А она взяла и вышила его мечту на полотне

      - Итак, что мы имеем? – размышляла я, лёжа на матрасе, укутанная в тряпки аки селёдка под шубой. – Ну, в конечном итоге, я-таки оказалась жива и то хлеб. Одно, правда, настораживает… - повернув головку вправо, я глянула на женщину, сидящую за стареньким швейным станком, и задалась вопросом: - Как так вышло, что я превратилась в младенца?       Несколько месяцев назад, а может и больше, у меня сейчас крайне трудно обстоят дела с ощущением времени, судя по моему чуть окрепшему тельцу, я впервые открыла глаза и осознала себя как совершенно новый человек, если быть точнее новорождённой особью человеческого вида. Ух, ну и истерику я тогда закатила с перепугу! Матушка и пожилая женщина, бывшая при ней скорее всего в роли повитухи, еле-еле успокоили меня самым действенным способом – решили снова покормить. Ну да, ну да младенцы же плачут только в трёх случаях: если хотят есть, спать или сходили под себя, а вот то, что я от смущения готова провалиться под землю – не важно.       Я вновь посмотрела в сторону станка, издающего глухие ритмичные звуки, и женщину с длинными светлыми волосами, забранными в хвост, отдающуюся своему занятию со знатной увлечённостью. В том, что именно она моя матушка, а не скажем соседская тётушка, я понимала чётко, возможно даже на уровне инстинктов.       Странное чувство. Для меня – той, кто была лишена родительской ласки с рождения, осознавать, что вот она, моя мама, сидит всего в нескольких шагах, было непривычно, незнакомо. Тем не менее, что-то необъяснимо тянуло меня к ней, она была той, кому мне хотелось безоговорочно довериться. Возможно, так сказывалось бытие младенцем или же то, что именно её лицо было первым, что я увидела (этакий импринтинг как у цыплят). Вот только взрослая сформировавшаяся личность шестнадцатилетней девушки глушила эти порывы и эмоции, выдвигая вперёд суровый рационализм, твердивший, что расслабляться чревато и ставивший первоочерёдной задачей разведку и ответы на такие важные вопросы, как: Где я нахожусь? Почему я превратилась в младенца? Как быть дальше? И так далее.       Разумеется, детское тельце было не в состоянии поддерживать график взрослого человека и бодрствовать так же долго, поэтому я довольно часто отлучалась в мир снов, которых даже вспомнить не могла, иногда даже быстрее чем замечала признаки сонливости.       Однако понимание, что я уже точно не в Канзасе, как небезызвестная Дороти, вернее не в Российской Федерации и даже не в Европе было ясно как дважды два. Пусть местный язык так и оставался для меня загадкой, примерную дислокацию выяснить было реально, стоило лишь приглядеться к нашей с матушкиной обители или к её же одеждам. Что первое, что второе отдавали восточной принадлежностью, скорее японской нежели китайской, а знаменитое «коничива», услышанное при разговоре матушки с незнакомой женщиной, лица которой я не видела из-за ширмы, окончательно убедило меня в том, что я в какой-то деревеньке в Японии. Вот только в какой же глуши должен находиться этот Богом забытый кусок земли, что в нашем домишке, в котором от стены до стены примерно три шага, да и тех лишь на одну половину состоящий из дерева, вторую же ткани или скорее плотной бумаги, нет даже телевизора или телефона?       Где-то на задворках промелькнула мысль, что за всё то время, что я здесь, я так и не увидела лица своего другого родителя. Однако я быстренько запрятала внезапно вспыхнувший интерес куда подальше. Ну мало ли, может мой папа работает, а я не так уж часто пребываю «в сознании», поэтому и возможностей встретиться не было. На этом вопрос был исчерпан.       Весь следующий год с перерывами на сон я старалась активно впитывать всё происходящее вокруг меня, вслушиваться в каждое брошенное слово, всматриваться и анализировать любое действие своей матушки, прилипая к ней как банный лист, что было несомненное ей только в радость, судя по неисчезающей с её лица счастливой улыбке. Ну да, ну да, такого спокойного младенца как я ещё поискать нужно: лишний раз не голошу, лишь тихим писком оповещаю о том, что я сделала кое-какие свои «важные» дела или хочется кушать, этого вполне достаточно учитывая размеры нашей жилплощади, да и к тому же уже что-то там пытаюсь вытворять самостоятельно, ну не в восторге я от того, что мне кто-то меняет пелёнки, пусть даже это моя собственная мама!       Кстати, немаловажное наблюдение, за этот год я всё так же не смогла даже мельком засечь мужского присутствия в этом доме: всем, включая рубку дров, занималась матушка, из чего сделала закономерный вывод – отца у малютки, то есть меня, нет, что с ним – не ясно, может оставил семью, а может вовсе не в курсе о наличии в его семейном древе нового представителя. Но так как моя матушка вовсе не производит впечатление несерьёзной гулящей особы, данное предположение было незамедлительно вычеркнуто из списка. В результате, я склонялась либо к первому варианту, либо к третьему, о котором думать было неприятнее всего – он умер. Не то что бы я испытывала трепетные дочерние чувства к эфемерному отцовскому призраку, я-то привыкла к его отсутствию в своей жизни, а вот матушка, судя по всему нет, иначе, зачем бы ей тихонечко всхлипывать по ночам, уложив меня?       В любом случае, стоило мне начать ползать, матушка поняла, что домика в шесть татами скоро мне станет мало, а учитывая моё какое-то аномально быстрое развитие и рост меня нужно было чем-то занимать уже сейчас. Поэтому она не нашла ничего лучше, как приступить приобщению меня к своему ремеслу – ткачеству, ведь выпускать меня на улицу ей почему-то отчаянно не хотелось, даже за покупками она отлучалась лишь стоило мне уснуть. Да, если я правильно всё поняла, то моя матушка была весьма искусной ткачихой, тем самым зарабатывая деньги на наше с ней пропитание, благодаря её навыкам мы до сих пор не умерли голодной смертью и вполне себе не бедствуем, несмотря на размеры жилплощади, но много ли надо матери-одиночке с её ребёнком? Вот и меня всё устраивало, главное, что моя матушка добрая, внимательная, а главное искренне заботится и оберегает меня – большего не надо. Меня даже не смущал тот факт, что её идея попытаться объяснить что-то своей годовалой дочери в моём лице, которая понимает её лишь отчасти (чем, если честно, я очень гордилась, ведь склонности к изучению языков у меня никогда не было) – заведомо обречена на провал. Тем не менее, я слушала её радостное, взволнованное щебетание с улыбкой и даже изредка понятливо угу-кала, улавливая вопросительные нотки. Мне не сложно, а этой, несомненно, сильной женщине лишняя минутка и повод для счастья.       Но, как это частенько бывает, ни одна безмятежная идиллия не может длиться вечно.       Чем ближе был мой второй год жизни, тем более необъяснимыми становились мои ощущения и поведение. Я стала подмечать, что могу спокойно, даже будучи занятой чем-то, замереть и не двигаться какое-то время, иногда кожа начинала внезапно зудеть, словно у меня под ней кто-то спрятал множество иголок с прикреплёнными к ним ниткам, время от времени дёргая за них. Но если эти странности я могла скрыть или утаить от матушки, чтобы лишний раз не волновать её, то вот с участившимися случаями головной боли и аномально высокой температуры так не выйдет. Долго так продолжаться не могло. И вот однажды, одним солнечным деньком, когда матушка, наконец-таки, сдалась под моим жалостливым молящим взглядом и разрешила сопровождать её на рынок, перед этим заставив меня клятвенно заверить её в том, что не выпущу её руку что бы ни случилось, меня подкосило, и моё тельце рухнуло как марионетка с перерезанными нитями.       Я слышала и понимала, что происходит вокруг: вот матушка испуганно вскрикивает и подхватывает меня на руки, вот кто-то отгоняет зевак, крича, что мне нужен воздух, вот какая-то женщина ударяет паникующую матушку по щеке, раздаётся смачный шлепок, а затем чуть ли не вырывает меня из её рук, я бы на такое отношение непременно возмутилась, вот только не могла пошевелить и пальцем – лишь наблюдать.       Как оказалось, женщина со мной на руках направилась прямиком к дому местного доктора. Поняла я это лишь уже оказавшись на месте по терпкому запаху медикаментов и трав, преобладанию бежевых, белых и светло-серых тонов, а так же наличию других пациентов. Однако разглядывать помещение сил у меня уже не было. Стоило моей голове коснуться поверхности кушетки, на которую меня осторожно уложили, как сознание незамедлительно начало покидать меня, сдаваясь навалившейся усталости. Единственное, на что меня хватило прежде чем провалиться в темноту – это глянуть в сторону моей матушки, на глазах которой блестели капельки слёз, а сама она мелко подрагивала, кусая губы до крови. Мда, а я ведь так не хотела доставлять ей проблем… Замечательная из меня дочь, ничего не скажешь.       Проснулась я уже дома на футоне, хотя до этого мы с матушкой каждую ночь спали вместе. Сама женщина нашлась лежащей рядом, сжимающей мою ручку цвета слоновой кожи с лёгким загаром во сне. Её плечи едва заметно поднимались и опускались, показывая, что женщина передо мной видит седьмой сон. Мне хотелось дать ей возможность поспать, даже думать не хочу, что ей пришлось пережить за то время, что я была не в сознании, поэтому не стала отстраняться или забирать свою руку из её хватки. Вместо этого я принялась тайком разглядывать её. Должна сказать, моя мама – красавица, каких поискать и вряд ли посчастливится найти (хотя возможно во мне говорит дочерняя гордость?).       Бледная кожа, создающая резкий контраст с моей более тёмной, оставалась гладкой и нежной, несмотря на тяжёлый ежедневный ручной труд и домашние хлопоты благодаря мазям и кремам из трав, созданием которых так же увлекалась женщина, уделяя этому занятию несколько минут каждым вечером перед сном. Белокурые прямые локоны ниспадали с плеч и доставали бы до земли, не подвязывай она их в высокий хвост. Я считала такую длину жутко неудобной, но это не мешало мне давиться белой завистью, ведь, что тогда, что сейчас мой максимум был до плеч. Ну ничего, захочу отрастить – отращу, благо здесь мне никто этого запрещать не будет, не то что в детдоме, где шампунь был на вес золота! Кстати…       Я накрутила на палец короткую прядку каштановых волос.       Если честно, я до сих пор не ведаю, как именно выгляжу, ведь у нас не было даже маленького карманного зеркальца, не говоря уже о его аналогах (словно не в двадцать первом веке живём, а реально в каких-то мохнатых годах). В отражении на водной глади много не разглядишь, поэтому иногда в мою головку закрадывались неприятные подозрения, но они исчезали, стоило женщине открыть свои глаза необычного цвета.       Вы когда-нибудь смотрели в глаза человека и понимали, что перед вами расстилается целый лесной массив, постепенно утягивающий в свою глубину?       Нечто подобное я ощущала, вглядываясь в каре-зелёные омуты матери. Редкая и чарующая мутация радужки, которую со слов женщины унаследовала и я, в остальном же мне достались отцовские черты. Я не могла этого проверить, но предпочла верить ей, надеясь, что красота матери хоть немного, но передалась мне. - Однажды нужно непременно раздобыть хотя бы маленькое зеркальце, а то не дело это… - кивнув самой себе и сделав зарубку на будущее, я выпустила несчастную прядку из рук.       Тогда-то моё внимание и привлекла безделушка на моей правой руке, которой там быть не должно.       То был простенький браслетик железно-серебристого цвета даже без гравировки или узора. Что-то не припомню, чтобы у нас с матушкой были хоть какие-нибудь украшения, кроме кольца, которое она носила на шее на верёвочке не снимая, пусть даже такие невзрачные.       Пока я разглядывала свою «обновку», не заметила движения с правой стороны и тихого шелеста одежд, лишь лёгкое сжимание моей руки заставило меня отвлечься от сего занятия.       Матушка уже проснулась и, судя по её глазам, под которыми ещё отчётливо были различимы красные следы – последствия пролитых слёз, меня ожидает серьёзный и важный разговор, который мне не очень-то понравится.       А потом, как и подсказывала интуиция, на меня вывалили тонну шокирующей информации, переварить которую хрупкое детское сознание было, увы, не в силах. Поэтому я вновь отправилась в забытье…       Ух, уж лучше бы меня к летающим обезьянам отправили…