High in the halls of the kings who are gone
Jenny would dance with her ghosts
The ones she had lost and the ones she had found
And the ones who had loved her the most
Танец — одно из величайших искусств мира, не принадлежавших только человеку. В более прозаичном смысле всё живое относится к нему, позволяя быть увлечённым в свой круговорот. Человечество по своей натуре, начиная от мифов и религии и заканчивая эстетическим вкусом, превозносит умение танцевать в абсолют. Ирония заключается в том, что, столь незаурядная и неподвластная многим сила, черпает себя из живости, энергичности и грациозности. И люди, подвластные своей природе, любят ограничивать самих себя в разных вещах. Балет представлял из себя сложный, отточенный до автоматизма механизм, одновременно переплетающийся с человеческим телом, душой и эмоциями. Все люди, которые когда-либо притрагивались к этому искусству, знали, что эйфория движений мимолетна и скоротечна, подвластная времени и возрасту. Но её случай был исключением. Одетта была некогда прекраснейшей балериной, теперь лишь уборщица в безмолвном и каменном Гранд-Опере. Завидовала ли она, что переливы бриллиантовых люстр и разноцветных стёкол теперь сверкают не для неё, участницы торжества на сцене? Нет, всё ей кажется теперь какой-то жестокой бутафорией. Любая балерина понимает, что с возрастом её карьера окончится. Тем не менее, Одетта ощущала себя скорее птицей, которой, дав на мгновение выпорхнуть из гнезда, отрезали крылья. И всё же, даже уборку она делала пластично, чувствуя вибрации своего тела и ощущая деревянную швабру, её немого партнера. Временами ей казалось, что шрамы на душе и теле болели меньше положенного.***
The ones who'd been gone for so very long
She couldn't remember their names
They spun her around on the damp old stones
Spun away all her sorrow and pain
Луи Мерант. Как много смысла в этом имени для любого парижанина, клянущегося, что понимает мир с обложки дорогого журнала. Луи Мерант. Как сильно содрогаются юные дамы, не желая сталкиваться с этим циничным и хладнокровным балетмейстером, их учителем, разбивающим мечты и грёзы. Луи Мерант. Как мало смысла значит это для него самого. Он знал Одетту и до несчастного случая на сцене. Роскошная балерина, которая жила балетом. Наверное, одна из тех, кто до глубокой ночи практиковалась во мрачных залах оперного театра. Балетмейстер помнит, как хотел бы исполнить с ней танец, для совместной партии мечта казалась слишком дерзкой. После трагедии он так и не осмелился найти в себе силы подойти, внутренне смущаясь раз за разом, когда их взгляды пересекались на мгновение. Но снаружи он все ещё холоден, как лёд. — Я обеспокоен тем, что сюда попадает с каждым годом всё больше бездарных девиц, — из года в год повторяет заученную фразу. Его ученицы ненавидят его, а он ненавидит себя за то, что ищет в их движениях грацию Одетты.***
And she never wanted to leave, never wanted to leave
Never wanted to leave, never wanted to leave
Кто бы мог подумать, что с появлением одного яркого солнца в Париже, может кардинально измениться жизни стольких людей? Фелис. Луи Меранта ужасало в ней абсолютно всё: от движений до исполнения. А затем беспокоила постепенная схожесть движений с Одетт. И вот, новая восходящая звезда отгремела свой дебют, погружая ещё надолго во мрак просторные залы с расписными потолками. В этом мраке остаются лишь потерянные. — Тебе не стоит этого делать, — довольно громко, заставляя вздрогнуть, произносит балетмейстер. Никакого приветствия. — Что именно? — хмыкает Одетта, — мыть или танцевать? Она чувствует себя уязвлённой, что её увидели за неосознанной привычкой, но достаточно равнодушной, чтобы никак не отреагировать на это. — Глупости, танцуешь ты отлично. Луи мягко взял её за руку, заставляя отпустить швабру. — Тебе она не нужна. — Я недостаточно пластична. Он скептично хмыкает. Мужчина легко направляет её, делая Одетту ведомой в их танце. Полная тишина огромного здания вовсе их не смущает, скорее, придает таинственности и уюта в темноте, которая скроет их от лишних глаз зевак. — Это не балет, — с какой-то долей горечи произносит она. — На балете свет клином не сходится. — Странно это слышать от балетмейстера. — Надеюсь, ты никому об этом не скажешь! — даже в полумраке видна его беззлобная улыбка. Одетта позволяет себе улыбнуться тоже. Она чувствует себя по-настоящему живой, позволяя себя одурманить запаху мужского парфюма и тихому голосу партнера. И все беды как-то сами по себе рассеиваются. Некогда её спутниками были лишь отягощающие воспоминания, но теперь она чувствовала что-то другое поселилось в её душе — надежда. Они кружились в незамысловатом танце, который отнюдь не был роскошным. Но по-своему красивым. Луи, критиковавший каждую ошибку своих учениц, игнорировал сбивчивый ритм Одетты из-за травмированной ноги. Одетта, едва успевающая за мужчиной, чувствовала себя вновь настоящей балериной. Они снова на сцене, но, вместо восхищения людей и блеска славы, лишь сбивчивое дыхание друг друга. И этого достаточно. — Всё будет теперь хорошо, — разрушая приятный дурман, нарушил тишину Луи, — нет, правда! Я... Одетта прервала его беспочвенный поток мыслей, поцеловав мужчину. Меньше всего ей хотелось слушать то, что очевидно для всех. Балетмейстер мягко прижал её к себе, запуская длинные пальцы в черные локоны. Его речи о том, что он обеспечит ей достойное будущее явно стоит подождать. Убрав руку с щеки Луи, женщина отстранилась. — Успокоился? Он, не осмеливаясь нарушить созданную Одетт тишину, улыбнулся, еле заметно качнув головой в знак согласия. — Тогда я хочу ещё. И Луи покорно положил ей руку на талию, вновь растворяя их во мраке величественного здания Гранд-Оперы, где и ночью, и днем царствует людская душа. Танец — такой дикий ритм жизни. Но всё же без рамок.They danced through the day and into the night
Through the snow that swept through the hall
From winter to summer then winter again
Til the walls did crumble and fall