посмотрел или подошел сказать что-то не по теме пары. Но не подозревал, что буду скучать через год. Через два года… Думать, какой ты на самом деле. Чем живешь? Что тебе нравится?.. Думать и корить себя, что так и не узнал. Замираю, сглатывая ком, вставший в горле. Я ведь переживал то же самое. Невероятное везение, что нам, не решившимся признаться вслух, вселенная подкинула второй шанс. Вынимаю пальцы и наклоняюсь над ним, чтобы поцеловать между лопаток, в плечо, о которое он трется щекой, в висок. — Я никогда больше тебя не оставлю, — произношу твердо ему на ухо. — Ты мне веришь? — Верю. Алес разворачивается, вытаскивая подушку из-под поясницы. Обнимает за шею и улыбается. Целует в губы, не закрывая глаз. И я понимаю, что сейчас мы точно оба готовы. На ощупь нахожу в складках одеяла упаковку и надрываю, вытаскивая презерватив. Алес, вновь перетягивая на себя инициативу — что-то мне подсказывает, что меня ждет очень много сюрпризов в стенах этой спальни, — выхватывает его и ловко раскатывает по моему члену, прищуривая глаза с нескрываемым удовольствием. — Пожалуйста, осторожнее с лодыжкой, — прошу серьезно, потираясь своим членом о его. — Постараюсь, — так же серьезно обещает Алес и прикусывает нижнюю губу, когда сдвигаюсь ниже. Смазки так много, что латекс соскальзывает, и приходится придерживать головку пальцами, чтобы надавить наконец на растянутый вход. Алес терзает губу сильнее. — М-м-м… — Неприятно? — уточняю, застывая и вглядываясь в его напряженное лицо. — Миш, не выдумывай, — Алес впивается пальцами мне в плечи, не позволяя отстраниться. Подтягивает колени и осторожно обхватывает мою талию ногами. Зовет еле слышно на выдохе: — Давай, я сейчас умру от… Он не заканчивает, дышит неровно, опуская взгляд и наблюдая неотрывно за тем, как я осторожно двигаю бедрами, проникая в него все глубже. Горло дерет подавленный стон, в висках колотится пульс, и все перед глазами плывет, кроме его приоткрытых губ. В нем узко и горячо — возможно, от разогревающей смазки, или просто потому, что мне бесконечно жарко от одной лишь мысли, где я и с кем. Покачиваю неторопливо бедрами, ниже склоняясь над ним, чтобы поцеловать, и, кажется, именно в этот момент хорошо становится не только мне — Алес вдруг крупно вздрагивает и гортанно стонет мне в губы, смотрит с таким недоверием и восторгом, будто я ему сказал за пару секунд до «на самом деле в этом нет ничего приятного» и обманул. — Миш... — произносит он сдавленно, царапая мои плечи короткими ногтями. Чувствую, как он расслабляется, позволяя мне войти в него целиком и задержаться немного, наслаждаясь возбуждением, которое расползается тягуче по всему телу и покалывает даже в кончиках пальцев. — Миша… Алес выгибается мне навстречу, прижимается сам, без слов требует темпа, требует больше — и я с готовностью отзываюсь, без остатка пропадая в ритмичном движении наших разгоряченных тел. Запускаю руку в его волосы, тяну, заставляя задрать голову, чтобы поцеловать в беззащитную шею, впиться зубами в бледную кожу под челюстью. — Меня… декан выебет… за засосы… — шепчет Алес, но подставляется так, будто боится, что я ограничусь одним. — Скажи ему, что эта должность… занята… — шепчу в ответ и беру его сильнее, не давая возможности придумать ответную колкость. Алес стонет, сжимает меня внутри до искр из глаз и пота, который выступает на теле. Я весь мокрый, Алес — тоже, хотя кожа у него остается прохладной, с каким бы остервенением он не трахался. — Хочу сверху, — требует Алес, на что соглашаюсь с благодарностью измученного марафоном, аккуратно подхватывая его под задницу и перекатываясь на спину. Алес стряхивает волосы со лба резким поворотом головы. Улыбается — похоже, ему нравится опрокидывать меня на лопатки, — и ставит ладонь мне на грудь, разматывая меня до бессознательных хриплых стонов одной только позой, которая ему чертовски идет. Он качает бедрами, то пропуская мой член глубже, то заставляя выскальзывать до самой головки и звериной почти жажды в ту же секунду в него вернуться, которую немедленно удовлетворяет, сопровождая наглым самодовольным взглядом — «спасибо, я знаю, что хорош». — Ал... — зову на пределах дыхания, касаясь его члена кончиками пальцев и растирая вязкую каплю выступившей смазки по розовой головке. Точно знаю, что уделю достаточно времени изучению того, что трогают мои руки, языком, как только представится случай. Может быть — улыбаюсь невольно — во время очередной конференции в «Зуме», чисто в отместку за то, какой он невообразимо горячий, когда скачет на мне и стонет в голос. Он вдруг меняет темп на более медленный — никогда не думал, что такой бесхитростный жестокий метод выпьет меня до капли и не собьет возбуждение, а только его усилит. — Ал, ты что… твор-их-хшь?.. — шиплю сквозь зубы и кладу руки на его бедра, пытаясь вернуть вот тот охуительный темп, которого мне не хватило всего немного, всего самую малость, ну пожалуйста, не мучай меня! — Сейчас, — говорит Алес, ведет ладонью вверх по моей высоко вздымающейся груди, ловит пальцами подбородок и наклоняется, даря короткий жаркий поцелуй. Его волосы спадают по обеим сторонам от его лица. Он смотрит пристально мне в глаза и произносит: — Хочу видеть твое лицо, когда ты кончаешь. Из меня вырывается протяжный стон, дерущий горло. Алес вновь опускается на мой член глубже и быстрее, но теперь не прерывает зрительный контакт. И от преданного долгого взгляда, его горячего дыхания в считанных сантиметрах от губ мне тесно в собственном теле. Я будто бы принадлежу нам обоим сейчас — и это новое чувство, накрывающее лавиной, дарит куда больше, чем я мечтал. Кладу руку ему на шею, притягиваю ближе для еще одного поцелуя, после которого, позволив Алесу смотреть, без сил падаю на спину и захлебываюсь воздухом, выкрикивая его имя на точке гребаного невозврата. Сердце заходится частым боем под ребрами. Проходит несколько секунд, быть может, когда я вздрагиваю, чувствуя, что Алес слезает с меня и опирается рукой о матрас, силясь отдышаться. — Я чуть раньше тебя, — успокаивает он, все прочитав в моем беспокойном взгляде, и красноречиво стреляет глазами на мой забрызганный спермой живот. Алес усмехается и ложится рядом, упираясь лбом в мое плечо. — Это в сотни раз круче любой фантазии. — Ты в сто раз круче, — бормочу с улыбкой, целуя его в теплые спутанные волосы. Мы лежим очень долго молча, изредка обмениваясь взглядами и переплетая пальцы. Как же все-таки приятно не хотеть спать, когда знаешь, что долгая ночь впереди не принесет ни тревог, ни боли когда-то потерянного, которое вот-вот о себе напомнит, стоит прикрыть глаза. — Мне показалось, — произносит Алес со смешком, когда мы оба, похоже, приходим к выводу, что заснуть нам не светит, — или ты доставал две резинки?..