Следуй за мной

— Он бьет тебя? , — не вопрос, а утверждение. В голове, словно в матрице возникают одна за другой картинки, и на каждой одно и тоже: скованное гримассой ярости и нечеловеческой злости, лицо, с темными, угольно-черными глазами, которые снятся Сумни теперь каждую ночь, заставляя вскакивать с кровати в немом крике и холодном поту. Сколько еще это будет продолжаться? Ли ответ знает — всегда. До конца ее дней, пока она еще живет, дышит, существует. Сколько раз она пыталась это исправить? Счет давно потерян. Сумни уже и не помнит, количество тех раз когда Тэхен снимал с ее шеи петлю, обворачивал ее запястья тканью, чаще всего своей же порванной футболкой, не помнит сколько раз он лично откачивал ее, заставляя блевать те белые, красные, розовые таблетки, которых уже давно нет в их доме. Он спасал ее, каждый раз, а затем сам лично отбирал жизнь, втаптывая в грязь лицом, носком своего ботинка. — Ты не умрешь, пока я тебе этого не позволю, — его лицо настолько близко, что чувствуется дыхание, и кожа покрывается мурашками, — Знаешь это, но все равно пытаешься меня перехитрить, — нежная улыбка касается его губ, но в глазах бушует лава, в которой она медленно и мучительно сгорает, без надежды на помощь, — Не получится, Су. Знает. И от этого намного тяжелее. — Нет. «Не так, как ты думаешь. По другому, больнее. Он убивает меня. Морально, день ото дня, отрезая кусочек с кусочком от моей израненной души. Ему это нравится. Для него мое мучение — кайф, который не доставляет ни один в мире наркотик. Он этим питается, и никак не может насытится. Садист, псих, моральный урод. И даже если я расскажу тебе всю правду, меня это не спасет. Ничего не спасет, кроме смерти. Но и этот шанс, он давно у меня отобрал.» Госпожа Ли не верит. Смотрит прямо и будто ждет, что ее любимая и единственная племянница все же откроется ей, решится. Знает, что этого не случится, и все равно ждет. Сунми знает — она все видела. Синяк на животе, который она отчаянно пыталась скрыть под длинными кофтами, все это время, случайно открылся из-под задравшейся ночной рубашки. И теперь БоА думает, что это он. — Су, я понимаю — он твой брат, — женщина мягко коснулась подбородка девушки, заставляя поднять взгляд на себя, который все это время Ли пыталась всячески отвести, — Но ты правда уверена, что с ним тебе будет лучше чем со мной? Ты знаешь, что я безумно люблю тебя и желаю только всего самого хорошего, — в уголках ее глаз начали собираться маленькие капли прозрачных слез, — Ты единственное, что осталось у меня от брата. Я правда хочу, что бы ты поехала со мной. Она говорила правду, Сунми даже не сомневалась. Но она не может. Не может подвергать опасности единственного дорого себе человека. Еще юной, тетя уехала учится за границу, в Америку. Хоть все и понимали, что это был всего лишь предлог, для дого, что бы сбежать из этого грязного, тонущего в крови и деньгах, алчного мира, в котором погрязли еще ее предки, но останавливать ее никто не стал, ведь был еще Шихек — старший сын, надежда семьи. Пожар был сильным. Настолько, что от поместья семьи Ли остались только щепки и черный пепел. Тогда-то, стоя на месте, где когда-то выросла Сунми, она и увидела впервые тетю. Она плакала. Плакала настолько сильно, упав на колени, что девочка невольно сжалась за спину Господина Пака, старого друга его отца, который согласился забрать сиротку на время, пока за ней не приедут оставшиеся родственники, о которых Ли раньше и не знала. Девушка по прежнему молчала, не зная что ответить женщине. Ее руки мягко поглаживали плечи Су, а в глазах читалась мольба. — Я не могу, — во рту пересохло, поэтому получилось почти шепотом. «Я могу, но не хочу. Не хочу потерять и тебя тоже.» Руки на ее плечах остановились, на секунду, мягко сжали их и отпустили. БоА встала, повернулась и медленно направилась к двери. Уже улетает, поэтому и пришла так рано утром, что бы попрощаться и вновь попытаться забрать с собой. У самой двери она остановилась и немного повернула голову. — Если ты боишься чего-то или кого-то, — женщина замолчала на две секунды, будто позволяя Сунми самой додумывать о ком она говорит, и продолжила, — Не нужно. Я уничтожу любого, кто посмеет хотя-бы волос с твоей головы сорвать. Если все же передумаешь, один звонок и я буду уже в Сеуле, что бы забрать тебя с собой, милая. Пока. — Пока, — уже в пустой дверной проем. БоА ушла.