Розовая веранда

Веранда была увита буйно цветущими розами и выкрашена в розовый цвет; краска местами рассохлась, растрескалась и облупилась, выцвела на солнце, однако оттенок сохранился. Розмари ковыряла краску ногтем, откалывая маленькие кусочки, которые сыпались на пол, ей на кроссовки и на растущую под верандой крапиву. Трава разрослась так плотно, что распутать ее стебли с ветвями плетистых роз было невозможно, и садовники лишь подравнивали крапиву, не пуская ее дальше границ крыльца. А еще Миранда любила крапивный чай. И варенье из розовых лепестков, что, по мнению Розмари, было несусветной гадостью. Девушке многое не нравилось в Миранде и в этой деревне: они жили в такой провинции, что новости сюда доходили с опозданием, как и пресса, мобильная связь ловила плохо, телевизора не было, но выручали несколько радио-волн, дотягивавшихся и до их глуши. И книги; много книг. Записи Миранды об экспериментах, ее мемуары, дневники Альсины, которые Роза читала с разрешения хозяйки вместе с ее дочерьми. Не сказать, что она была слишком дружна с Бэлой, Даниэлой и Кассандрой, но кроме них в деревне не было девушек «ее круга», как выражалась Миранда. Селянки в ее представлении были грубыми, необразованными и примитивными, не достойными компании Розы, и не важно, что с сестрами Димитреску Розмари было попросту скучно. Их все устраивало, девушкам нравилось жить в замке, угождать матери, прислуживать Миранде и охотиться в предзамковых лесах, а Розе казалось, что в деревне время остановилось, и ее жизнь как будто стояла на месте. Миранда старалась, чтобы Розмари ни в чем не нуждалась, однако она не могла дать воспитаннице того, чего девушке по-настоящему хотелось. С двенадцати лет Розмари начала грезить отъездом из деревни; с двенадцати лет она ругалась с Мирандой по этому поводу. Она не хотела отпускать Розу; поначалу уговаривала, лаской и подарками старалась отвлечь ее от этой мысли, но, чем старше становилась девушка, тем сильнее накалялись их отношения. Розмари начала упрямиться, отстаивать свою точку зрения, злиться, огрызаться; в пылу ссор Миранда так же теряла терпение и повышала голос. Она никогда не била девушку, даже когда Роза ее активно провоцировала, стараясь сделать больнее, чтобы самой было не так обидно от бесконечных правил и запретов; обеим потом было стыдно, однако ни одна не желала уступать. Розмари изо дня в день напоминала, что одной только деревней мир не ограничен, а Миранда держит воспитанницу взаперти, словно пленницу; женщина возражала, что Роза слишком юна и неопытна, чтобы путешествовать в одиночку. К тому же, что она надеялась найти, зачем бежала из дома? Разве ей плохо рядом с Мирандой? Нужно только сказать, чего хочется, и она это получит. Миранда готова подарить ей все, что угодно; кроме отъезда из деревни. Девушка прерывисто вздохнула, шмыгнув носом; они снова поскандалили, и от подступивших слез жгло глаза. Розмари щурилась, запрещая себе плакать, хотя в груди ныло от злых упреков Миранды, которая называла ее неблагодарной, эгоистичной и наглой, упрекала в равнодушии и бессердечии, хотя сама вела себя, как злобная сука, которую совсем не волновали чувства Розы. Девушка была настолько сердита, что высказала это Миранде прямо в лицо и зловредно рассмеялась, когда взгляд женщины плеснул обидой; тогда ей показалось это справедливым — на удар нужно отвечать ударом, ведь Миранда сделала Розмари больно, значит, и сама это заслужила, однако сейчас, стоя в одиночестве на старой веранде, дыша сладким от аромата роз теплым, летним воздухом, девушка ощущала уколы стыда, усиливающиеся с каждой минутой. Зря она так; не только из-за того, что расстроила единственного близкого ей человека, но и потому, что если они и дальше будут ругаться, Миранда не позволит воспитаннице уехать из деревни. Сама женщина путешествовать не могла — шесть крыльев это не то, что можно спрятать под плащом, вот и не хотела, чтобы остальные уезжали; все должны были торчать в этой глуши, следить за волколаками и не давать ликанам воровать скот. Да что уж там, Розмари даже на деревенскую свадьбу не разрешили пойти! Заставили сидеть за книгами, пока Даниэла и Кассандра веселились. Роза смеялась, узнав, что рыжая дочь Димитреску соблазнила брата невесты, обрученного с дочерью соседа. Это было дурно по отношению к девушке, однако такое проявление мужской глупости веселило: парень жестоко поплатился за свою измену. Остался жив, но мухи искусали его так, что он неделю провалялся в бреду; так ему и надо, предателю. Розмари хорошо усвоила, что от мужчин редко можно ждать что-то хорошее. Моро и Гейзенберг не в счет. В горле саднило; хотелось расплакаться, но девушка была слишком сердита, чтобы позволить себе такое проявление чувств. Вот еще, будет она лить слезы из-за Миранды! Роза ни в чем не виновата; разве плохо, что ей хотелось вырываться из крохотной румынской деревеньки? Герцог мог уезжать за ее пределы, хотя тоже находился на службе у Миранды, а Розмари считалась ее наследницей, правой рукой, некоторые особо суеверные селяне считали девушку преемником их богини, но относились к Розе как к ребенку. Даже Альсина давала своим дочерям больше свободы, а ведь Миранда клялась Розмари, что любит ее, что на все готова, лишь бы она была счастлива. Как оказалось, далеко не на все. Вновь всхлипнув, девушка вытерла нос рукавом свитшота и чуть ссутулилась, услышав тихий шорох, похожий на шум волнуемых ветром листьев и газетных страниц. Шаги Миранды были тише кошачьих, но шелестели перья, перекатывался вышитый бархат, позвякивали цепочки, украшавшие маску женщины; сейчас она шла с открытым лицом, с отражением печали во взгляде, которое подействовало на Розмари словно пощечина. От навалившегося раздражения девушка скрестила руки на груди, отвернувшись от Миранды; она строптиво передернула плечами, когда женщина попыталась обнять воспитанницу и похабно сплюнула сквозь зубы, совсем как Гейзенберг, прямо в заросли крапивы, когда Миранда встала рядом с ней возле скрипучих перил, покрытых облупившейся розовой краской. — Все еще злишься? — негромко промолвила женщина; выражение ее лица было скорбным, как у католической мученицы, и Розмари презрительно закатила глаза, не удостоив ее ответом. Миранда была намного старше девушки, ученым, фактически держала под контролем всю деревню, а вела себя как героиня мыльных опер, столь любимых Моро. Почему она не пыталась понять Розу? Или, наоборот, все понимала и просто не хотела отпускать? Разве это справедливо? Все лорды успели пожить как обычные люди перед тем, как стали подчиняться Миранде, а Розмари в этом было отказано. Почему? Потому что Миранда ее вырастила? Или потому, что их отношения давно вышли за пределы не только наставнических, но и дружеских? Девушка фыркнула, поднимая воротник кофты, отворачивалась, чуть не вывихнув себе шею, но не позволяла Миранде заглянуть ей в глаза. Пусть знает, что она обижена всерьез и так просто мириться не намерена. — Роза моя, — Миранда легко коснулась локтя Розмари, — мы же это уже обсуждали и не раз. Зачем же ты так? — Затем, что твое решение меня не устроило. Неужели не понятно?! — ощетинилась девушка, стряхивая руку женщины; любого другого, крестьянина или даже одного из лордов, Матерь Миранда могла наказать за такой тон, однако к Розе было особое отношение. Ей всегда прощалось многое, и сейчас Миранда не разгневалась на подобную непочтительность, а только нахмурилась. — Мне кажется, давно стоило уяснить, что я не передумаю, однако ты продолжаешь упрямиться, хотя это ранит нас обеих. — Да? А мне казалось, что тебе наплевать, что я несчастна здесь, — взвилась Розмари. — Ты сама успела столько всего сделать, а мне ничего нельзя. Работать с Каду нельзя, спуститься к мутамицелию нельзя, даже пойти на сельский праздник не разрешаешь! — Что тебе там делать? — устало обронила женщина. — Неужели ты находишь занятными примитивные развлечения крестьян? — Ты мне вообще веселиться не позволяешь! — заявила Роза, чувствуя, как кровь прилила к щекам; она всегда краснела легко, мгновенно вспыхивала, как сухоцвет от искры; холодная сдержанность Миранды в такие моменты злила особенно сильно. — Никуда не отпускаешь! — Поэтому ты хочешь уехать? Чтобы развлекаться? — Я хочу уехать потому, что мне здесь скучно. В деревне ничего не меняется, и ты ничего менять не хочешь, тебя все устраивает. А меня — нет! Мне плохо, меня ничего не радует, я как будто брожу по кругу, а за его пределы ты меня не отпускаешь. — За его пределами опасно, — напомнила Миранда. — здесь наша семья в безопасности. Мало кто рискнет напасть на нас в нашем же доме, однако, оказавшись далеко от меня, ты превратишься в мишень. Многие захотят завладеть тобой, ведь тебя коснулся мутамицелий, ты носишь один из его даров. — Как будто я собираюсь кричать об этом на каждом углу, — фыркнула девушка, — никто ни о чем не узнает. Не караулят же меня прямо на границе деревни! — Ты недооцениваешь этих людей, — женщина покачала головой, и лучи заходящего солнца зажгли ее венец золотистым огнем, — они ни перед чем не остановятся. — Причина только в них? — мнительно прищурилась Роза. — Или ты просто не хочешь меня отпускать? — Не хочу, — честно призналась Миранда, — меня пугает мысль о расставании с тобой. Я столько лет берегла тебя, и мне… нелегко от мысли, что ты хочешь уйти. Значит, ты меня больше не любишь, моя Роза? — Не говори ерунды, — проворчала Розмари уже без прежнего своеволия, — я же не говорю, что уеду навсегда. Я хочу увидеть, как живут люди вне деревни. — Так же, как и здесь, — Матерь Миранда взяла девушку за руку; ее прохладные пальцы принялись массировать и растирать ладонь Розы, оглаживать запястье, где в голубоватых, просвечивающих сквозь хрустально-прозрачную кожу, венах бился пульс. — Люди везде одинаковы. — Тогда не будет ничего страшного, если я уеду ненадолго, верно? — Розмари лучисто улыбнулась, склонив голову набок, и поморщилась, когда несколько светлых прядок упали ей на щеку. Девушка фыркала, морщилась, пыталась их сдуть, не меняя позы, пока Миранда, не сжалившись над воспитанницей, не отвела волосы ей за ухо. Вздохнув, женщина запустила пальцы в самую гущу пшенично-белокурых локонов Розы, обхватывая ее затылок; Розмари показалось, что Миранда хотела привлечь ее к себе, чтобы поцеловать, и своенравно напряглась, намереваясь еще немного покапризничать, но Миранда в то же мгновение отняла руки, отпуская девушку, которая нервно прикусила губу. Что не так? Неужели она решила, что Роза хочет сбежать от нее? Да, Розмари утомила извечная опека Миранды, ее постоянный контроль и желание быть в курсе всех дел воспитанницы, но она просто хотела доказать женщине, что уже достаточно взрослая и самостоятельная, что ей вполне можно давать серьезные поручения, как Альсине и Карлу, и что она хочет собственный дом, свой фамильный герб и считаться не придатком Матери Миранды, а самым настоящим полноценным лордом. Нечестно, что даже у Моро власти и влияния больше, чем у Розы. — Ты так этого хочешь? — слова женщины полнились скрытой мукой; решимость Розмари дрогнула, однако девушка до конца решила стоять на своем, почувствовав, что Миранда уже и сама готова сдаться. — Хочу. Поеду учиться! Ты же рассказывала мне про колледжи и университеты? Хочу поступить по-настоящему, как обычный человек. Думаешь, кто-то заинтересуется девчонкой из румынской провинции? Нашей деревни даже на карте нет. — Я все равно не одобряю этой затеи, — помрачнела Миранда, — а ты слишком уж легкомысленно настроена. Может… стоит подождать пару лет? Ты еще так молода. — Мне скоро исполнится двадцать. У моих ровесниц в деревне уже есть дети, а я даже машину водить не умею. — Зато ты прекрасно держишься в седле и умеешь делать вскрытие, как профессиональный патологоанатом. — Ага, — Розмари скорчила насмешливую гримасу, — только ездить верхом я училась тайком от тебя, а вскрытие делала по учебнику в клинике Моро. Он вечно забывал избавиться от последствий своих экспериментов… — Каков неряха, — улыбнулась Миранда, снова потянувшись к воспитаннице, и на сей раз Роза не отпрянула, но и не подалась навстречу женщине; сама Миранда наверняка училась, не по щелчку же пальцев она стала ученой. У нее уже был запас базовых знаний, когда она начала изучать мегамицелий, и если Матерь Миранда видела Розмари своей преемницей, значит, ей нужно что-то большее, чем чтение книг и умение резать трупы. — Ты так молода… иногда я об этом забываю, — призналась женщина, привлекая к себе Розу; устроив белокурую голову у нее на плече, девушка прикрыла глаза, чувствуя, как Миранда гладила ее по волосам. — Ты единственная, кто мне перечит, — продолжала Миранда, — наверное, я плохо тебя воспитала. — Ты воспитала меня хорошо. Поэтому я не боюсь отстаивать свою точку зрения, — хмыкнула девушка, потираясь щекой; она не ласкалась, просто скула начала зудеть, как от комариного укуса, раздраженная жесткой вышивкой на одеянии Миранды, но женщина восприняла это по-своему. Тело сотрясла приятная дрожь, когда ее губы прижались к плавному изгибу шеи Розы. — Ты просто знаешь, что я для тебя безобидна, — тихо рассмеялась Миранда и вновь поцеловала Розмари, но уже за ухом, — наверное, все же стоило тебя пороть, как предлагал Гейзенберг. — Его лучше выпори, — буркнула девушка, — Альсина будет рада. — Может, показательную порку устроить? — шутливо возмутилась Миранда, обнимая Розу за тонкую талию; безразмерная футболка была завязана узлом у нее на животе, и Розмари вздрогнула, когда ладони Миранды коснулись голой кожи; впервые Матерь Миранда прикоснулась к ней как к женщине, когда Розе было шестнадцать. Это было странно, но любопытно и ужасно волнующе. В книгах было совсем не так, как оказалось на практике, однако Розмари охотно постигала азы физиологии с помощью Миранды, которая видела в девушке отнюдь не свою дочь. Розе и не хотелось быть ее ребенком; будь Миранда ее матерью на самом деле, тогда точно не видать Розмари учебы в университете. Хотя и возлюбленной ее быть непросто. Роза понимала, что их отношения весьма далеки от нормальных в привычном понимании этого слова, но разве можно ждать иного от тех, кого мегамицелий поднял на высшую ступень эволюции, откуда они взирали сверху вниз на остальных людей? Миранда вскинула крылья, сложив их за спиной, обняла Розмари покрепче, оттесняя ее к скамье, прибитой к перилам и стоящей на двух ножках. Девушка послушно попятилась, не чувствуя в себе сил на дальнейшее сопротивление; спор с Мирандой ее вымотал, и Роза была готова отложить продолжение разговора на потом, но не собиралась отказываться от своей затеи. Для того, чтобы Миранда прислушалась к ней, требовалось проявить немного чувственности, и поэтому Розмари не возражала, когда женщина, расправив на скамье свои тяжелые юбки, потянула ее к себе, усаживая на колени. Роза тот час же почувствовала себя девчонкой, маленькой и беззаботной, и невольно сжала колени, ощутив пальцы Миранды у себя между ног. Рука женщины скользила вдоль по шву джинс, чуть надавливая, а вторая ладонь накрыла грудь Розмари, большим пальцем накрыв торчащий сквозь тонкую болотно-зеленую ткань сосок. — Я так надеюсь, что ты передумаешь и оставишь свою безумную идею отъезда, — в голосе Миранды появились бархатистые, урчащие нотки; продолжая гладить Розу между ног, она прижалась щекой к ее груди, потерлась, прихватила сосок губами прямо через футболку, пачкая ее слюной. — Неужели у меня не получится тебя переубедить? — А у меня? — спросила Розмари, дерзко вскинув подбородок; она ерзала, чуть подкидывая бедра, тянулась к ласковым пальцам женщины, чья ладонь ложилась ровно на ее промежность, словно была создана специально для нее. Миранда сжала ее лобок, забирая его в горсть, и Роза сжала колени, невольно вскидывая ноги, чуть не соскользнув на пол. Миранда удержала ее под живот, расставила ноги шире, устраивая на них девушку, и повела плечами, сбрасывая одеяние. Расшнурованное, оно соскользнуло, оголяя выступающие ключицы женщины, жилистую грудную клетку и небольшие груди с крупными однако сосками цвета лепестков шиповника. Розмари хихикнула, обводя губы языком; она знала, что Матери Миранде нравилось больше всего, и как ее любимая малышка была готова радовать женщину. Когда девушка прильнула ртом к ее груди, Миранда задохнулась, запрокинув голову; ее крылья мелко дрожали, колотясь о перила веранды, стряхивая с нее хлопья старой краски. — Ох, моя роза… — простонала Миранда, пока Розмари сосала ее грудь; она облизывала сосок, сжимала его губами, покусывала и тянула, не жалея слюны, которая стекала по мраморно-белой коже женщины. — Ну, как же, как же мне тебя отпустить? — Ты же хочешь сделать меня счастливой? — девушка отстранилась на секунду, чтобы слегка подуть на твердый, потемневший сосок. — Если ты меня любишь, то отпустишь. — Люблю, поэтому не хочу отпускать, — аккуратно придерживая голову Розы, Миранда принялась укачивать ее, словно младенца; посасывая сосок, будто сахарный леденец, девушка мяла в ладонь вторую грудь Миранды, задыхавшейся в тени плетистых роз. — Но… я подумаю об этом. Хотя и не могу пока ничего обещать. Розмари, не отрываясь от груди женщины, торжествующе улыбнулась; это прорыв, определенно, однако до полной победы еще далеко. Но ничего, она еще настоит на своем. Сколько можно прозябать в деревне? Если мир за ее пределами окажется так же хорош, как Роза себе представляла, то она не вернется в румынскую глушь; пусть лучше семья уедет вслед за ней; придется очень много работать, чтобы убедить Миранду оставить насиженное место и свой драгоценный мутамицелий, который прекрасно существовал веками до своего обнаружения, но Роза самоуверенно считала, что ее убеждения окажется достаточно для Миранды. Ей давно пора отпустить Еву; у Миранды теперь есть живая Розмари со своими желаниями, мечтами, потребностями. Они куда важнее призрака давно погибшей девочки, не так ли?