А она взяла и вышила его мечту на полотне

      К тринадцати годам я могла с уверенностью сказать, что вполне освоилась с жизнью в этом мире. Ну и что, что вместо ванны деревянная бочка или ближайшая река. Ну и что, что в моём гардеробе всего два кимоно на вырост. Ну и что, что на завтрак, обед и ужин – рис. Ну и что, что… Ладно, это всё не важно. Человек привыкает ко всему, вот и я привыкла, ведь не то чтобы у меня был богатый выбор: остаться в своей родной деревеньке и будь что будет или же отправиться в путешествие в неведомые дали (Машимо-сан всё же преподавал мне лишь общую географию, без подробностей) за золотыми горами и лучшей жизнью, по дороге превратившись в смазку для случайно брошенного куная какого-нибудь шиноби. Нафиг, нафиг. Мне и так неплохо. Угу, вон сижу красные пионы вышиваю, матушке с заказами помогаю, ирьёниндзюцу постигаю, травки-муравки собираю, лекарства из них кашеварю, да медчакру по телу прогонять не забываю.       Кстати, после того как я научилась преобразовывать свою чакру в медицинскую (при этом чуть не отойдя в Чистый мир несколько… десятков раз, ведь это было действительно непросто провернуть из-за её «густоты») и стала прогонять её по каналам, те постепенно стали не только регенерировать, но и уплотняться, как это бывает при тренировках на раскачивании СЦЧ и очага. На то и был расчёт. Проблема оставалась в тенкецу. Сначала я думала, что они вообще не пропускают чакру, а не только блокируют её выход «в мир», так сказать. Машимо-сан мне тогда дал «по шапке» за такие выражения, объяснив, что если бы мои тенкецу и правда блокировали чакру, то она бы вообще не могла распространятся по телу, а «застревала» бы в районе очага чакры. В таком случае одним несварением (так как очаг чакры расположен в районе живота, желудка) я бы точно не отделалась. Как оказалось, слова Машимо-сана были абсолютно верны (кто бы спорил и сомневался), тенкецу в моём теле всё-таки проводили чакру, но такой мизер, что это почти не чувствовалось. Решение на горизонте не появлялось, поэтому я плюнула на это и пустив всё на самотёк, решила следовать намеченному плану – продолжать пускать медчакру по телу. Как оказалось, решение было верно. С тенкецу сработал тот же метод, что и с чакроканалами. Год за годом, как-то незаметно даже для меня самой, эти мелкие вредины начинали пропускать всё больше и больше зелёной исцеляющей чакры, но всё так же блокировали её в пределах тела. Я не жаловалась, всё-таки перспектива отправиться на войну меня по-прежнему не прельщала.       Однако, как говорится: «Если Магомет не идёт к горе, то гора сама заявится к нему».       Нападение произошло ночью. Тихо, бесшумно, неожиданно. В одночасье деревню просто охватило пламя. Наш дом находился в отдалении, почти у самого леса, поэтому красно-оранжевые языки огня не могли дотянуться до нас, ведь ни деревьев, ни других построек на их пути не было. Поэтому всепожирающему вечно голодному рыжему хищнику оставалось лишь довольствоваться теми жертвами, что милостиво предоставили ему его хозяева. Именно их и боялась матушка, схватив ещё сонную меня и потащив к погребу, находившемуся под одним из шести татами, больше напоминавший мне мини-тайничок или хрущёвку, которые раньше обязательно присутствовали в каждой квартире, заменяя холодильник. Прежде чем я смогла что-либо понять, меня уже затолкали внутрь тесного помещения, где даже такой мелкой тринадцатилетке, как я, приходилось сидеть, поджав колени, чтобы уместиться целиком.       - Послушай, моё драгоценное золотце. Что бы ни случилось, чтобы ты ни услышала, как бы тебе не было неудобно – не смей высовываться наружу, пока я не позову тебя. И самое главное… – матушка нежно провела рукой по моей щеке, - …не издавай ни звука, как мышка, поняла? - а в глазах её читались неведомые мне эмоции. То был страх? Нет, я видела страх за собственную жизнь в глазах некоторых пациентов Машимо-сана. Это был не он.       В памяти промелькнуло мертвенно-бледное лицо парня-подростка из прошлой жизни. А-а, вот оно что… Она боялась не за себя – за меня.       Осознание пришло поздно, дверца погреба уже закрылась, оставляя меня в темноте, наедине с заготовками на зиму. А спустя несколько минут, я услышала звук, похожий на ломающиеся ветки, то были хлипкие сёдзи, нещадно выбитые ворвавшимися. Что-то упало сверху, заставив дверцу погреба скрипнуть и чуть прогнуться, но не успела я испугаться, как прямо надо мной прозвучал знакомый и такой родной голос матушки, в котором смешались страх, волнение, гнев и ярость. Она произнесла лишь одно слово:       - Учиха…       А затем всё стихло. Мгновение, другое, но до меня более не доносился ни голос матушки, ни звуки шагов вторженцев, лишь собственное прерывистое дыхание, которое я всячески пыталась сдержать, чтобы не быть обнаруженной.       Не знаю, сколько именно я просидела в том узком, холодном месте, дрожа от страха. По моим ощущениям прошёл день, но я всё так же не спешила выходить. Меня мучили вопросы: а что если вторженцы ещё наверху? Что если они поджидают меня там? Что мне делать в таком случае? Как убежать, спастись? Но самым пугающим был: что я увижу, стоит мне покинуть своё укрытие?       В моём мире войны не были редкостью, но все они были кратковременными, так как власти всегда хотели решить всё побыстрее и по возможности миром, и какими-то далёкими. Поэтому я пусть и знала подробности, но имела представления о сих кровавых действиях лишь со страниц учебников истории, да новостных сводок. Но это лишь статистика, обычные цифры и буквы, напечатанные чёрным по белому, они не способны в красках описать картины происходящего. Что-то мне подсказывало, что вскоре мне придётся лично лицезреть их, и каждая из них будет красного цвета крови.       На деле же то был чёрный цвет угля вперемешку с пепельно-серым.       Пепелище.       Вот и всё, что осталось от некогда прекрасной и мирной деревеньки.       И лишь моя одинокая фигура ходила призраком по округе.       Первое, что попалось мне на глаза, стоило мне покинуть своё укрытие, всё-таки я не обученный шиноби и надолго задерживать потребности организма не могу, было женским телом с длинными белокурыми волосами. Она сидела, согнувшись на расстоянии вытянутой руки от меня, а вокруг женщины на полу алое пятно. Не сложно догадаться, чем именно оно было.       На дрожащих ногах я подошла к матушке и уложила её тело на спину, хотелось разрыдаться, но я душила слёзы, а вместе с ними и подступающую истерику. Плач может привлечь внимание, а этого мне не нужно. Из живота женщины торчал большой кухонный нож, которым мы разделывали рыбу и изредка, когда могли себе позволить, мясо. Значит, это был её собственный выбор окончить всё так. Логично, даже мне известно какая участь ждёт пленных женщин и девушек. Это правильный выбор.       Я прикрыла лицо матушки платком, решив непременно похоронить её позже. Сейчас у меня не было на это времени. Куда важнее была разведка. Ей-то я и занялась, мышкой скользя по кустам вдоль тропинки, ведущей к деревне. Я надеялась, что лесная зелень хоть немного скроет мои передвижения и присутствие. Но как оказалось, в прятках не было нужды. В деревне не было ни души, кроме воронов-стервятников прилетевших, чтобы поживиться свежей человеческой плотью. Зажав себе рот, пытаясь заглушись рвотные позывы, возникающие каждый раз, стоило мне вдохнуть кисло-сладкий запах, смешанный с ароматом жаренного мяса. От осознания, что именно может так пахнуть хотелось развернуться и вернуться домой. Однако там меня ждала ОНА. Поэтому я упрямо шла вперёд, в отчаянной надежде найти хоть кого-нибудь из выживших. Но потерпела неудачу. В деревне никого не осталось, даже врагов.       Возвращалась я в одиночестве, таща за собой чуть обгоревшую лопату, которую нашла у одного из домов.       В голове было пусто, поэтому движения казались неестественными, автоматическими. Словно не я, а какой-то робот копает яму в человеческий рост под старым клёном, росшим у нашего с матушкой дома. Закончив лишь спустя три часа, когда солнце опасно приблизилось к краю горизонта, грозясь вот-вот закатиться, монотонной работе пришёл конец, и роботу нужно было выбраться на поверхность, чтобы перейти к последнему этапу. Вот только у роботов нет возможности чувствовать боль. Мои же руки, стоило мне отпустить древко лопаты, отозвались адской болью, словно кто-то с завидным постоянством сдирал с ладоней кожу.       Так и было. Ладони кровоточили из-за лопнувших мозолей. Эта боль немного отрезвила меня и позволила вернуть чувство реальности произошедшего. Тем не менее, плакать я не спешила, не потому что боялась невидимого врага, поджидающего в тени деревьев, а потому что понимала, сколько бы ни плакала, сетуя на свою судьбу, проклиная убийц моей матери, но слёзы, как говорится, «горю не помогут», да и не вернут мёртвых к жизни. Хорошо, что духовно я уже давно не ребёнок, так куда легче.       Я сжала руку в кулак, и уже было подумала оторвать от своего зелёного кимоно кусок ткани, чтобы обмотать вокруг ладоней, чтобы хоть немного предотвратить возможность заражения, но в этот момент заметила, что от ранок не осталось и следа. Похоже, моя регенерация, полученная путём постоянного преобразования чакры в медицинскую, стала просто запредельной. Возможно, благодаря этой своей особенности я и смогла проработать несколько часов без продыху.       - Мда, учитывая с какой скоростью я восстанавливаюсь, отправься на войну, из меня получился бы неплохой живой щит. – вот с такими невесёлыми мыслями я приступила к похоронам матушки.       Положив букетик из трёх сорванных неподалёку белых ромашек у небольшого деревянного надгробия, на котором нацарапала тем самым ножом имя своей матушки – «Азуми Сенджу», я зашла в наш, теперь уже только мой, дом и принялась оттирать кровь от татами. Ожидаемо ничего не вышло, поэтому я просто выкинула его, накинув поверх сырой земли одно из не так давно сотканных матушкой полотен.       Теперь передо мной вновь встал знакомый выбор: покинуть деревню, в которой не осталось ни души, или же остаться, доживая свои дни в одиночестве.       Не раздумывая, я вновь выбрала вариант «остаться» и всё по той же причине. Это казалось мне логичным и оптимальным вариантом. Одиночество никогда не смущало меня и не приносило дискомфорта, а в призраков, несмотря на местную культуру и менталитет, которыми так и не прониклась, я не верила. Кстати, о погибших жителях деревни. Надо бы и их тела похоронить, а то не ровен час, начнётся какая-нибудь эпидемия или ещё какая болезнь всплывёт из-за разлагающихся трупов. И так как санэпидемстанций в этом мире нет и в помине, учитывая уровень развития медицины, основанной лишь на ирьёдзюцу да народных методах, а мне здесь ещё жить да жить, смертоносные болячки по соседству мне без надобности.       На том и порешив, я несколько прогнала по телу медчакру, чтобы избавиться от симптомов усталости, и, вооружившись перчатками, чистой тряпкой, что обернула вокруг носа и рта на манер маски (совсем от запаха не спасёт, но хоть притупит ощущения) и лопатой, отправилась устраивать массовое погребение деревенских.       Провозилась я три с лишним дня: один день я убила на копание могил, было долго (да и, если честно, лень) копать каждому по индивидуальной, поэтому я вырыла две глубокие ямы, второй день был отведён для поиска тел (я не хотела любоваться на лица покойников пока была занята первым).       Из деревни ближе всех я знала лишь Машимо-сана и двумя его учениками-помощниками из госпиталя, точнее они были единственными, с кем я более или менее общалась в силу своей социофобии (которая так и не исчезла, несмотря на все мои старания), поэтому этих троих я искала в первую очередь. Одного из учеников Машимо-сана я нашла неподалёку от госпиталя, судя по положению тел, он пытался помочь какой-то женщине, но их обоих просто проткнули насквозь. Второго же откопала из под завала в руинах госпиталя. Сам учитель так и не был обнаружен, поэтому я позволила надежде на то, что он жив, теплиться в своём сердце.       Соорудив из подручных материалов: пары крепких веток, уцелевшей простыни и верёвки, которые нашла в ближайших домах, носилки я начала потихоньку перетаскивать тела. Позже, я дополнила конструкцию двумя корявыми колёсиками, вырезанными мною из полен, которым лишь чудом посчастливилось не сгореть, тем самым усовершенствовав её. Дело пошло быстрее. К концу дня я нашла всех, до кого добралась (под завалы я лезть более не рискнула), и кто не обратился в прах, сгорая заживо, закопала (хотя, наверное, было лучше сжечь), воткнула сбоку деревянное надгробие, нацарапав там всего несколько слов гласивших о том, что в этом месте захоронены жители этой деревни, положила на могилки цветочков и направилась домой отсыпаться. Всё-таки несколько дней без сна на голой выносливости и медчакре – это не шутки, а я не герой романа для подростков, чтобы превозмогать. Нафиг, нафиг. Мне нужен сон.       Я понимала, что маленькая девочка лет тринадцати не сможет самостоятельно обеспечить себя. Поэтому на следующий день после погребения деревенских, стоило мне отоспаться и набить желудок остатками отварного риса, я вновь спустилась в деревню в поисках добра, что могло уцелеть и пригодиться мне в быту.       Кто-то скажет, что красть у мёртвых – неправильно или даже грешно. А я отвечу: «Мёртвым это не нужно».       Ты можешь быть каким угодно святым праведником, но материализм в час нужды, особенно, когда ты маленькая девочка в мире с сомнительными моральными устоями, никто не отменял. С такими мыслями я обшаривала уцелевшие от огня части домов деревенских, в попытке отыскать там что-нибудь, что может мне, так или иначе, пригодиться. Мёртвым в землице сырой много не надо, а мне может выжить даже моток крепкой верёвки. Тем не менее, в дань местной вере и хоть какого-то уважения к погибшим, прежде чем переступить порог или что-то взять я каждый раз кланялась и возносила мысленную молитву душам бывших хозяев дома, в надежде, что они простят меня за моё варварское поведение взамен того, что я собственноручно похоронила их тела.       Можно сказать, я сорвала куш. Я нашла довольно-таки много одежды на все сезоны и возраста, преимущественно кимоно (некоторые из них были подпаленными, но я их заштопала или ушивала), инструменты, что помогут мне в ремонте или банальной рубке дров, а совершив набег на несчастные руины госпиталя, неплохо так пополнила свою аптечку всем необходимым. Но самой главной своей находкой я считала бумагу и чернила. Ох, как же мне хотелось заняться «бумагомарательством», как в той жизни, однако вместо этого я решила пустить эти грязно-жёлтые листки на кое-что более полезное – я начала вести записи. Ведь «знания – сила». В этом мире я слишком часто сталкивалась с такой проблемой как недостаток информации, поэтому не могла себе позволить забыть хоть что-то из того, чему меня обучил Машимо-сан. В нашей деревне не было библиотеки, все передавалось по-старинке «из уст в уста». Народные мудрости, ага. А мне теперь сиди, строчи теперь по памяти, с чем там лучше всего принимать настой из комбучи или там был какой-то другой гриб? В результате, получился увесистый такой справочник, вернее целая серия.       Последующие пять лет я прожила как настоящая отшельница в своём маленьком домике на окраине деревни.       Теперь в округлом настольном зеркальце, которое мне так же посчастливилось найти, пусть и слегка мутновато, но отражалась молодая девушка. Впервые увидев в этом зеркальце своё отражение, я чуть не впала в уныние, а надежды на то, что мне передастся красота и женственность матери разбились в дребезги. Хотя в свою защиту стоит сказать, что в тот день я была ужасно уставшая, перемазанная в саже и с чёрте-что на голове. Однако спустя годы ежедневного ухода за собой, благодаря собственноручно изготовленным: шампуню, кондиционеру, маскам и мазям (и всё из натуральных трав и продуктов, спешу заметить), могу заметить, что пусть я и не первая красавица на деревне, коей без сомнений была матушка, но стыдиться мне нечего. Длинные каштановые локоны, на ощупь подобные шёлку. Гладкая кожа цвета слоновой кости с лёгким загаром, появившемся из-за частого пребывания на улице. Довольно высокий для японки рост в приблизительно 170 см (точный не назову, так как измерить нечем). Но самым главным и необычным в своей внешности (так как всё остальное было весьма посредственным) я считала глаза. Как и говорила матушка, мне достался её чарующий цвет глаз, похожий на лес, вот только она не упоминала, что вокруг зрачка у меня крапинки. Стоило их увидеть, как сердце неприятно кольнула ностальгия. А ведь в прошлой жизни у меня были точно такие же, даже положение схоже, это я могла сказать точно, ведь раньше любила вглядываться в своё отражение. Тем не менее, какой бы сногсшибательной красоткой я не уродилась, впечатлять в этом Богом забытом месте мне не кого. Разве что призраков, но и те не особо шли на контакт за все эти годы, пока мои навыки коммуникации пробивали очередное дно мироздания.       Я тяжко вздохнула, удаляясь вглубь леса, чтобы проверить ловушки (будет у меня сегодня крольчатина на ужин или же нет?) да собрать немного трав, от мысли, что, скорее всего, так и помру здесь старой девой, не познав любви человека, что мог бы стать мне мужем и помочь испытать радость материнства.       Что-то в последнее время подобные мыслишки зачастили ко мне в головку…       Не успела достичь нужного места, как впереди послышался звук похожий на тот, что издаёт металл, ударяясь о металл. Знакомый звук...       Не медля ни секунды, я резко развернулась и, покуда меня не обнаружили, бегом направилась к пещере, что планировала использовать как укрытие в случае, если в деревню вновь наведается кто-нибудь с не благими намерениями. К счастью, я заблаговременно снабдила её всем необходимым. Вот только я кое-что не учла…       Знаете, я никогда не была человеком, у которого изо рта только мат и льётся, ведь воспитатели из детдома каждый раз карали любого из своих воспитанников, возомнившего себя самым крутым и решившего показать остальным, какие выражения он знает. Не наказывали, не ругали, а именно что карали показательно так, со вкусом. Однако сейчас, когда на меня смотрели, желая испепелить заживо, два кроваво-красных глаза с тремя томоэ, так напоминающих запятые, с языка так и просилось короткое:       - *лять.