Но кто же мог предугадать что могут бабочки пылать

У Гарри дома была огромная коллекция бабочек в рамках. В некоторых комнатах висела всего одна рамка, в некоторых — ими были увешаны стены. Эггси это напрягало. Он понимал, что к такому возрасту, конечно, возникают странные хобби у всех, но почему именно бабочки? Хотя, признаться честно, представить что-либо другое у Гарри было сложно. А ещё Эггси пугали эти бесконечные рамки. Иногда ночью ему казалось, что эти проклятые бабочки бьются о стёкла своих настенных клеток и пытаются выбраться. И даже когда он видел, что все тельца проколоты булавками, становилось не по себе. И сложнее всего было жить в этом доме, чужом доме, человека, в которого Эггси был влюблён. Влюблён до блядских бабочек в животе, которые пытались вырваться. Эггси видел, как Гарри старательно разводил пинцетом чешуйчатые изящные крылышки и закреплял их булавками, чтобы они красиво высохли, а потом протыкал иголкой маленькое мохнатое тельце. Эггси казалось, что всех бабочек из его живота тоже понатыкают на булавки, а его самого засушат в рамочке с распоротой грудью. И поэтому он молчал. Смотрел взглядом преданного щенка, но не действовал без разрешений и команд. А после смерти Галахада его страстью к коллекционированию стали бабочки. Ножи-бабочки. Он дополнял чужое собрание своим. Хотел наполнить этими бабочками чужой живот. Отомстить. Ведь любовь никуда не ушла. Даже после смерти. И Эггси действительно позволяет себе безжалостно воткнуть в чужой живот несколько раскладных бабочек. —Больно тебе, сссука? — Он почти рычит сквозь зубы, любуясь истекающим кровью телом. —Слегка. Больнее, что ты мой праздник испортил, — Валентайн хрипло рассмеялся, захлёбываясь кровью, за что получил носком туфли под рёбра и затих. Гарри был отмщён. Но Эггси этого было мало. Месть не заполняла душу и никак не убивала дурацких бабочек. Он выл, бил стены, швырял с них рамки, разбивал стекло, а потом покупал новые и осторожно вешал на место, потому что эти рамки напоминали о Гарри и разжигали надежду, что он вернётся. Но Америка даровала подтверждение надеждам. Живой. Господи, живой. Хотелось прижаться, всхлипнуть, ругаться, бить, кричать, вновь обнимать и плакать. Живой. Но другой, тот, который ничего не помнит ни о Кингсман, ни о совместных миссиях, ни его самого. От этого осознания хочется выть. Эггси сидит в белой комнате, чьи стены изрисованы и исписаны информацией про бабочек, слушает чужие рассказы о них, а сам чувствует, как внутри что-то рвётся и, кажется, все бабочки умирают от горечи. —Признаться честно, я в детстве их очень боялся, но решил, что врага нужно знать в лицо и начал их изучать. Они своеобразны, у каждой свой узор, каждый вид красив по-своему. Я люблю бабочек, — Гарри продолжал рассказывать, но тут же был перебит. —А я люблю вас. Того вас, который вытащил меня из тюрьмы, приютил у себя дома, отвёл в секретную службу и был разочарован, что я не смог застрелить пса! — Эггси сорвался на крик, уже не в силах держать язык за зубами. — Того, который бросил меня на произвол судьбы и ушёл, перебив целую церковь сектантов под действием чипа. Я люблю другого вас, пожалуйста, очнитесь... —Да, а также отслужил, всю жизнь мечтал стать лепидоптерологом и влюбился в одно недоразумение с улицы, сделав его приличным человеком, которого не стыдно показывать на светских мероприятиях. Обучил его этикету и манерам, но так и не научил разговаривать о своих проблемах и держать язык за зубами в прослушиваемых помещениях, — Гарри растянул губы в улыбке и чуть развёл руки для объятий. — Ну иди сюда, ещё расплакаться тебе тут не хватало. —Старый придурок. — Эггси недовольно засопел, но всё-таки прижался. — И давно ты...? —Нет, твой истеричный крик. Мне кажется, я ещё и оглох теперь на одно ухо. И даже чувство бабочек в животе уже не раздражает, а приносит приятную окрылённости и тепло.