Horror

      Гарри открывает глаза из-за боли, что мгновенно пронзает его голову, и магии, что беспорядочным клубком мечется внутри его головы, ударяясь о череп. У него все крутится перед глазами, когда он смотрит в потолок, не имея силы сделать…. что угодно. Он просто лежал на какой-то старой, пахнущей кровью и — слабо — кетчупом, кровати, смотря в пыльный серый потолок. Его желудок судорожно сокращался от ощущения ужасающего кровь голода, руки казались ватными, а мысли в голове сумбурными, сложными и слишком быстрыми.       Он думал быстрее, чем мог это обработать полностью.       Что произошло? Разве он только что не сел в тот подозрительный экспресс, игнорируя призывы Дамблдора о том, чтобы вернуться к живым и помешать Темному Лорду захватить власть над всей Британией? Так почему он ощущает боль и голод, если должен быть мертв?       Ведь это было так просто. Он сдался Тому, чтобы выиграть Хогвартсу лишний час времени, и по ту сторону реальности встретил дух Дамблдора. У них не было теплой душевной беседы — Гарри не мог представить себе, чтобы мог смотреть на старшего мужчину с чем-то, кроме ненависти и желания убить. Если бы этот старик не уничтожил мечты Тома, если бы он правда защищал его семью, если бы он искал способ спасти всех, если бы не перекладывал работу на других… Войны бы просто не было. Были бы живы столько людей. Не было бы сломлено так много жизней. Но Дамблдор, этот старый ублюдок, решил, что знает лучше других — и за это поплатился жизнью и уважением. И самое обидное — он обрек Гарри на смерть тем, что оставил крестраж в его голове. Он позволил узнать об этом Гермионе и Рону, которые с радостью рассказали об этом другим ученикам и профессорам во время нападения на Хогвартс. Было очевидно, что никто не желал, чтобы он остался в живых.       Темный Лорд принес Гарри меньше проблем, чем Дамблдор.       Итак, Гарри проигнорировал бывшего наставника и сел в экспресс, готовый к следующему большому приключению. Или к загробной жизни. Он на самом деле приветствовал второе куда более яро — он давно мечтал о покое, о счастье, о встрече со своей мертвой семьей…. Он ведь не желал так много. Он мог бы обойтись и просто покоем.       Вместо этого он был жив и ощущал голод и боль. Первое было болезненнее.       Он подавил стон, прикрывая глаза — все его тело ощущалось чуждым. В голове пролетали обрывки информации, чужие воспоминания, имена и даты, слова… Столько чуждого, не связанного с Гарри Джеймсом Поттером, но…       …Принадлежащего Сансу Скелету.       Он нахмурился, все также не открывая глаза. Воспоминания были расплывчатыми и странными. Там было высокое существо, облаченное в черную мантию, с лицом-черепом, на котором было две трещины — Гастер? ВинДинг Гастер, его и Папируса создатель. Папирус? Кто такой Папирус? Детские кости? Скелет? Монстр? Что он такое? Так важно защитить, обезопасить, накормить-накормить-накормить…. Альфис, которая заняла чужое место. Мерзкий предатель, что решила пожертвовать его жизнью, чтобы спасти других, игнорируя более успешный план, не имеющий в виду чужую смерть. Что с ней? Где она? Почему она тоже важна? Или старая леди? Его высочество?       … Королевская семья…       … Андайн…       Голова запульсировала при этом имени, и он не сдержал болезненного стона. Почти мгновенно кто-то ворвался в его-чужую комнату с обеспокоенным криком «САНС!». Голос был немного высоким, действительно громким, но таким необходимым, чтобы убедиться, что он жив, в порядке, и Господи, как он должен быть голоден… Большая рука прикоснулась к его голове, слегка растирая, забирая боль, и Гарри наконец-то смог дышать нормально, не срываясь на стоны боли. Этот высокий и невероятно важный голос стал тише и глубже, когда он шептал что-то о беспорядке, безопасности и о том, что он защитит его. Но это было неправильно, не так ли? Это он, Санс, должен защитить эти детские кости… Санс… Но он Гарри? Гарри должен защитить детские кости?       Что? Как это связано с Ан….       — Тссс, брат, — очередной болезненный стон исчез, когда сильные но тонкие, твердые руки кости приподняли его тело, прижимая к ребрам. — Все хорошо. Ты в безопасности. Не думай об этом…       Не думай об этом…. Разве его брат не самый крутой и знает, как его успокоить?       У Гарри разве был брат? Детские кости, которые принадлежали Сансу не Гарри, но разве он не Санс?       И люди. Монстры. Санс и детские кости были монстрами. Гастер был монстром. Альфис, старая леди, неназываемая — все они монстры. Они были заперты. И они были голодны. Из-за того, что человек потерял способность перезагрузки, не так ли? Важная магия решимости, которая покинула Дитя после битвы с тем дурацким цветком. Они ушли из Подземелья, чтобы найти помощь, забрав душу убитого цветком Азгора. Они ушли с обещанием. Но прошло столько времени… Столько… Сколько?       Когда они разочаровались в идее Дитя? Почему они не вернулись? Разве они не были семьей, спустя столько перезагрузок и попыток всех спасти? Почему они предали их? Почему они предали его? Почему…?       Фриск? Почему они не пришли?       Его голова вновь заболела. Детские кости все еще обнимали его, больше не шепча утешительные слова, но не отпуская. Он позволил своим глазам закрыться — слишком много, слишком сложно, ему нужно еще немного времени. — — - — - — - —       — П… Папс… — его голос глубже и хрипче чем тот, который он помнит у Гарри. И он слишком грубый в примере с тем, который был у Санса.       Прошло три дня с того момента, как он впервые открыл глаза, еще не осознавая, кто — что — он. Его воспоминания стали только более запутанными, сложными в обработке, но он теперь мог хотя бы сесть и увидеть свои «Детские кости». Папс — а точнее, Папирус, его младший брат — был почти в полтора раза выше его нового тела. Он был худощавым и буквально являлся скелетом — кости у него были белыми, с легким налетом пыли, которая вызывала острое желание помыть дылду. У Папируса был чуть продолговатый череп, с острыми и неправильно растущими зубами. Воспоминания Санса и Гарри намекали, что это не было нормально — как и то, что руки, ноги и даже хребет Папируса были более длинными, чем норма. Это не было здоровым видом Папируса.       Он так облажался. Он довел Папируса до этого состояния. Если бы он не доверился ребенку…       … если бы он сумел починить Ядро…       … Папс был бы в порядке. Но он облажался.       В глазницах Папируса еще горел едва заметный оранжевый огонек, который был бы его глазами в глазницах. И в нем все еще была надежда и доброта — а также тот голод, который мучал и Гарри. Этот голод, который мучал всех в Подземелье.       Его воспоминания и мысли были такими запутанными. Что он еще знал?       — КАК ХОРОШО, БРАТ! ТЫ ХОРОШО СПРАВЛЯЕШЬСЯ! — счастливо возвестил Папирус, и Гарри не удалось удержать улыбку, что растянулась по его… Зубам? Он стал скелетом. У него больше не было губ. Он также знал, что одно жалкое слово — даже если это сокращенное имя его брата — не было хорошим результатом. Он знал, что хотел сказать. Он знал, как это сделать. Но, казалось, его несуществующий в реальности мозг не мог передать необходимые сигналы рту и позволял передать только жалкие обрывки, которые нельзя сложить в нормальные слова. — ЕЩЕ НЕМНОГО И ТЫ СМОЖЕШЬ ГОВОРИТЬ ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ВЕЛИКОЛЕПНОГО ПАПИРУСА, НЬЕХ-ХЕ-ХЕ! — гордо заявил высокий скелет, приложив долговязую руку к прикрытой самодельной броней груди.       Санс издал грубый смешок, прикрывая глаза. Для Гарри все еще было тяжело что-либо делать.       Было тяжело принять это. Господи, четыре дня назад он был семнадцатилетней марионеткой, частью войны, заваренной магами и их предрассудками. Был смертником и козлом отпущения. Теперь он скелет, старший брат — инвалид, судя по всему, который не мог спасти собственного младшего брата. Который так и не дал ему будущее, которое он заслуживал. Самое лучшее. Вместо этого они были заперты здесь, в Подземелье, в полном голоде и темноте, и этот добрейшей души монстр все еще заботился о нем, его непутевом брате-неудачнике.       Он просто не заслужил этого.       И он наконец-то разобрался, что случилось. Он противостоял новой королеве, Андайн — монстру-рыбе, бывшей Капитаном Королевской Гвардии, куда желал вступить Папирус. Папирус так много тренировался, но Андайн, будучи его другом, защищала его от жестокой стороны этой работы. С другой стороны, став Королевой, она все еще придерживалась плана «ждать человеческое Дитя», пока не сломалось Ядро. Ядро, работа его создателя, Гастера. Они попытались все исправить, потому что от Ядра зависела фильтрация магии в Подземелье, и когда оно сломалось? Магия взбунтовала, прекратила попадать в необходимые точки, что лишило всех монстров еды. Это был четвертый год отсутствия Фриск, и они потеряли Надежду. Голод убивал и взрослых, и детей. Отсутствие фильтрованной магии сводило с ума более зависящих от нее монстров.       А потом Альфис придумала план — убить его, Санса, который так старался всем помочь, раздавал еду, материалы, помогал всем, чем мог… Чтобы Ядро работало от его магии. Но он не мог оставить Папируса. Итак, он нашел способ исправить Ядро без его магии, и это был бы лучший план — занял бы всего лишь неделю работы. И все были бы счастливы.       Но они отказались.       Андайн пробила ему череп своим копьем. Гарри еще не видел, как выглядит повреждение, но изучение фалангами пальцев показало, что там была зияющая пустая дыра с острыми краями черепа. И он не видел правым глазом. Краткое проникновение показало, что правая глазница была пуста, и магия в ней завихряется, пытаясь создать глаз, но каждый раз сбивалась, причиняя дискомфорт. Но — возвращаясь к проблеме — Андайн почти убила его, предала его, как и Альфис, как Дитя. Итак, он, в порыве безумия, забрал у нее глаз и свел с ума Альфис, оторвав от ее головы приличный кусок, но оставив ее в живых. Она быстро умрет с подобными повреждениями, если калькулятор и Андайн не будут защищать ее.       Самое болезненное — Папирус знал, что произошло. И он потерял веру в Андайн и разочаровался в Альфис. Но он был здесь, рядом с ним — Гарри Сансом, и помогал ему прийти в себя.       Итак, у него был самый лучший брат в мире. И теперь он точно убедится, что Папирус не превратится в пыль. — — - — - — - —       Он выглядел откровенно страшно.       Прошла неделя с первого открытия глаз, и кое-как он сумел собрать конечности в кучу и начать ходить. Ему все еще было сложно разговаривать — его рот все еще не успевал за мозгом, поэтому казался совсем глупым идиотом, не имеющим возможности складывать предложения. Папирус все еще был рядом, только иногда отходя, чтобы найти что-то съедобное — не то чтобы это было возможно в их ситуации, если только он не собирается убивать других монстров и есть их пыль. Но это было бы глупостью, не так ли? Его брат слишком хорош для этого.       Он сумел подняться со своей кровати, выйти в коридор и найти ванную. В ванную, где было большое зеркало с несколькими трещинами.       Он выглядел откровенно страшно.       Его череп был круглым, с несколькими резкими углами голода. Его глазницы были острее по углам, и правая была абсолютно пустой, без единой искорки — он экспериментально даже вошел во внутрь пальцами и поскреб череп изнутри. Это немного успокоило завихрения магии и причинило легкую боль, но здорово почистило мысли. Левая глазница содержала большой красный зрачок магии, который никак не мог уменьшиться до знакомых и правильных «уколов». И что самое пугающее, прямо над левой глазницей была не маленькая дыра с острыми краями.       Это выглядело неправильно и жутко. Не спасала ни знакомая синяя куртка с пушистой оправой на капюшоне, ни черные шорты с розовыми тапочками. Это все еще было жутко и неправильно. Он не выглядел как комик, которым был Санс до этого инцидента, но он выглядел как скелет на хэллоуин, которого нужно бояться. Он не мог даже каламбурить, чтобы сгладить это впечатление жути.       … не имеет значения.       Он должен придумать, что делать с голодом. — — - — - — - — -       Это было так просто и неправильно. Чем могут питаться монстры, запертые в Подземелье? Подземелье, куда стали чаще падать люди?       Мясом. Это было так очевидно, не так ли? И так, как его брат едва не умирал от голода, а Гарри был сильнее в этом плане, даже если его травма сильно подкосила его, он поймал первого упавшего со времен Фриск человека. Это был какой-то мужчина, который что-то кричал о семье на поверхности. Гарри понимал его желание сбежать — никто не хотел умереть в этом месте. Но он и его брат тоже не хотели умирать, и людоедство казалось единственным правильным решением. Гарри никогда не ел людей, как и Санс и Папирус, но у них был материал для экспериментов. И магия все еще была подвластна Сансу, даже если немного сбоила и была тяжелой. Этот человек умер быстро и безболезненно, и часть мяса была спрятана, а вторая использована для ужина на неделю.       Он донес эту идею до других монстров, пока Папирус спал дома. Есть людей. Это было так просто.       Просто убей и съешь.       Съешь или умри.       А Гарри пообещал себе, что его брат будет в безопасности, — — - — - — - —       Папирус сказал, что с ухода Фриск прошло пятнадцать лет.       — САНС, ЛЕНИВЫЕ КОСТИ! ПРЕКРАТИ БЕСПОЛЕЗНО ЗАНИМАТЬ ДИВАН И ПОСМОТРИ, ПОПАЛСЯ ЛИ КТО-ТО В МОИ ЛОВУШКИ! — в негодовании кричал высокий скелет, нависая над Гарри.       Для Гарри это были тяжелые семь лет жизни в Подземелье, и его состояние абсолютно не улучшилось. На самом деле иногда казалось, что становилось только хуже. Его магия давала сбои, трансгрессия — или телепортация, ярлыки, — стали работать на более короткие расстояния и забирали больше сил, а магия в сумасшедшем количестве резвилась внутри его черепа. Его Душа — перевернутое белое сердце — покрылось тонкой паутиной трещин, и смерть каждого близкого монстра в Подземелье отбирала больше самосознания.       Люди падали с Поверхности, и те, кого не убили в Руинах — кто бы там жил? Бывшая королева? Старая Леди? Белый мех… Кем бы она была…? — умирали в Сноудине. Леса Сноудина, почти пустого города, населяли одичавшие эксперименты Альфис и некоторые псы, которые раздирали каждого, кто осмеливался туда войти и заблудиться. Сансу везло — он мог ходить там, изучая оставленные Папсом ловушки в поиске глупого человека. Его ярлыки еще спасали его, даже в таком жалком состоянии. Если их не раздирали собаки, их ловил либо редкий монстр, либо сам Санс или Папирус. Человеческое мясо стало единственной нормальной едой Подземелья, и никто не думал жаловаться, желая прожить хотя бы еще один день. Они жили и желали жить в этом аду по инерции в глупой вере, что когда-то они будут свободны и наконец-то прекратят голодать.       Что на Поверхности будет лучше.       Если человек все же сбегал из Сноудина, будучи ловчее… Папирус никогда не выходил за пределы Сноудина. Это было условием подчинения Санса — Санс прислушивался к некоторым приказам Папируса, пока тот в Сноудине, в безопасности. Санс сам мог погнаться за человеком в Водопадье. Там был малый выбор от чего умереть — либо Санс, либо Тэмми, эти маленькие жуткие съехавшие с ума твари.       Хотя, разве не все здесь такие?       Редкие люди добегали до Хотленда. Там им не было чего бояться, кроме нескольких королевских гвардейцев, которые послушно приведут человека к Андайн, которая сама полакомится мясом и заберет душу. Пока что ей так повезло не больше трех десяток раз, но люди были так усталы от этого приключения, что их души не выдерживали, разбиваясь с такой же скоростью, как и у монстров. Она сумела поймать только четыре души.       В основном Санс выслеживал своих жертв до Хотленда. Никогда до зала Правосудия. Это было вотчиной Королевы, и он скорее превратится в пыль, чем войдет туда.       — Лень… Час спустя, — кое-как пробормотал Санс, сильнее кутаясь в куртку, лежа на старом диване.       Сегодня был один из не редких дней, когда Гарри ясно осознавал, что живет только для безопасности Папируса. Болезненное понимание собственной несостоятельности, инвалидности, невозможности выжить в одиночестве — и понимание, что он использует все, что у него осталось, только чтобы его брат выжил. Чтобы он не страдал от голода так сильно, как другие. Возможно, ближе к вечеру, он осознает, что благодаря его стараниям его брат добрее, мягче, чем сошедшие с ума монстры. Что он в своем, немного поврежденном, уме, и что в нем осталась доброта и сочувствие… Грязно смешанное с осознанием, что это либо они двое, либо человек. Это была дикая смесь.       Если бы только они были на Поверхности. Папирусу бы не пришлось страдать голодом. Там было много пищи. Там можно было вырастить еду. Тогда он бы не стал меняться так, как сейчас. Они были бы счастливы.       Папирус всегда знал, как Санс выглядит в этом состоянии. И не всегда признавал, что лень на диване — выход.       — НЕТ, САНС! ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ УЙДЕШЬ ИЗ ДОМА И ПРОВЕРИШЬ ЛОВУШКИ! У НАС ЗАКАНЧИВАЕТСЯ МЯСО!       Эти слова имели почти магическое воздействие — глазницы Санса резко открылись, и он быстро, но слегка неуклюже, поднялся. Не то, чтобы он не знал, что мяса при их потреблении хватит еще дней на пять, но почему-то Папирус ощущал срочность, верно?       Папирус мог считать, что им было легко манипулировать в его больном состоянии, но Санс просто позволил своему младшему брать правление. Не то, чтобы он был в силах самостоятельно разобраться с происходящим, не так ли? А Папирус уже давно не детские кости. Он может вести. ***       Пыль была всюду, а в ловушках все также никого не было. Гарри встретил на обходе только одного монстра — Монстренка, и тот тихо сбежал, определенно боясь попасть на глаза мяснику. Гарри было все равно — он нашел себе убежище на своем старом посту рядом с дверью в Руины и просто отдыхал, размышляя. Магия внутри черепа бесновалась, будто намекая, что Папирус не просто так выгнал его из дома, что сегодня должно что-то произойти — что, возможно, сегодня произойдет что-то важное. Что-то, что либо закончится хорошо, либо плохо. И Гарри должен быть здесь, на своем старом посту, игнорируя холодный снег Сноудина, с единственной защитой для своего скелета — старыми шортами, тапочками, белой измазанной кровью футболкой и синей потрепанной курткой.       Потом он услышал знакомый звук открывания двери в Руины.       Было легко использовать ярлык, перемещаясь на одно из деревьев. Магия внутри него радостно пела, будто намекая на что-то, но Гарри — Санс — полностью сосредоточился на людях. Их было двое. Их бы хватило на долгое время. Это было бы вкусно. Папс бы приготовил это восхитительное рагу, и….       … его душа заныла.       Их было двое. Девочка в темно-фиолетовом, ободранном платье, с тонкими конечностями и прищуренными карими глазами. У девочки, лет тринадцати на вид, были темно-каштановые волосы, подвязанные темно-зеленой лентой, и она была без обуви. Ее руки крепко держались за более высокого человека. И у нее была темно-красная душа, Решимость, но смешанная со страхом. Более высокий человек… Его душа ныла…. Он был парнем. Высокий, но явно ниже Папируса. Со слегка загорелой кожей, с прикрытыми глазами и пушистыми ресницами. Со светло-каштановыми, растрепанными волосами, и со знакомым отвратительным одноглазым цветком Флауви на плече. Юноша, которому на вид было около двадцати пяти, может, меньше, был одет в синие джинсы, коричневые ботинки и синий свитер с двумя фиолетовыми полосками.       … его душа все еще ныла.       Девочка крепче вцепилась в руку юноши, и тот слегка улыбнулся ей, начиная путь вперед. Гарри прислушался.       — Я все еще не думаю, что это хорошая идея, — спустя пару шагов произнес цветок. — Здесь отвратительно холодно и опасно. И эти скелеты…       — Они мои друзья, Флауви, — голос высокого человека был тихим, но Санс был скелетом, и слышал дальше, чем от него ожидали. Он удивленно опустил голову на правое плечо при словах юноши — друзья? О чем он? — Прошло много времени, но мне удалось сбежать с Поверхности. И я собираюсь выполнить обещание.       Это было слишком странно. Но если этот человек хочет попасть в его и Папируса руки? Кто он такой, чтобы отказываться? ***       Санс был рядом с Папирусом, когда люди и сорняк подошли к началу территории Сноудина. Они выглядели хуже, чем когда вышли из Руин — более потрепанные, более усталые…. И если девочка выглядела испуганной, близкой к ужасу, а цветок был абсолютно апатичен, взрослый человек был совершенно другим. Когда они были на расстоянии пяти метров, он открыл глаза — глаза, полные золотых цветов и решимости. Этот золотой цвет глаз был до боли знакомым, и эта Решимость….       … его душа ныла.       Люди остановились в пяти метрах. Папирус сиял довольной улыбкой кривых, острых и окровавленных зубов. Он, очевидно, был счастлив видеть такой большой улов. В глазах взрослого человека, кроме решимости, теперь обитала боль.       — ЛЮДИ! Я СЧАСТЛИВ, ЧТО ВЫ ПРОШЛИ УСТАНОВЛЕННЫЕ МНОЙ ЛОВУШКИ! — громко и радостно возвестил Папирус. Он стоял чуть впереди, ради приличия даже выровнял спину, что делало его визуально еще выше. Он принял одну из тех героических поз, прикладывая левую руку к ребрам, и красный ободранный шарф развевался за ним. — Я, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ПАПИРУС, СЧАСТЛИВ ПРИВЕТСТВОВАТЬ ВАС ЗДЕСЬ! НО, Я ДОЛЖЕН ПРЕДУПРЕДИТЬ, ЧТО ДАЛЬШЕ ВАМ НЕТ ПРОХОДА, ПОТОМУ ЧТО Я, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ПАПИРУС, СОБИРАЮСЬ ПОЙМАТЬ ВАС, ЕСЛИ ВЫ ПРОДОЛЖИТЕ ПУТЬ В ГОРОД!       — А если мы пойдем в противоположную сторону? — любопытно спросил юноша, чуть опустив голову на правое плечо. Цветок бросил на него недовольный взгляд, но, как и ребенок, молчал.       — ТОГДА….! Эм… — Папирус замолчал и перевел слегка сомневающийся взгляд на Санса. Тот улыбнулся шире, разводя руками. — ТОГДА, ВАС ПОЙМАЕТ МОЙ МЕНЕЕ ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ БРАТ, САНС! ОН ХОРОШИЙ ОХОТНИК!       — Скелетонна…. благодарностей…       — САНС! НИКАКИХ КАЛАМБУРОВ!       Высокий человек молчал. Он прикусил палец, в раздумии, смотря почему-то не на Папируса — но на Санса. Может, он понимал, что Санс более опасен, чем его дорогой, добрый брат? Или он считал его меньшей угрозой, обращая внимание только на внешний вид? Ведь почему-то люди больше боялись острые зубы его брата, чем дыры в голове Санса. Некоторые умные люди, правда, видели в нем более опасного монстра, и они были явно умнее других. Человек слегка наклонился к ребенку, что-то совершенно тихо, неуловимо, прошептав, и дитя нервно кивнул, отпуская руку старшего, прижимая свои конечности к себе. Юноша благодарно улыбнулся и переместил глупый сорняк со своего плеча на плечо ребенка, после чего решительно обернулся к ним. Папирус с любопытством наблюдал. Санс ждал.       — Я могу попросить об одолжении, Великолепный Папирус? — спросил юноша, слегка ухмыльнувшись.       — ПОЧЕМУ, ТЫ МОЖЕШЬ ПОПРОБОВАТЬ, ВЫСОКИЙ ЧЕЛОВЕК! — недоуменно прозвучал ответ младшего скелета.       — И если Санс не против?       — …. валяй, — просто пожал плечами Санс. Улыбка юноши стала шире.       — Как насчет игры? Я пойду обратной дорогой, и Сансу нужно будет поймать меня и привести сюда. Тогда ты сможешь начать бой с Ализой, — он мягко погладил темные волосы слегка пискнувшего в страхе ребенка. — Если я смогу убедить Санса, что нас лучше не есть, тогда вы свободно отпустите нас дальше. Как насчет этого?       Ах, это был один из тех людей, что верили, что Санс беспомощен? Это было неожиданно разочаровывающе. Они считали, что он бесполезен и слаб. Они считали, что он глуп — его будет легко обмануть, обвести вокруг пальца, убедить в какой-то глупости, а потом сбежать.       Оставив его и Папса голодать.       На их сожаление, именно Гарри предложил есть человеческое мясо, и кем он бы был, если бы упустил добычу? Поэтому, когда Папирус смотрит на него, ожидая его решения — все еще готовый слушать его мнение — он только прячет руки в карман и улыбается зубами шире.       — У меня будет отличное… время, — произносит скелет, и это начало — юноша бежит. — Осторожно… Папс…       — НЬЕХ-ХЕ-ХЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ, БРАТ! КОГДА ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ С ВЫСОКИМ ЧЕЛОВЕКОМ, Я И МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК ВСЕ ЕЩЁ БУДЕМ ЗДЕСЬ! — заверил младший, и короткий взгляд на ребенка показывает, что та нервно кивает.       Санс кивает в ответ. Отлично.       Он может начинать охоту. ***       Человек знает лес.       Это также очевидно, как и то, что человек желает, чтобы за ним охотились — он петляет, он бегает кругами, оставляет едва заметный след, будто знает куда идет, уверенный в своем местоположении, и знает, что у него есть преимущество перед Сансом. Санс скорее развлекался — легкие ловушки, преследование, это все так напоминало игру, что… Это было расслабляюще, даже если идея того, что его недооценивают вызывала жжение и злость.       Несколько раз, он уверен, что слышал тихий смех человека, когда он был особенно близко.       Но, очевидно, каждой игре приходит конец. Конец человека начался с костей, что резко вырвались перед ним на одной из тропинок, прерывая бег и больно ударяя по лбу, когда юноша не успел остановиться. Человек удивленно вскрикнул, слегка пошатнувшись, и начал растирать ушибленный лоб, позволяя Сансу подойти непозволительно, опасно близко. Между ними было всего два метра — его любимый топор легко достанет до человека, оставить смертельное ранение было бы так легко, и это не дало бы человеку убежать дальше…. Но человек не пытался сбежать. Он все-таки прекратил лелеять ушиб и обернулся к скелету, внимательно смотря на него золотыми глазами. Золотыми глазами, как те цветы в тронной зале (которые были однажды). Цветы, что выращивал его король (убитый сорняком и замененный этой стервой-рыбой). Как….       …. как глаза его дорогого друга в полнолуние (когда он терял свой разум. Люпин). Как маленький шар с крыльями (Снитч, который неизменно принесет победу). Как….       … как глаза ребенка, который оставил их гнить в Подземельях.       — Эй… — его голос был глубоким и далеко не спокойным. Он многое хотел сказать. Возможно, каламбур? Что-то забавное, чтобы облегчить несуществующий страх в его костях? Или чтобы успокоить свою Гарри-сторону, что все еще не совсем принимала этот образ жизни? Увы, не то, чтобы он был способен на подобные подвиги. — Победа.       Он сказал не то, что Санс ожидал.       — Я поспорил сам с собой, что у тебя невероятно красивые глаза. Кажется, я выиграл! — эта фраза прозвучала чертовски кокетливым тоном, и он даже сложил руки «пистолетами», будто стреляя в него.

!На вас использовали «ФЛИРТ»!

      Санс удивленно опустил голову на плечо.       — … что?       — Что насчет того, чтобы вписать меня в свои планы сегодня?       — …. чт…       — Предлагаю обменять свое свободное время на разговоры с тобой?

!На вас использовали «ФЛИРТ»!

!Супер эффективно!»

      — Малой… — Санс не мог не ухмыльнуться, закидывая топор на костлявое плечо. Его красный глаз внимательно наблюдал за человеком, который гордо ухмылялся — и, конечно, его череп не посинел от смущения. — Пять…. Минут….       — Будет достаточно! Но мне нужно, чтобы ты ничего со мной не сделал! И я клянусь, что тоже не причиню тебе ни единого вреда! — это было легко.       Пять минут — и один удар из-за спины костью. Если человек нападет раньше? Что же, он нападет тоже. Поэтому он только пожимает плечами, внимательно наблюдая за человеком. Потому что этот флирт… Да, это было освежающе и ново. Это было также ностальгически и важно для его души. Для Санса. А Гарри? С Гарри в жизни не флиртовали. Но для человека даже этого жеста было достаточно, когда он быстро, слишком быстро, оказался рядом, возвышаясь над ним, и Санс приготовился к атаке… Но этого не произошло. Вместо этого человек, что был головы на три выше Санса, резко упал на колени и обнял его.       Это было чуждо. Никто не обнимал его кроме Папируса. Это было опасно. Это было жутко. Этот парень….       … этот парень начал плакать, сжимая его в объятиях, и, как назло, Санс согласился ничего не делать с этим пять минут. Он отсчитывал мгновения.       — Мне так жаль, — вдруг прошептал человек, и душа Санса взорвалась: как ты мог, какого черта ты пришел, я так хочу убить тебя, как ты посмел…. — Я наконец-то встретил тебя снова… Прости, я так долго не мог вернуться! — как ты мог? Как ты можешь быть здесь сейчас? Спустя столько времени? — Я нашел способ спасти всех! Спасти тебя! Наконец-то, когда я сбежал из этого чертового заточения, я сумел вернуться! Санс! Я вернулся!       … не было так долго.       Он посмел прийти, спустя столько времени. Столько страданий.       Но он пришел.       — Ф…. Фриск?       — Санс, я вернулся. ***       Преуменьшение назвать это длинным разговором.       Это заняло полтора часа. Они полтора часа сидели рядом с одной из его точек, разговаривая обо всем, что произошло за все это время. За почти пятнадцать лет.       Очевидно, что Фриск начал первым. В глазах Санса он был виноват в большой степени, и он нуждался в том, чтобы Фриск — больше не маленькое яркое Дитя, которое флиртовало со всеми направо и налево — оправдал себя в его глазах. Фриск, которому теперь было двадцать четыре, который все еще не ощущал себя определенного пола, и которые все еще был полон Решительности…. И вины. Вина волнами исходила из красной души, которую человек призвал к себе, чтобы показать Сансу честность своих намерений и слов. Фриск рассказали, как они вышли из горы Эббот, и как с момента их «исчезновения» прошло почти два месяца. Он рассказал, как они сразу же попросили о помощи, как рассказали о монстрах, запертых под землей — о мирных, добрых существах, что просто желали увидеть солнце и жить среди людей.       Голос Фриск сорвался на гневное шипение, когда он рассказал реакцию людей.       Они назвали его сумасшедшим. Они заперли их в больнице, лечат от несуществующего безумия. Они держали его взаперти, они убеждали его, что он сошел с ума, и что монстров на самом деле не существует. И единственное, что поддерживало их сознание, это обещание вернуться и редкие тонкие шрамы-напоминания о том, что это все было на самом деле. Они рассказали, как их стали накачивать наркотиками, когда поймали после четвертого побега. Как это продолжалось годами, пока одна их ошибка не обернулась фатальной неудачей — они сбежали. Было легко найти свободные души на кладбище, и они пошли за Фриск добровольно. Было намного тяжелее найти знакомый вход в Руины.       А потом их голос стал шепотом боли и вины.       Фриск рассказали, как встретили Флауви и маленького человека — Ализу. Как Флауви неуверенно встретил их, как насмешливо отреагировал на их желание выполнить обещание. Но в насмешке было меньше злобы — и больше безнадежности. Как Флауви апатично поведал, что его глаз достался какой-то собаке, и ему просто повезло найти немного магии, чтобы не умереть — даже если он получил подобный, странный облик. Они рассказали, что взяли Ализу под свой присмотр и что Флауви даже без предложения сам последовал за ними. Как они встретили Ториэль — ах, это та старая леди. Разве не чудесно узнать ее имя? — и как она едва не сожгла их. Как полубезумно она себя вела. Как едва не отравила их. Как собиралась насильно запереть. Фриск рассказали, как они рыдали ночью в осознании, как много времени прошло, и как исказилось место, что стало домом, и монстр, что был их матерью. Рыдали от истории Флауви о том, что случилось, о том, как много монстров умерли от голода, и как испортилось Подземелье.       И как это укрепило их решительность в спасении.       А потом они сбежали, оставив Ториэль позади с запиской о том, что они все исправят. И это встреча с ними…. Фриск на мгновение запнулись, прежде чем продолжить о том, как они испугались, что Санс и Папирус мертвы. И как больно было видеть, что с ними случилось.       — Как…. Как это произошло? — болезненно спросили они, прижимая Санса к себе ближе. Их рука мягко прошлась рядом с раной на черепе, вызывая магические разряды в костях.       — Андайн… Ссора…. — и как он ненавидел свою неспособность разговаривать сейчас. Как много он должен был сказать! — Давно…. Сумасшедшая…       — Она сделала это с тобой? Это…. Можно вылечить? Я могу как-то помочь?       — Это болит… Часто… Неплохо. Нельзя лечить…. Часть души…. Магия…. — он злобно зарычал зажимая руками череп. — Хочу сказать…. Много…. Сложно….!       — Не заставляй себя, Санс. Все будет хорошо. Мы найдем способ если не исправить это, тогда облегчить.       Санс хмыкнул. Это было так много времени с тех пор, как он это ощущал. Это чувство…       Он ощущал Надежду. — — - — - — - — - —       Солнце было ошеломляюще ярким и горячим. Его лучи попадали на его кости, когда Папирус держал его поперек живота с правой стороны, и его единственный видящий глаз не мог оторваться от чистых небес и яркого светила.       Они были на поверхности.       Папирус хранил восхищенное молчание, слегка дрожа от осознания того, что они действительно свободны. Его немного грязная и сильно потрепанная одежда выглядела еще хуже из-за того, что солнце позволило увидеть всю грязь на ней, но сейчас, когда он так восхищенно смотрел в небо? Он был так хорош. Его брат, который даже сейчас держал его, был так крут. И Санс был так счастлив, что его младший может увидеть это небо, это солнце, что он наконец-то обретет все, чего он на самом деле заслуживает. На его левом плече сидела обеспокоенная Ализа, которая также проникнулась моментом, восхищенно смотря на солнце после времени в Подземелье. А рядом с Сансом, почти на одном уровне глаз, стояли Фриск с Флауви на плече. Они выглядели хуже, чем в первую встречу, еще взъерошенные, несколько голоднее, но невероятно довольными и счастливыми.       О магия, они были на поверхности. Они могли больше не бояться голода. Они могут видеть солнце.       — Санс это… Что это за огненный шар наверху? — слишком тихо, как для обычного себя, прошептал Папирус, и Санс даже не постарался подавить широкую улыбку. Фриск тоже улыбались.       — Солнце…. Братан…       — Это невероятно.       Другие монстры еще не знали о том, что свободны. Но Речной человек определенно уже передает новости о смерти королевы и о том, что барьер сломан. Пока что они могли насладиться этим наедине.       Санс повернул голову к Фриск, и они тоже посмотрели на него.       — Мы сделали это, Санс, ага?       — Ты сделал… Фриск. А потом была тьма.