Эхо воспоминаний сохранит эту ночь

      Острова архипелага Золотого Яблока медленно погружались во тьму ночи. На небе одна за другой загорались звёзды и солнце уступало место на небосклоне своей сестре луне. Вот Альбедо вернулся из глубины острова, дабы уложить спать Кли и Рейзора, который пытался убедить всех, что будет сторожить их всю ночь. Вот Барбара и Джинн сидят в уютной тишине у костра, переглядываясь и радуясь, что сегодняшний день прошёл спокойно и никто не пострадал. Вон путешественник и Паймон смотрят на звёзды и болтают о чём-то, Паймон вновь лепечет какую-то ерунду, и Дилюк всегда поражался выдержке Итера, но казалось, что тому такая бессмыслица даже в радость, так он расслабляется и отвлекается от тяготных мыслей. Дилюку же избавиться от них возможно не удастся никогда.       Нужно бы и себе присмотреть место для ночлега. Та огромная раковина казалась довольно уютной и наверняка укроет от дождя. К неожиданности хозяина винокурни, она уже была занята небезызвестным капитаном кавалерии. И Дилюк хотел было уже развернуться и пойти обустраиваться в другое место, но отчего-то задерживает свой взгляд. Кэйа выглядит…необычно. Но почему? Та же одежда, та же причёска, та же повязка на глазу, но что-то в нём было не так. На лице не было той извечной ухмылки. Альберих выглядел крайне…спокойно? Умиротворённая улыбка, тоскующий взгляд, на то, что он сжимал в руке. В любое другое время Рагнвиндр бы наплевал на это и ушёл восвояси, однако сейчас он подходит ближе, желая заглянуть в сжатую ладонь. — Ох, мастер Дилюк, ищете место для ночлега? — появление хозяина винокурни заставило вновь эту ухмылку засиять на губах капитана. Досадно. — Именно так, и мне казалось, что я заприметил это место гораздо раньше вас, сэр Кэйа. — Да вы только поглядите насколько эта раковина огромна! Думаю, мы с вами вполне уместимся вдвоём, — разводит руками Кэйа и в его улыбки мелькает долька восхищения. Да уж, в своё время им никогда не встречались такие огромные раковины. — А не вы ли говорили, что мы не самые хорошие партнёры по путешествиям? — А ты бы хотел это оспорить? Или сказал бы не также? — вновь ухмыляется Кэйа прислоняясь к стенкам ракушки.       Дилюк не нашёл, что на это ответить и вновь попытался разглядеть, что же в ладонях у Кэйи. Он замечает, что Альберих в принципе окружён различными местными диковинками: разнообразные ракушки, морские звёзды, красивые камни, напоминающие самоцветы, и…что-то непонятное, ярко-голубое. — Что это такое? — спрашивает Дилюк с крупицей неприязни. — Ах это! Альбедо описал это как «накопление секреций некоторых моллюсков», но в простонародье его называют Морской гриб. Красивый, правда? Эх, жаль ты не пошёл со мной, вспомнили бы детство, отдохнули…- возникло ощущение будто бы Кэйа хотел сказать что-то ещё, но последнее слово было проглочено. — Ты как-то много вспоминаешь о нашем детстве сегодня, да и вообще какой-то слишком уж радостный и воодушевлённый, — Дилюк говорит это, по крайней мере старается, без укора или скрытой агрессии. — Не все же ходить с кислой миной, как ты. Можно и порадоваться морю, солнышку, отдохнуть, загореть в конце концов! Ты бы хоть для разнообразия снял свой сюртук и погрелся немного под лучами летнего солнца, а то выглядишь как бледная поганка, смотреть больно       Дилюк чувствовал как капитан пытается отмахнуться и отшутиться, заметив в речи хозяина винокурни серьёзные намерения. Рагнвиндр вздыхает от этих очевидных попыток сбежать от диалога. — Я не думал, что ты будешь вспоминать о тех временах с такой теплотой. Вернее, не думал, что ты вообще будешь вспоминать. — А почему я не должен? — с искренним непониманием спрашивает Кэйа. И Дилюк вновь тупит взглядом в песок. Неужели ему действительно нужно объяснять?.. — Ах, ты об этом… Я тебя понял. Слушай, Дилюк, тебе же нравится рассвет? — Конечно, ты наверное, помнишь, как я в детстве пытался досидеть до него, а ты всегда засыпал, — хозяин винокурни тоже позволил себе поностальгировать. В груди одновременно кололо и приятно грело от этих воспоминаний. — Да, помню. За рассветом идёт ясный день, и ты всегда знаешь, что будешь делать. Но рассветное солнце всегда такое яркое, мне больно на него смотреть. Закат совсем другое дело. Солнце не жжёт глаза, погружается за горизонт, окрашивая небо в разнообразные краски. Красота. Но за закатом идёт ночь. Тёмная, неизвестная и ты никогда не знаешь, что тебя там ждёт.       Разгадать метафоричную речь Альбериха было несложно. Рассвет, словно феникс Дилюка, что несёт пламя возмездия, сияет над ним и указывает путь. Закат для Кэйи — уходящее прошлое, а наступающая ночь — неизвестность будущего. Но стоит сказать, что ночь не совсем темна. Слабым белым светом Луна прокладывает Кэйе слегка видимый путь. Это Каэнри’ах сулит ему свое возрождение. Но заблудиться он все-таки может. Может упасть в яму и не выбраться из неё, утопая в Бездне. Прошлое для Кэйи яркое и ясное, тёплое и родное, единственное, что у него когда-либо было и осталось. Он не может, как Дилюк навсегда проститься с ним, но подпустить того слишком близко вновь — страшно, как и самому Рагнвиндру. Он не считал нужным отвечать на эти изречения, но всё же подал голос: — Зачем ты опять завёл эту шарманку про деда? Если повторить ложь несколько раз она от этого правдой не станет. — Ты прав. Никогда не станет. Но уж очень мне нравится этот образ героического дедушки-пирата. И внука, которому он когда-то подарил свою повязку на память, а мальчишка затем осиротел и это все, что у него осталось, как напоминание о том, что его кто-то любил, — Кэйа сам слегка смеётся в конце и сильнее прячется в мех. Весь этот отпуск слишком его расслабил и эта атмосфера развязывала язык получше алкоголя, — и в этой истории ведь не всё ложно, верно? Эту повязку подарил мне некогда очень близкий человек, но ты наверное его не знаешь или забыл уже, думаю он меня любил       У Дилюка сердце застыло. Это он. Он тот человек, это он подарил ему эту повязку на 12-ти летие, тогда маленькому Кэйе она была почти в пол лица, выглядело забавно. Тогда как Дилюк не канючил и не просил, ещё тогда, братишка не показал ему глаз. Показал позже. Лет через шесть. И не только глаз, а всю свою личину. Лживую, наглую, бессердечную… Бесконечно потерянную и отчаянную, готовую принять свою смерть. Об этом Рагнвиндру сейчас напомнил сияющий во тьме глаз бога. Холодный, но всегда готовый защитить своего обладателя. И тогда по милосердию Царицы защитил. Похоже, что тот о ком говорит Кэйа действительно остался где-то там, в прошлом, не знающий этой ночи, не знающий истины. Но он не умер. Оно всё ещё живёт где-то глубоко в душе Рагнвиндра, но выпустить его он не может. — Прости меня… — слышится откуда-то сбоку и Дилюк вскидывает брови, — Сам говорю, что скучаю по прошлому, а тебя отталкиваю, хотя ты единственное, что осталось… Пусть и изменился так сильно. Но мы с тобой видимо не можем по-другому разговаривать. Стоит мне смягчить тон — как ты тут же огрызаешься. И мне тоже приходиться выставлять клыки. Чтобы ты не сжёг меня снова, — говорит Кэйа сжимая свою меховую накидку, словно под ней что-то болело.       Этот мех не является частью костюма, а по каким причинам вдруг Альберих решил его добавить остаётся загадкой. Из-за своей эксцентричности? Возможно. Но в голове Дилюка промелькивает другая догадка, куда более страшная. — Если бы я только мог, я бы вернул все назад, вернул и повторял бы эти дни на винокурне с тобой, снова и снова. Но это невозможно. Да и ты попросту никогда не позволишь мне этого сделать, правда? — Кэйа грустно смеётся, потирая край глаза указательным пальцем, — Ты отказался от своего прошлого, меня для тебя больше нет. Да и ты уже далеко не тот к кому я хочу вернуться.       Как такое вообще возможно? Как можно смотреть на человека и видеть в нем кого-то родного, но и до боли чужого. Это чувство было взаимно, так же, как и его непонимание. Как в один миг смогли сгореть все те ночи, проведённые вместе? Пеплом разлететься поцелуи в удалённых углах поместья и садов? Прахом отсыпаться нежные касанья и объятия. Всё это было сожжено и Дилюк развеял часть своего праха по ветру, но до сих пор так и не отряхнул перчатки, а Кэйа сохранил свой пепел в красивой урне где-то у себя в сердце. — Дилюк. Ты меня ненавидишь? — Нет. И не смог бы, никогда, — открыто говорит Дилюк со всей обреченностью. Всё тело накрыла невероятная тяжесть, словно после тяжёлого рабочего дня и сил на ложь и прикрытие уж не было. — Я тебя тоже. — Ты ударишь меня если я сяду ближе? — Нет, даже если обнимаешь. Надеюсь этот намёк понятен, а то приглашение на прогулку ты проигнорировал, — Кэйа улыбнулся с лёгким смехом. Сейчас его улыбка не была такой болезненной или натянутой. Но всё ещё немного грустной.       Дилюк сам невольно улыбается и садится рядом, приобнимая. Кэйа от волнения очень холодный, но в такую жару это то что надо. Вот только сам Кэйа от этого замёрз, а потому прильнул к Дилюку ближе, укладывая голову на плечо. — Дилюк, а ты бы хотел всё снять? — Кэйа. — Да я не об этом! В плане все те слои поведения и защиты, что мы друг на друга нацепили, хотя бы раз расслабиться в присутствии друг друга — Да. Хотел бы. Но страшно. — Мне тоже. Тогда может разденем друг друга? — Как же я не люблю, когда ты говоришь метафорами и намёками. — Неправда, тебе всегда нравилась моя красноречивость — А сейчас я хочу, чтобы ты помолчал, — говорит Дилюк и не даёт парню успеть сказать даже «Т» из фразы: «Тогда заставь меня», и сам без указки целует капитана.       Губы Кэйи холодные, освежающие, потресканные от постоянных закусываний, но несмотря на это невероятно мягкие. Губы горячие, дурманящие, манят своим теплом, словно факел на Драконьем Хребте и невозможно не прильнуть к ним ближе.       Собранные капитаном ракушки поблескивали в ночном свете. Одна из них, самая большая и синяя испускала голубоватые лучи, обозначающие, что она запомнила всё то, что было сказано здесь.       Кэйа ещё не раз послушает её в своей кровати перед сном, наблюдая закат.       А затем и из кровати Дилюка, обнимающего его на рассвете.