Молчание

Гарак смотрит на Башира, следит за всеми переливами его эмоций, ярких, волшебных и исключительно занимательных эмоций, которые отражаются в его глазах, и понимает: Башир не понял ровным счетом ничего. Вообще ничего. Ни слова. Конечно, для Гарака это вполне привычно, и он уже давным-давно смирился. Вернее, ему это даже нравится. Эта четкость эмоций, восприятия, эта некоторая... топорность в распознавании мира. Полутона и недосказанность от Башира скрыты так же, как от солнца — темная сторона планеты. В этом нет ничего плохого. Гараку действительно это нравится. Это непривычно, это необычно, это завораживает. Воспринимать слова прямо, без скрытых смыслов, — сам Гарак разучился это делать годы назад. Или, возможно, никогда не умел. Его никогда не учили честности, никогда не учили тому, что слова могут означать именно то, что они означают, и ни оттенком больше. За любым словом стоит куда как больше, за любой фразой — целый мир, целая вселенная оттенков, интонаций, различных трактовок. Гарак, наверное, не осознает даже в полной мере, что слова значат на самом деле, каково их официальное прочтение. Это было недоступно для его сознания. Но ему пришлось научиться воспринимать их в такой, новой для него форме, потому что иначе они с доктором увязли бы в невероятной чехарде недопонимания. В недопонимании, на взгляд Гарака, тоже нет ничего плохого, оно придает определенную остроту и дает держать в тени собственное «я», которое совершенно необязательно никому показывать. Или, по крайней мере, не было ничего плохого. Потому что когда Башир смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых читается восхищение и восторг, Гараку хочется сбавить обороты и проверить: что будет, если он даст узнать себя чуточку лучше. Что будет, если он позволит Баширу увидеть себя настоящего. Он открывается кусочек за кусочком, потихоньку, каплю за каплей, потому что боится, что пойдет отторжение. Что восторг из глаз начнет пропадать. Что очарование невозможно будет удержать, если узнать его лучше. Гарак уверен совершенно точно: его, с его историей, с его прошлым, с его личностью, принять невозможно, поэтому ему остается только строить одну фантазию за другой, придумывать одну реальность за другой, и не повторяться, ни за что не повторяться, потому что тогда кто-то может посчитать, что эта ложь — правда. Хотя она таковой не является. Даже правда, как иногда думает Гарак, не является правдой, это лишь еще одна выдумка, но в этот раз — реальности, в которой они все живут. И все равно он не может удержаться и не поэкспериментировать. Вначале правда простая, совершенно обычная. Любимый цвет, любимый вкус кофе, любимая книга, любимая передача. Это все можно в любой момент сменить, приукрасить, исправить, прикрыть правду, занавесить ее чем-то более красочным. Но Башир продолжает смотреть на него глазами, полными восторга, и начинает пользоваться этой информацией. И Гараку слишком это нравится, чтобы что-то менять. Башир, кажется, делает это не специально, но он своим вниманием, пусть оно периодически бывает совершенно нелепо, умудряется доставлять Гараку такое удовольствие, которое он не получал, наверное, никогда, и это заставляет Гарака к нему привязываться. Привязываться настолько, что он начинает раскрываться дальше. Он начинает выдавать факты своей биографии — невинные и не очень, — постепенно, один за другим, внимательно следя за реакцией и готовый в любую секунду сдать назад. Придумать что-то. Выкрутиться. Но ему ничего не надо делать, кроме как продолжать рассказывать, потому что Башир внимательно слушает, реагирует, и на его лице никогда не появляется ни капли отвращения или негатива, направленного на Гарака. У него все: изумительно, восхитительно, невероятно. Башир может восхищаться каждой историей, которую Гарак рассказывает, и это заставляет его сердце сжиматься. Это заставляет его привязываться к доктору сильнее, боясь того, что происходит, потому что такого не происходило никогда. И все же... Гарак не может избавиться от любви приукрасить действительность. Что толку от правды, правда скучна, правда не ведет ни к чему хорошему. Особенно если ты задумываешься о том, о чем никогда и не думал раньше. Особенно если дело касается всей твоей (и не только твоей) дальнейшей жизни. В этом есть что-то пугающее, первобытно пугающее, а Гарак никогда не считал себя смельчаком. Поэтому он говорит какими угодно намеками, не в силах высказаться прямо, и Башир — какое удивление — его совершенно не понимает. Поэтому он совершенно искренне восхищается: — Но, Гарак, это же так... так здорово, если в вашей культуре так ценится семья, отношения, это так... это правда здорово, — он почти не заикается и рассказывает о своих родителях, потому что они давно перешли на ту стадию отношений, когда можно спокойно рассказывать друг другу что угодно, и Башир с удовольствием этим пользуется. И пользуется Гарак, внимательно слушая его и запоминая все, включая то, как взлетают у доктора брови, или то, как изгибаются в улыбке губы. И понимает, что попытка намекнуть на что-то и навести на мысли — провалилась. Провалилась на корню. Точно так же проваливается попытка Гарака на что-то намекнуть, когда они оказываются на чужой свадьбе, а перед этим — Гарак помогает Баширу с костюмом, оглаживает лацканы и стряхивает невидимые пылинки с плеч. А еще проговаривает со своими любимыми интонациями ему на ухо, как бы подобный костюм пошел Баширу на его собственной свадьбе. Башир кивает и улыбается, неуверенно говоря, что ему еще об этом думать рано. И вообще, что это ты, Гарак, решил таким озаботиться. У Гарака в каюте давно осели некоторые вещи Башира, потому что тот либо забывал, либо принес, чтобы держать под рукой, но, наверное, это ничего не значит. Гарак думает, что это безнадежно. Что, наверное, Башир не может быть настолько наивным и слепым, а, значит, действительно думает, что ему рано, и уж точно не задумывается ни о каком их совместном будущем. И что подталкивать его куда-то — бесполезно. И что стоит обо всем забыть. Но потом Гарак вспоминает, что его доктор никогда не понимал намеков. И все равно не может заставить себя сделать хоть что-нибудь, чтобы прямо заявить о своих намерениях. Он готов мяться целую вечность, а потом, возможно, еще одну, если он сможет провести ее рядом с Баширом, — и это осознание пугает его еще сильнее. Он не ожидал встретить в своей жизни того, с кем будет готов прожить остаток своих дней. Он не ожидал встретить в своей жизни того, с кем готов поделиться хоть чем-то, и уж тем более — всем тем, чем он уже успел с доктором поделиться. Он не знает, что с этим делать. Разве что в омут с головой и... — Гарак, — зовет Башир, немного помявшись, когда они полулежа смотрят какую-то чушь, которую крутят на развлекательном канале станции. — Ты хочешь мне что-то сказать. Гарак удивленно смотрит на него, а потом понимает, что да — хочет. Что доктор говорит именно о том, о чем он сам думает почти что постоянно. — Хочу, — подумав, говорит он. И замолкает. Замолкает безнадежно, утопая в собственных мыслях и понимании, что все равно не сможет произнести этого вслух. Башир ждет и молчит, поглаживая его по ладони пальцами, и Гарака это немного успокаивает. Он думает, что Башир уже привык — ждать, пока он соберется с силами, соберет свою смелость, чтобы позволить себе сказать что-то, что действительно является правдой. Башир бывает удивительно терпелив. — Я видел кольцо, — не дождавшись продолжения, говорит Башир. А может, он не ждал продолжения, а просто вспомнил этот факт. С Баширом никогда не знаешь наверняка. Впрочем, Гарак не может даже надеяться, что он не свел это «ты хочешь мне что-то сказать» и «кольцо» вместе. — Ты в курсе, — снова не дожидаясь, что Гарак что-то скажет, продолжает он, — что Кварк делает ставки, когда мы съедемся? Гарак анализирует ситуацию и почти что панически ощущает приближение чего-то… грандиозного. У него предчувствие на такие вещи. Интуиция. Его позвоночник словно прошивает разрядом тока, а гребни на шее начинает едва заметно покалывать. — Разумеется, мой дорогой доктор, я в курсе, — протягивает он аккуратно, стараясь забить многословностью эту всколыхнувшуюся в груди панику. Башир поднимает на него лицо, глядя совершенно незамутненно и спокойно. С интересом. Гараку хочется сглотнуть и куда-нибудь сбежать. — Так когда? Кольцо, кстати, красивое. И подходит. Я уже примерял. И Гараку хочется только рассмеяться и, немного, возмутиться, потому что он не любит, когда в его вещах кто-то копается, но... «Так когда?» Это все, что он может сказать? — И съедемся мы раньше свадьбы, — уверенно тянет Башир и расплывается в идиотской и широкой улыбке, выворачиваясь в его руках так, чтобы было удобнее на Гарака смотреть. — И скажи уже хоть что-нибудь, потому что иначе я тебя укушу. Гарак на это только блаженно прикрывает глаза, тоже улыбаясь. Кажется, молчать у него получается более выразительно, чем говорить. Кажется, это получается более правдиво, и, кажется, это действительно до конца дней — если вместо намеков твой доктор понимает твое молчание.