В кружевах и бантиках

Аоминэ терпеть не мог ходить по магазинам. Даже за продуктами. Тем более за продуктами. Особенно непосредственно после работы, когда ему не то, что отдохнуть не удалось – даже домой заскочить, чтобы стянуть с себя форму и ополоснуться в душе. Его бесила не сама необходимость что–либо покупать, долго выбирая из предложенных продуктов необходимое. Нет, Аоминэ каждый раз впадал в дикое бешенство из-за самого процесса, что запускался, стоило только пройти вертушку на входе в супермаркет. Почти что святая обязанность долго бродить между рядами и полками, руководствуясь «интуитивно понятными» указателями. Чёрта с два они были интуитивно понятными! Любой мало–мальски адекватный человек прекрасно понимал, что в этом заведении его дурят, располагая на пути к необходимому невъебенное количество стеллажей с бесполезными сопутствующими товарами. Рассчитанные на заботливых домохозяек, которым нужна даже «вот эта симпатичная штучка», подобные магазины не оставляли целеустремленным людям шанса получить удовольствие от покупок. Проходы, в которых невозможно разъехаться двум покупателям с тележками, каждый раз вынуждали мужчину брать ручную корзину… и ходить со всем этим добром по торговому залу, оттягивая себе руки до посинения. А когда Аоминэ всё же набирал строго ограниченное списком количество товаров, его ждало очередное испытание – длинная очередь на кассе. Для мужчины длинной считалась даже та очередь, в которой было как минимум два человека. И совершенно неважно что, порой, он сам был вторым. Аоминэ Дайки мог быть только первым и никак иначе. Хотя, конечно, если бы попадание в «топ» очереди можно было бы выбить угрозами или ловкостью, то у него не возникало бы проблем. Совершенно. Но мужчина каждый раз был в рабочей форме, а она, как ничто другое на свете, обязывала к соблюдению общественного порядка. Ибо негоже господину полицейскому запугивать почем зря миролюбивых граждан. Аоминэ мучился, стоя в очереди, и раздраженно цыкал зубом, тяжелым взглядом наблюдая за торопливыми, но всё равно недостаточно быстрыми, по мнению самого Дайки, действиями кассира. И вся толпа, магическим образом выстраивающаяся за мужчиной, с интересом смотрела ему в спину. Аоминэ хорошо чувствовал эти взгляды, но уже почти не обращал на них внимания, как и на шепот детей, разговаривающих со своими родителями. Да, ему сильно поднимало чувство собственного достоинства, когда его обсуждали – будь то восхищение его внешним видом, успехами на работе или, некогда, его великолепной игрой в баскетбол. Но обсуждать должны были конкретно его персону, а не его рабочую форму или абстрактное понятие «дядя полицейский». Последнее его раздражало. И только когда все проблемы с очередью, нечитаемыми штрих-кодами или данными с кредитки заканчивались, Дайки мог почувствовать себя самым довольным человеком в этом грёбаном супермаркете. Просто потому что он – наконец-то! – сваливает оттуда. *** В тот момент, когда телефон Аоминэ начал трезвонить за десять минут до окончания рабочего дня, мужчина сразу понял – ничего хорошего этот звонок не предвещает. Даже несмотря на то, что звонил Кисэ. Скорей, именно потому, что звонил Кисэ. Дайки даже не требовался дар телепатии или ясновидения, чтобы понять – это несносное чудо(вище) снова пошлёт его в магазин за какими-нибудь продуктами, которые сам Рёта забыл купить. Но они непременно Очень Нужны. И хорошо, если их важность ограничивалась локальным стихийным бедствием, а не катастрофой мирового масштаба. И Дайки ни разу не ошибся в своих предположениях. Да, Рёта хотел отправить уставшего труженика именно в магазин. Да, это было делом чрезвычайной важности, без которого «ничего не получится». И, нет, отложить это было совершенно невозможно. Аоминэ, узнав, что ему нужно купить всего лишь упаковку клубники и хлеб для тостов, закончил разговор четким и лаконичным: «Нет», после которого сбросил входящий вызов. Он заранее знал, что Рёта потом ему это припомнит. Месть болтливой канарейки представлялась ему более чем ужасной, однако желания тащиться в уютный ад супермаркета не было совершенно никакого. И ничто его не могло в этом переубедить. Мужчина искренне в это верил. Ровно до того, как пришло смс от Кисэ. Вообще, тот факт, что Рёта не стал припадочно ему перезванивать по пять раз в минуту, несказанно удивил полицейского. Это было, мягко сказать, совсем не в духе золотого мальчика, считавшего, что есть два мнения – его и то, которое нужно быстро поменять, атаковав уговорами и объяснениями. А тут за пять долгих минут – всего одно смс-сообщение. «Аоминэ-чи, очень хочется клубнички. А тебе?» Сообщение заканчивалось блядски пошлым подмигивающим смайликом. Быть может, Кисэ всего лишь дразнил его, пытаясь всё же заставить купить эти чертовы продукты, но… в конце концов, Аоминэ всё ещё помнил, какое применение они нашли столь же блядски пошлым взбитым сливкам, которые Рёта просил его купить вместе с километровым списком других продуктов. Полицейский, правда, помнил так же и взгляд, каким кассир наградила его форму, после считывания с баллончика штрих-кода, и её же понимающую улыбку. Уже только за это хотелось женщину, если не расстрелять, то хотя бы арестовать и пинком отправить в изолятор. Но «клубнички» хотелось, да. Дайки непроизвольно облизнул губы и, распихивая личные вещи по карманам брюк, настрочил в ответ короткое: «Ладно». За клубникой, будь она проклята, пришлось делать приличный крюк на пути к дому. В ближайших магазинах – и в этом мужчина почему-то был стопроцентно уверен – подобной роскоши не отыскать. Не в это время года. Кисэ после ответного сообщения позвонил всего раз, поймав господина полицейского на светофоре уже на пути домой. И довёл диалог до степени абсурда: – Аоминэ-чи, ты купил клубнику? – почти сладкими интонациями спросил Рёта. – Да, – ответил мужчина, одной рукой поправляя гарнитуру, а второй – стараясь нормально управлять автомобилем. – А хлеб? – Да. – А клубнику? – Я же сказал! – буркнул Дайки, выделявший на разговор примерно десятую часть активно используемого мозга. Забитая машинами дорога для него в данный момент была куда важней, так что энергоресурсов не оставалось даже на то, чтобы злиться на этого балбеса. – Точно? – решил уточнить Кисэ, чем окончательно заставил уставший мозг Аоминэ переключиться на то, что звучит у него в ухе. Мужчина сбросил звонок чрезмерно дотошного… пожалуй, в тот момент, когда Рёта, крайне не любивший заниматься бытовыми делами, заходил на кухню и начинал там что–либо делать, он становился ничем не лучше той самой домохозяйки, у которой свой уклад жизни и мишура в башке. Так что сбрасывал Аоминэ уже звонок не любимого человека, а именно что придирчивой домохозяйки. Из-за этого же человека он, остановив авто прямо посреди проезжей части, врубил аварийку. Полицейский достал из кармана мобильный и, включив камеру, сфотографировал огромную кучу крупной красной клубники, покоящуюся в пластиковом лотке на соседнем сидении, случайно захватив в кадр кусок пакета с хлебом. И только после того, как он отправил это изображение Рёте, Дайки вернулся руками и мыслями к рулю и непосредственно дороге. Ответное смс он прочитал уже находясь в лифте. Хотя прочитал – слишком громкое слово для сообщения, в котором была всего лишь символьная львиная морда. Или кошачья. Аоминэ не особо разбирался во всём этом смс-символизме, но его знаний было достаточно, чтобы расшифровать данное сообщение и фыркнуть. «Ты у меня домяукаешься». Мужчина вошел домой, мечтая о трех вещах одновременно. Ему, во-первых, хотелось уже скинуть форму и принять долгий и обстоятельный душ. Желательно контрастный. Во-вторых, он дико хотел жрать. Не есть, а именно жрать – желудок, не удовлетворённый паршивым обедом в забегаловке, твердил об этом прямо с середины дня. И, в-третьих, он мечтал отомстить Рёте. За все его выходки, начиная со звонка под конец рабочего дня, и не заканчивая. В конце концов, клубнички хотелось сильно. Всегда. И за ней, в отличие от ягод, не нужно было даже из квартиры выходить. Аоминэ, ослабляя галстук, сгрузил покупки на кухонный стол и загромыхал кастрюлями и сковородками, разыскивая ужин. Но, увы, как в игре в «наперстки» – какую бы крышку он не поднял, а результат всё равно оказывался нулевым. – Рёта? – незаметно для самого себя Дайки впустил в голос слишком много угрожающих интонаций. Но в этом был виноват, скорей, не дурной характер, а измученный желудок, желающий справедливой награды за свои мучения. Хотя и дурной характер, в общем-то, тоже. Куда ж без него? – Аоминэ-чи? – раздался откуда-то из спальни ответный возглас, наигранно удивленный и определённо завлекающий. Дайки, всю жизнь и шагу не ступивший без веления инстинктов, не смог не откликнуться на этот зов. Тело не смогло, буквально чувствуя, что там, за закрытой дверью, его ждёт что-то. И – дай Боже Кисэ мозгов – чтобы это был или жаркий секс, или горячий ужин в постель. О третьем в тот момент мужчина не задумывался. А потом и вовсе думать перестал, стоило ему открыть дверь и переступить порог собственной спальни. Рёта был именно тут. Он, грациозно раскинувшись, возлежал на кровати, бледной нежностью кожи контрастируя с тёмно-синим постельным бельём. Заметив вошедшего, Кисэ лениво, будто нехотя, приподнялся на кровати, опираясь на локоть. – Аоминэ-чи? – кусая губы, позвал он Дайки. Но Аоминэ его попросту не слышал, бегая глазами по телу блондина. Жадно осматривая, изучая и пытаясь понять, не чудится ли ему. Взгляд Аоминэ был тяжелым. Кисэ даже сказал бы – дурным, слишком уж плотным и материальным. Рёта чувствовал, что сойдет с ума, если не прикоснется к мурашкам, что послушно и неотступно следовали за любым движением глаз Дайки. Потому что это ненормально – заводиться от одного лишь взгляда, обращенного на тебя, съедающего и ласкающего твоё тело так, что ты почти физически чувствуешь прикосновение чужих грубых пальцев к отзывчивой коже. А Кисэ запланировал на этот вечер нечто другое. Кое-что более интересное. Поэтому он внутренне сердился на Аоминэ. Понимал его зачарованность и медлительность, поскольку представлял, как это должно было выглядеть со стороны. И, чего греха таить, рассчитывал на такую реакцию на свой сюрприз. Но всё равно… – Аоминэ-чи! – капризно позвал любовника Рёта, но снова не добился ответной реакции. И перешёл к единственному языку, на котором они могли сейчас общаться. Кисэ положил руку себе на живот, играясь кончиками пальцев с нежной кожей, вырисовывая на ней замысловатые узоры. А когда сумел наконец-то поймать взгляд Дайки, тут же направил его по нужному маршруту, считая, что именно так сможет сдвинуть эту гору с места. Аоминэ весь превратился в зрение. Да, пусть блондин примерно представлял, что сейчас делает с мозгом мужчины, но знать наверняка он не мог. Не мог знать, что аккуратные плавные движения, какими он очерчивал пупок и спускался ниже, приносили полицейскому какое-то странное, почти болезненное удовольствие. И то, как Кисэ проводил холеными ручками по кружевному нижнему белью, преступно полупрозрачному и обтягивающему, дурманило похлеще конфискованной наркоты. У Дайки не оставалось сил задуматься о том, что оно, несмотря на все оборки, рюши и бантики, в общем-то, не женское ни разу. А когда Кисэ с легким стоном опустил руки ниже, разведя ими изящные ножки, будто умелая блядь или стриптизерша, Аоминэ тяжело сглотнул, ощущая собственное сердцебиение где-то в висках. Эти неуловимые движения блондина завораживали и буквально просили подойти ближе и взять уже его. Чего Дайки ждал – не знал даже он сам. Но каков вид… Кисэ огладил тонкими пальцами бедра, перетянутые эластичной резинкой белоснежных чулок, и, подцепив пальцами розовые подвязки – единственно кричаще-яркие во всём комплекте – легонько оттянул их. А после – отпустил, позволяя им слегка шлепнуть нежную кожу с характерным звуком. Это подействовало на Дайки как выстрел или свисток тренера. Неизвестно, что скорей приводило этого мужчину в боевую готовность. Но блондин имел удовольствие наблюдать за тем, как окончательно дуреет взгляд Аоминэ, и почти чувствовал жар, исходивший от господина полицейского. Кто бы знал, что настоящий Дайки, взъерошенный, удивленный и заинтересованный, да ещё и облаченный в рабочую форму, будет настолько выгодно отличаться от того Дайки, что был в фантазиях Кисэ. – Аоминэ-чи, – томно выдохнул блондин, переворачиваясь набок. И, несмотря на то, что эта попытка достучаться до мужчины была тише всех предыдущих, Дайки среагировал. С трудом, но всё же оторвался от буйства бантиков и кружев, взглядом карабкаясь вверх по рельефным чуть напряженным мышцам. А когда добрался до янтарных глаз, зацепился за них, будто крючьями. Будь у Кисэ орлиное зрение, он бы увидел, как чернота зрачков Аоминэ затопила сапфировую радужку, будто изгоняя дьявола из незаконно занятого тела. Личный ангел Дайки, нежный экзорцист, он видел в мужчине только желание и ненужную в этом случае выдержку, которая истончалась с каждым рваным, чуть хрипловатым выдохом. Аоминэ хотел его, и в этом у Кисэ никогда не было сомнений, но в том, как мужчина хотел его именно сейчас, было что-то от первобытной животной дикости. И в том, как он медлил, будто хищник выслеживающий добычу, было нечто пугающее и дурманящее одновременно. Настолько притягательное, что Рёте приходилось прикусывать собственные губы, чтобы не сорваться на стоны и пошлые просьбы. Грязные, темные, совершенно нетипичные для него… мысли крутились в голове блондина, заставляя его краснеть и судорожно мять руками одеяло под собой. Это ненормально, после трёх лет совместного проживания всё ещё возбуждаться только от вида этого сильного прекрасного мужчины. «Знающие люди» твердили, что уже буквально через год-другой они друг другу приедятся, а потом и вовсе – наскучат в сексуальном плане настолько, что будут искать кого-нибудь на стороне, чисто для получения новых эмоций. Если так… если эти слова верны от начала и до конца, почему же он, Кисэ, вырядившись в эти глупые шмотки, хочет только одного – чтобы Аоминэ, его непредсказуемый зверь, «домашний» хищник, наконец-то перестал мучить их обоих бездействием. Чтобы подошел к податливому, уже согласному на любые казни, телу и выебал. Хорошенько. Рыча, кусая и сжимая до синяков, вдалбливался в его тело так, будто перед ним не знакомый почти с детства Рёта, а уличная шлюха, старательно отрабатывающая таксу. Кисэ хотел этого настолько, что его собственное желание рвалось из узких трусиков. И он же стыдился своих мыслей до хаотического, пылающего каленым железом, румянца на щеках. И в этом весь Рёта – мазохист до мозга костей. Сам себе навоображал, сам смутился и сам же придумал запреты. А теперь искренне хотел, чтобы Аоминэ сломал их, выполнив его невысказанные желания. Перевернувшись на живот и невольно изогнувшись в пояснице, сильней оттопыривая попку, блондин хрипло выдохнул, искоса глядя на Дайки: – Аоминэ-чи, тебе нравится то, что ты видишь? – и снова кусал губы, уже припухшие от столь жестокого обращения. Можно было только догадываться, что же тогда с ними сделает сам господин полицейский. Дайки старался смотреть этому сукиному сыну только в глаза, понимая, что если хоть на секунду задержит взгляд на этой совершенной заднице, соблазнительно обтянутой кружевами, то просто сорвётся. Он уже сейчас был готов без суда и следствия – что в их случае было «без смазки и подготовки» – натянуть на себя Рёту по самые яйца, не оставляя тому права на жалобы и отказы. Останавливал его только азарт и мысль о том, что Кисэ в своей романтичной, как ему казалось, голове представлял всё несколько иначе. Аоминэ был очень азартным – что есть, то есть. А ещё больше ему хотелось всю эту идиллическую картинку о прекрасной даме и её нежном любовнике сломать. Сглотнув набежавшую слюну, Дайки хищно улыбнулся. «Ну, уж нет, Рёта. Мы сыграем в Мою игру». Аоминэ медленно, почти крадучись, подошел к кровати, на ходу развязывая и откидывая в сторону галстук. Он взял приподнявшегося на руках Кисэ за подбородок и, любуясь его затуманенными желанием глазами, с издевкой ответил вопросом на вопрос: – Нравишься ли ты мне, одетый как блядь и ведущий себя как давалка? – Дайки не удержался и провел большим пальцем по припухшим губам, стараясь не замечать, того, как заходил ходуном кадык Кисэ и сколь обжигающим оказалось его дыхание. – А почему бы и нет? – красные пятна на щеках блондина, ставшие лишь ярче, и удивленно дрогнувшие ресницы ещё больше раззадорили мужчину. И когда Рёта обвил языком его палец, играющийся с податливыми губами, Аоминэ лишь хмыкнул, убирая руку от его лица. – Э, нет. Мне кажется, твой рот лучше использовать по назначению, – улыбнувшись уголком губ, Дайки взялся за застежку форменного ремня. Чертова жесткая молния брюк уже давно приносила одни лишь неудобства и болезненные ощущения. Штаны и вовсе хотелось не только снять, но и выкинуть куда-нибудь в окно, да только негоже так обращаться с рабочей формой – это Аоминэ помнил в любом состоянии. Но освободиться от этого стоило в любом случае, чтобы яйца под таким давлением попросту не лопнули. Расстегнув и вытащив ремень из петель, Дайки бросил его на пол, не придавая значения жалобному треньку металла. Всё, что его сейчас интересовало – это чужой рот, который можно так удачно пристроить к своему члену. – Дальше ты, думаю, знаешь, что делать, – хмыкнул Аоминэ, давая Кисэ мнимую свободу воли. – И лучше не заставляй меня ждать. Угрозу и опасность, исходящую от Дайки, блондин ощущал как какое–то примитивное животное – вздыбившимися волосками на загривке и всём теле, в тех немногочисленных местах, где они всё ещё сохранились. И Рёта уже был не в состоянии определить, бегут ли по его телу мурашки от возбуждения или это всё от легкого холодка страха, сладко пронзающего иголками нервные окончания. И глаза Аоминэ, которые Кисэ всё же смог разглядеть с такого близкого расстояния, будто говорили: «Если не подчинишься добровольно, я тебя заставлю». А блондин был не в том положении, чтобы выбирать. Остатки его силы воли уходили на то, чтобы не молить это животное о бешеной случке, кончая уже от самой ситуации и «такого» Дайки. Хотя хотелось – до дрожи в коленях – залезть рукой в трусики и позорно довести себя до оргазма несколькими умелыми движениями. Но рядом с Аоминэ о такой легкой участи оставалось только мечтать. Кружева нижнего белья, которые до этого приятно ласкали нежную кожу, сейчас приносили больше дискомфорта, если не некоторой боли. Кисэ хотел всего лишь снять это недоразумение или, хотя бы, чуть приспустить. Однако, его руку легко перехватил Дайки, машинально выкручивая и фиксируя нарушителя в беспомощном положении. – Я же сказал тебе!.. – прорычал Аоминэ почти что в ухо Рёте, который тихо зашипел от боли. – Киса, ты же не хочешь, чтобы я разозлился? – выпрямившись, спросил Дайки, чуть сильней заводя заломленные руки блондина ему же за спину. Вид сверху открывался просто превосходный – хоть бери телефон и фотографируй эту горе–модель в такой развратной позе. Господин полицейский, по долгу службы скручивающий преступников по паре раз на дню, не мог не заметить, что ещё ни одна задница с подобного ракурса не казалась ему столь аппетитной. И это при всём при том, что Аоминэ был не дурак попялиться на хорошие попки. Не удержавшись, он отточенным движением перехватил обе руки, сжимая широкой ладонью хрупкие запястья Кисэ, а освободившейся – почти любовно огладил округлые ягодицы, вырывая из Рёты рваные стоны. Царапнув напоследок ногтем шов белья, как раз над напряженной дырочкой, Аоминэ уточнил, желая добиться чёткого ответа: – Или всё же хочешь? Кисэ, уперевшись лбом в одеяло, старался трезво прикинуть, что кроется за словами мужчины. Чем ему может обернуться согласие или сопротивление? Как наиболее выгодно повернуть сценарий, чтобы добиться своего, получив при этом максимальное удовольствие? Но размышлять в таком состоянии было сложно, а уж руки Аоминэ, сжимающие, ласкающие, царапающие, делающие больно и приятно одновременно, сбивали с любой мысли, которая успевала появиться в голове, полной ярких образов и ощущений. М-мать! И ему ничего другого не оставалось делать: – Нет, – закрыв глаза, ответил Рёта, с трудом отрывая лицо от кровати. – Что «нет»? – хмыкнул Дайки, запуская руку в шевелюру блондина. Стараясь рассчитывать силу, он дернул голову Кисэ вверх. Аоминэ желал видеть его лицо и реакцию на происходящее, но получалось заметить только влажный слегка приоткрытый рот и гримасу лёгкой боли. Но, даже если бы Дайки и захотел, то уже не смог бы сбавить обороты и умерить пыл. Рёта сам спровоцировал его… да и не заметно, чтобы Кисэ это не нравилось. – Быть может, лучше ограничить твои шаловливые руки? – Нет! – даже слишком поспешно вскрикнул блондин. Возможность прикасаться, а не только ощущать прикосновения, Рёте была почти жизненно необходима. Но Кисэ уже запомнил, что односложные ответы Аоминэ не устраивают, поэтому, скосив глаза на господина полицейского и призывая на помощь все свои актерские способности, он добавил: – Не нужно… я… буду послушным. – Умница, – после некоторой заминки кивнул Дайки, сверкнув довольной улыбкой. Неизвестно, что нравилось Аоминэ больше – возможность самостоятельно устанавливать правила игры, подчиняя ситуацию и человека своей воле, или видеть и слышать доказательства своего доминирования. А в данный момент оба фактора слились воедино, впрыскивая в кровь изрядную порцию адреналина вперемешку с идиотской и просто щенячьей нежностью к одному конкретному блондину. Но со способами выражения этой самой нежности у Дайки всегда было сложно, а вот с удовлетворением своего и чужого желания – никаких проблем. Аоминэ выпустил Рёту из захвата и, не дав ему времени прийти в себя, тут же подтянул к себе, чуть ли не уткнув блондина носом себе в пах. – Подсказать, на чём мы остановились? – Нет. Я помню, – Кисэ, метнув быстрый взгляд на Аоминэ, потянулся к пуговицам и молнии. То, как эти умелые, чуть подрагивающие от возбуждения руки расстегивали, вцеплялись в ткань тонкими пальцами, рывком приспускали брюки вместе с боксерами, завораживало. Но когда Рёта, облизнувшись как кот, невесомо взялся за член Дайки и провел гибким языком по всей длине, а потом и вовсе – взял в рот, Аоминэ аж зажмурился от удовольствия. В задницу фейерверки и звездочки – в мозгу мужчины бомбанул какой-то ебаный пиздец, выжигая на сетчатке картинки облизывающего, сосущего и вбирающего глубоко в себя Кисэ. Хотя к последнему Рёта не спешил переходить. Блондин превращал любое событие – даже минет – в шоу. Растягивал удовольствие, погружая член в рот только для того, чтобы удобней было обвивать его языком. Или проходился губами по всей длине, чтобы потом с влажным чмоком выпустить из себя, и, надрачивая, уделить больше внимания яйцам… хотя это, по мнению Аоминэ, можно было куда удачней сделать как раз руками, не заставляя его изнывать от желания ощущать горячую влажность. Нет, отрицать то, что Рёта мастерски работает ртом, господин полицейский не собирался. А уж этот длинный – во всех смыслах – язык был чудо как хорош. Но не сегодня. Не пропадать же блядским шмоткам. Когда Рёта, потеревшись о член щекой, в очередной раз заглотил головку, щекоча её языком, Аоминэ, грубо схватив блондина за затылок, загнал член глубже. Не под основание, но Кисэ всё равно подавился от неожиданности и непроизвольно прикусил чувствительный орган. Судя по реакции мужчины, не так уж сильно, но всё равно ощутимо. И в ту же секунду раскаялся в собственном поступке – Дайки рукой вцепился в его шевелюру, заставляя блондина застонать… теперь уже точно от боли. – Прости, – тихо попросил Кисэ, когда Аоминэ оттянул его от своего члена. – Прости… я… был не готов, – тяжело дыша и щурясь, попытался объяснить он. И, так как его руки никто в этот раз выворачивать не стал, Рёта осторожно прикоснулся кончиками пальцев к укушенному месту, поглаживая и лаская. Да и темная головка, восхитительно прекрасная с этого ракурса, буквально манила Кисэ. Хотелось облизывать её как леденец, взять в рот и пососать, сладко причмокивая. Но Аоминэ, похоже, не собирался ему этого позволить. На заявление Кисэ полицейский только хмыкнул, насмешливым взглядом наблюдая за тем, как блондин пытается губами поймать его член. Несколько раз Аоминэ даже слегка подавался бедрами навстречу Рёте, почти утыкаясь головкой ему в губы, но всё равно не давая ему обвить себя ртом или языком. Дразнил его, вовремя отшатываясь. Только пару раз, подгадав момент, Кисэ умудрился-таки поймать головку, но влажные губы соскальзывали, оставляя Рёту наедине с разочарованной миной и громким хлюпнувшим: «чпок». В конце концов, блондин уже понял, что ему не дадут снять эти – будь они прокляты! – трусики, пока Аоминэ не получит от ситуации удовольствие. – Смотри-ка, как ты прочно вошел в образ шлюшки, – рассмеялся Дайки. – Даже член выпрашиваешь, – мужчина выпустил шевелюру блондина из рук, и Кисэ, хоть и покрываясь в очередной раз жгучим румянцем, тут же резво вобрал в рот член под самое основание. Тяжело, стараясь расслабить горло и как можно скорей привыкнуть, но всё же смог, чуть ли не вырывая из Аоминэ стоны. Мысленно отмечая это маленькой местью за «шлюшку», Рёта отбросил все свои любимые глупости с ласками и поглаживаниями, ожесточенно работая головой и шумно втягивая в себя член. И делал всё это с таким напором, что вскоре Аоминэ уже не знал, куда деть себя, руки и несколько особо громких вскриков удовольствия. Это был один из тех случаев, когда всё происходящее Дайки мог описать только одним словом: «Охуительно». Другие тут не подходили совсем. Кисэ сосал так, будто был смертельно отравлен, а единственное противоядие было у Аоминэ в члене. И это было действительно охуительно, феерично и, блять, великолепно. Только вот хотелось уже довести своё желание до конца, раз уж Рёта такой всесогласный. – Вижу, – вместе с выдохом хрипло сказал полицейский, снова зарываясь руками в светлые волосы, – сейчас ты вполне готов, – и перенял инициативу, сбивая Кисэ с ритма и уже самостоятельно вдалбливаясь ему в рот. Грубо, часто, только периодически вытаскивая член, чтобы дать Рёте хоть немного отдышаться. Аоминэ нравилось видеть расфокусированный похотливый взгляд Кисэ, понимать, что это он дарит блондину все эти ощущения, что именно ради него Рёта наступает на горло своей песне, подчиняясь даже самым жестоким желаниям. Это, черт побери, возбуждало похлеще блядских чулочков. И именно это же заставляло Аоминэ, толком не дав партнёру отдышаться и стереть пальцами с подбородка стекающую слюну, снова жестоко врываться в податливый рот. Дайки до одури и оглушительного стука в висках хотелось вытрахать этот экземпляр анатомического совершенства до самого нутра, видеть, как растягивается рот под напором его члена. Он даже на секунду вообразил, как бы выглядела на этих губах какая-нибудь помада бордельно-красного оттенка. И Дайки не до конца отдавал себе отчет, прозвучала ли эта мысль только в голове или он сказал её вслух... Но долго так продолжаться не могло. В какой-то момент, почти доведённый до, наверное, самого невъебенного оргазма в своей жизни, Аоминэ схватил Рёту за плечи и откинул того спиной на кровать, тут же пережимая собственный член у основания. Хотя кончить на Кисэ, лежащего в такой позе, хотелось нереально. Перепачкать хрупкое тело спермой, которую можно было бы размазать по влажной коже чуть позже и заставить слизывать её со смуглых пальцев… но Дайки, увы, знал себя. Как и то, что те несколько минут, которые понадобятся ему для того, чтобы прийти в себя, Кисэ просто так не упустит и явно закончит начатое им своей собственной рукой. Этого ему нельзя было позволить. Хотя Рёта, не будь дураком, и без нескольких минут начал своевольничать. Дайки еле успел скинуть с себя оставшуюся ненужную одежду, как заметил, что Кисэ, путаясь пальцами в нагромождении оборок и резинок, старается побыстрей стянуть с исстрадавшихся бедер нижнее бельё. – Шустрый, сволочь, – рыкнул Аоминэ, откинув руки блондина в стороны. Не обращая внимания на мучительные стоны, он опустился на кровать и навис над Рётой. – Аоминэ-чи, пожалуйста, – заскулил Кисэ, жалобно смотря своему истязателю в глаза. – Больно… – Сам виноват, – хмыкнул Дайки, обдавая губы блондина жаром и слишком уж по-собачьи их облизывая. Опираясь на одну руку, другой он свободно гулял по телу Рёты, будто случайно задевая ногтями чувствительные соски, прочерчивал тонкие белые полоски от груди до живота и, ухватившись одним пальцем за резинку белья, подтягивал его на прежнее место. Кисэ, разрываясь между полувздохами-полустонами и своими мучениями, слабо запротестовал: – Но ведь ты же разделся… – И ты разденешься, – заверил его Аоминэ, но какой-то особенно жестокой интонацией. И его глаза, которые Кисэ еле видел из-под полуопущенных век, обдавали такой уверенностью и суровой непреклонностью, что Рёта, игнорируя хрен-знает-какую-по-счету порцию мурашек, поежился, мечтая раствориться в воздухе или спрятаться под одеялом. – Когда я разрешу, – хмыкнул полицейский и, не обращая внимания на очередной вымученный страдальческий стон, немедленно присосался губами к изгибу изящной шеи. А потом и вовсе – вцепился в нежную кожу зубами, будто кровосос из дешевой порнухи. Кисэ сначала вскрикнул от неожиданности, а уже потом – заорал от возмущения. Ну, что за человек! Ну, сколько говорил Дайки – не кусать, не ставить засосов на видных местах. Всё же Рёта модель, а не просто симпатичный мальчик. Теперь уже блондин вцепился в шевелюру Аоминэ, пытаясь оторвать от себя кусачее чудовище. – Аоминэ! – зашипел Кисэ, выдавая какие-то кошачьи повадки. – Ты что творишь!? – он отпустил волосы Дайки, тут же прикладывая пальцы к сгибу шеи и проверяя, насколько сильно пострадала нежная кожа. – Не удержался, – рот несостоявшегося вампира растянулся в улыбке от уха до уха. Как только пальцы блондина, перепачканные маленькими красными пятнами, оторвались от шеи, Аоминэ, схватив тонкое запястье, блаженно облизал их все. – Придурок, – хихикнул Кисэ и, надеясь разом убить двух зайцев, приподнялся на кровати. – Нужно приложить лёд, чтобы… – но встать и уйти за «холодным» модели не дали, резко дернув его за ногу, как только он оказался у края кровати. Блондин с размаху плюхнулся на живот, в который раз мучительно взвыв. – Ты меня так убьёшь, придурок, – простонал он, загибаясь каким-то особо извращенным иероглифом, невольно снова выставив перед глазами Аоминэ упругую задницу. Ну, не дурак ли? – Не убью. Покалечу – да, – лениво протянув руку к двум идеальным половинкам, заявил Дайки. – Но синяки!.. – Пофиг, – хмыкнул Аоминэ, увлечённый больше поглаживанием задницы, чем самим диалогом. Кисэ, поплывший от удовольствия, понял, что если не отойдет за льдом сейчас, то уже через минуту-другую совсем забудет об этом чертовом укусе и маячащем в недалекой перспективе лиловом синяке. Он на четвереньках двинулся к краю кровати, с сожалением чувствуя, как соскальзывают с ягодиц грубые пальцы. Впрочем, сожалеть долго не пришлось. Полицейский одним неуловимым движением оказался сверху и, обвив рукой его талию, плотно прижался к Кисэ. Ощущение чужого возбуждения, упирающегося в попку, дурманило… но не сильней, чем тяжелое дыхание, опаляющее ухо. – Рёта, – выдохнул Аоминэ уже после того, как прошёлся кончиком языка по ушной раковине. – Если ты встанешь с кровати, клянусь, я засуну в твою симпатичную жопу ту хренову клубнику, которую ты заставил меня купить. Всю, до последней ягоды, – укусив ушко Кисэ, хмыкнул Дайки. И на удивленный и почти неверящий взгляд, Аоминэ ответил легким кивком. – Уж не сомневайся, – рука мужчины, сползла с талии блондина ниже… сильно ниже, сжимая и поглаживая внутреннюю сторону бедра. – Я, как чувствовал, выбирал самую крупную, – не прекращая шалить рукой, Дайки аккуратно потерся пахом о зад Рёты, ни на секунду не забывая о кружевах. И ни Кисэ, ни сам Аоминэ получившимся эффектом не были разочарованы. – Ух, ты ж бля-а! – мужчина закатил глаза и с блаженным лицом снова двинул бёдрами. – Ты у меня из этих блядских трусов никогда не вылезешь, – пророкотал Дайки, оценивая ощущения: и колющую шероховатость, и плотный перебор складок, и влажную округлость. Просто так вздрачивать себя о чужую задницу было банально неинтересно. Дайки, осмотрев ёрзающего Рёту и не заметив признаков возможного сопротивления, чуть отдвинулся от него, изучая только руками. Игрушка-то была поинтересней всех предыдущих. Дайки будто не мог разобраться, чего ему хочется больше – то ли мять руками совершенную задницу в почти насквозь промокшем белье, то ли сжимать и гладить стройные ножки. Поэтому, не мудрствуя лукаво, Аоминэ решил совместить оба приятных начинания с редкими щедрыми порывами души. Его пальцы успевали быть везде: заново изучая и фиксируя ощущения; сравнивая синтетическую гладкость чулок и почти фарфоровую нежность кожи Кисэ; убеждаясь в бессмысленной заманчивости бантиков и оборок – наощупь они были менее привлекательны, чем на вид. Аоминэ хотел было оборвать все эти финтифлюшки к чертовой матери, да уж больно долгим грозило получиться занятие. А вот с подвязками Дайки заигрался, будто ребёнок… если дитя способно получать сексуальное удовольствие от вида постепенно краснеющей кожи в местах соприкосновения с упругой резинкой. Но за любую хорошо выполненную работу, как и за образцовое поведение, необходимо было давать поощрение. Награду, если можно так выразиться. Наградой же для Кисэ было медленное, пускай и не менее издевательское, чем запрет, но всё же избавление от мучавшего его белья. После каждой манипуляции, которая приносила особое удовольствие Дайки или разжигала в нём больший интерес, мужчина аккуратно приспускал белые трусики на какие-то миллиметры. Но и этого было достаточно исстрадавшемуся молодому человеку. Особенно, когда над резинкой белья показалась яркая розовая головка. Аоминэ, внимательно следящий за каждым движением Рёты, провел пальцами по его члену от основания, сокрытого под липкой тканью, до самого кончика, представляющего собой в тот момент один сплошной оголенный нерв. Надавливая и оглаживая возбужденную плоть – всего-то небольшую часть – Дайки заставлял партнёра чуть ли не метаться по кровати. Руки Кисэ, на которых он, казалось бы, удерживался из последних сил, трясло и сводило судорогой от удовольствия, а сам блондин что-то невнятно мычал, путаясь в мольбах и проклятьях. Когда, проведя тугой резинкой через каждый миллиметр наслаждения Рёты, Аоминэ стянул узкое бельё к коленям блондина, тот только и смог, что протяжно застонать от неописуемого облегчения. Дайки же, наблюдая за этим бесплатным представлением, только усмехнулся подленько. Если Кисэ решил, что на этом его мучения закончились – ему же хуже. Господин полицейский, лишенный в данный момент любых атрибутов своей профессии, одним широким движением провел языком между ягодиц Рёты и, посмеиваясь, сказал что-то про детальный досмотр. Что именно – Кисэ не расслышал. И не переспросил. И был за это наказан тут же, совершенно неподготовленный к тому, что Аоминэ, наспех облизнув большой палец, резко ввёл его внутрь. Блондин, почувствовав долгожданное проникновение, слабо охнул, рефлекторно подаваясь назад. В его состоянии ему было уже наплевать – поимеет ли его Дайки пальцем, членом или дулом пистолета. И не имело значения, будет это нежно или Аоминэ жестоко затрахает его до полусмерти. Ему просто жизненно необходимо было чувствовать это непередаваемо прекрасное ощущение абсолютной заполненности, сопровождаемое напористыми движениями и пошлыми звуками. А Дайки лишь издевался над ним… весь вечер издевался, постоянно оттягивая желаемый момент. Изысканная пытка, в которой за каждой секундой наслаждения следовала порция мучительной медлительности или издевательств. Даже в тот момент, когда, казалось бы, Аоминэ уже приучил его не к одному и не к двум своим длинным пальцам, он всё равно не спешил заменить их на что-то более существенное. Кисэ стоял на четвереньках, блядски оттопырив задницу и насаживаясь на пальцы, и тихо стонал, надеясь уже на чудо. Чудо пришлось творить своими руками. Точней словами. – Аоминэ… – совсем уж хриплым и дурным голосом позвал Рёта. – Выеби меня… И если блондин чего и хотел добиться, то точно не этого. Не полного ступора со стороны Аоминэ. Не вытащенных пальцев и судорожной хватки на своих бедрах. Не того полного опустошения, которое за всем этим последовало. Дайки всё это время игрался с тугими стенками, недоумевая, каким образом Кисэ умудряется поддерживать задницу в таком превосходном состоянии. Даже самые… м-м… «глубокие» её участки. В конце концов, трахались они регулярно, но Рёта при всём при этом был преступно узким. Не девственно тугим, но всё равно. Аоминэ готов был пару месячных окладов поставить на то, что «виной всему» какие-то модельные штучки. И тут, среди всех этих – как и прочих других размышлений на тему Кисэ, его задницы и путей применения оной – Дайки услышал самого Рёту. То, что он говорил и как он это говорил. Сказать, что Аоминэ удивился – не сказать ничего. Он-то, привыкший к Кисэ, который мог утянуть «заняться сексом» или «любовью», помнящий за Рётой самый страшных порок в виде слов: «Возьми меня», от подобного заявления впал в некоторый ахуй. Мужчина даже усомнился в том, что это его Кисэ. – Посмотри на меня, – скомандовал Аоминэ, слегка шлепнув Рёту по заднице. Блондин, вздрогнув, подчинился. Повернулся к нему лицом, но старательно избегал смотреть на Дайки. И мужчина тут же пресек эту попытку. – В глаза, Рёта. Кисэ обожал глаза Аоминэ настолько, что мог любоваться ими бесконечно. Но не сейчас. Внутри, смешиваясь с возбуждением и мучением, поднималась, расплескиваясь в разные стороны, волна едкого стыда. За себя, выпрашивающего член, за свои тщательно скрытые желания, разрушающие старательно выстроенный для всех образ «приличного мальчика». Кисэ же прекрасно знал, чем закончится его затея с этими переодеваниями. Но расставаться с маской, как оказалось, сложно даже перед тем, кто прекрасно знает, что у тебя под ней. Да, для них обоих это своего рода шок. У Рёты – из-за того, что он всё же это сделал, у Аоминэ… да, собственно, из-за того же. Но, даже если было сложно, Кисэ уже подписал себе приговор, безоговорочно подчиняясь прихотям Дайки. И этого приказа он тоже не мог ослушаться. Робко, медленно, но он всё же поднял глаза, несколько выжидающе смотря на Аоминэ. – А теперь, – явно довольный ситуацией, хмыкнул Дайки. – Повтори. – Аоминэ… – сквозь зубы выдохнул блондин. – Громче, – перебил мужчина, пальцем почти любовно обводя колечко мышц, жаждущих внимания. Неожиданно для себя и для Аоминэ, Рёта коварно улыбнулся и, подавшись попкой навстречу пальцам, игривым голосом повторил: – Дайки…пожалуйста… – он чуть шире расставил ноги. – Выеби меня! И вот эту просьбу приятно удивленный Аоминэ точно не мог оставить без внимания. И потому, что самому давно хотелось – тоже. Сплюнув на ладонь, и наскоро размазав слюну по члену, мужчина медленно вошел в Рёту во всю длину. А уже там, попав в плен немыслимого жара тела блондина, окончательно попрощался с мозгом. В конце концов, Кисэ хотел, чтобы его выебали – он это и получит. Кисэ, при проникновении исступленно просивший: «Ещё! Глубже!», при первых же толчках потерял дар речи, любуясь россыпью звездочек и пятен под закрытыми глазами. А позже, ощущая каждое движение в себе, он не стонал и не мычал – орал от удовольствия, неспособный уже ни подмахивать, ни самостоятельно насаживаться. Его в исходном положении-то удерживали только руки Дайки, крепко вцепившиеся в многострадальные бедра блондина. Чувствуя в себе только массивный поршень, сметающий все грани рассудка, здравого смысла и вообще любой мыслительной деятельности, Рёта не сдерживал себя ни в чём. – Ао… Да… Да!.. Да… й… ки… Да!.. блять… ДА! Он вцеплялся в скомканное одеяло с той же силой, с какой Аоминэ – в его задницу. К собственному члену блондин даже прикасаться боялся, хотя, стоило какой-то отдаленной пародии на мысль о члене проскочить в голове Рёты, как Дайки буквально тут же обвил его ствол ладонью и заработал рукой в бешеном ритме, при этом вбиваясь в его зад ещё ожесточенней. Животный рык Аоминэ, собственное хриплое дыхание и частые громкие шлепки были еле слышны сквозь сумасшедший стук сердца и пульсацию крови в ушах. И в этом колюче прекрасном, выворачивающем кожу наизнанку, действе Кисэ долго не продержался. Хотя невыносимо хотелось продлить это сумасшествие, но тело… несовершенное глупое тело подвело, заходясь судорогами невероятного оргазма, сжимаясь в пружину и тут же расплескиваясь волнами удовольствия. Рёта что-то кричал сорванным голосом, чувствуя, как ему внутрь изливается Аоминэ, наполняя до невозможного. Он толком ничего не мог сделать – просто безвольно висел на руках любимого мужчины, мысленно благодаря его за подаренные ощущения. Сделать это вслух не хватало ни сил, ни подходящих слов в блондинистой голове. Хотя кому нужны слова!? Можно же лежать под весом чужого горячего тела, стараясь прижаться как можно теснее, загривком ощущать его рваное дыхание и бессознательные грубые укусы. Да и что Рёта мог сказать? «Спасибо за прекрасный секс?» Такое чувство, будто это единственный прекрасный секс в их жизни. «Дайки, я люблю тебя?» Аоминэ это и так прекрасно знал. А повторное напоминание, так или иначе, обязывает к ответному признанию. Которое уже однажды прозвучало, и сорить которыми Дайки не любил. А заставлять Рёта не хотел, да и не собирался. Им понадобился добрый десяток минут, чтобы прийти в себя, часть из которых они лежали рядом, лениво и почти целомудренно лаская друг друга. Рёта, спиной чувствовавший гулкие удары сердца Аоминэ, купался в этом ощущении, ведя свой замысловатый счет. Наверное, даже вслух, раз Дайки, взяв Кисэ за подбородок, заткнул его поцелуем. Крепким таким, качественным, выпивая из блондина последние силы, с невозмутимой напористостью играясь языком у него во рту. А потом, оторвавшись от опухших губ, Аоминэ долго рассматривал лицо Кисэ, будто видел второй – или даже первый – раз в жизни. Впечатлительный блондин даже заволновался немного – может у него на голове выросло что-нибудь неадекватное. Но непроницаемый взгляд Дайки не выражал ни единого признака насмешки или издевательства. По нему вообще было непонятно, что у этого диктатора в башке творится. – Ты – моё счастье, Рёта, – ни с того ни с сего заявил Аомине совершенно серьёзным голосом. И поверг этим Кисэ в глубочайший шок. – Ха? – запоздало выдавил из себя удивленный молодой человек, пытаясь понять – Дайки сейчас сказал именно то, что он, Кисэ, услышал? Он. Услышал. От. Дайки. – Пойдём в душ, – вздохнул Аоминэ, растрепав и без того запутавшиеся влажные волосы блондина, и встал с кровати, вальяжно идя в сторону ванной комнаты. Только в дверях он остановился и повернулся лицом к Кисэ, всё ещё лежащему на кровати и ошарашено смотрящему Дайки вслед. – Не заставляй меня повторять такие глупости, – он даже передернулся, будто от невыносимого мороза, и скрылся за дверью. Нужно ли говорить, что Кисэ, чуть ли не ополоумевшей от счастья феей с крылышками, летел следом за мужчиной? Мужчиной Его Мечты, блять.