***
Изуку кричит. Изуку давится слезами и воздухом. Ей больно. Адски больно. Кажется, будто живот режут изнутри, кромсают осколками стекла. Следующие толчки не менее болезненные, чем первый. Ее снова режут, снова кромсают на куски, разрывая изнутри. А Шигараки упивается. Ее криками, рыданиями, ужасом, что застыл в изумрудных глазах. Гримасой боли, отпечатавшейся на девичьем лице. Немым вопросом «почему я?», на который они оба знают ответ. А еще ее телом. Таким юным, чистым и теплым. Еще не искушенным плотскими утехами и грязными играми взрослых. От нее даже пахнет чем-то домашним и очень-очень вкусным: кажется, сладкими яблоками. Шигараки глухо порыкивает, утыкаясь кончиком носа ей в ключицу. А еще внутри нее чертовски приятно — горячо, узко и просто превосходно. На секунду он вытаскивает член, размазывает немногочисленную смазку с кровяными разводами по всей длине, и снова входит, грубо толкаясь до самого упора. Изуку сухая, но так ощущения даже ярче. Мидория под ним уже не плачет и не кричит, только болезненно стонет и иногда тихо всхлипывает, когда Шигараки покусывает ее груди или плечи. Томура ухмыляется, когда понимает, что уже не ощущает никакого сопротивления, и отпускает девичьи запястья, перемещая руки ей на талию. Он гладит худые бока, сжимает бедра до синяков, слегка приподнимая копчик, двигается грубо и резко, головкой упираясь в шейку матки. Изуку слегка подрагивает, но лежит тихо и практически не оказывает сопротивления, если не считать тихого поскуливания и ее ладошек на его собственных руках. Она пытается сжаться, но делает себе только хуже, когда и без того узкая, сильнее сжимает его изнутри. Шигараки наращивает темп, входя и выходя все резче и быстрее, чувствуя, как приближается долгожданная разрядка. Еще пара толчков, и он глухо стонет, запрокидывая голову назад и изливаясь внутрь. Изуку дергается. Она чувствует внутри себя что-то жидкое, теплое и противное до ужаса. Она не глупая и понимает, что конкретно она чувствует. И от этого страшнее вдвойне. Томура выходит, и с губ Мидории снова срывается тихий стон. Девушка смахивает выступившие слезинки с глаз и отворачивается, ложась на бок. Пытается сжаться, прижав коленки к груди. Внутри непривычно пусто, копчик и низ живота отдают тупой болью, запястья и спина саднят, а укусы неприятно щипят. Изуку чувствует, как пальцы Шигараки аккуратно обхватывают одну из ее ног и снова раздвигают их, оглаживая внутреннюю сторону правого бедра и размазывая по ней кровь со спермой. Омерзительно. Тошнотворно. Ей противно, но она только жмурится, пряча лицо в руках, когда чувствует, как мужское тело склоняется над ней, а чье-то горячее дыхание опаляет ей ухо. — Хорошая девочка, — слышит Мидория и кусает губы. Шигараки ухмыляется, оставляя на ее плече болезненный поцелуй-укус, и отстраняется. Изуку вздрагивает, так и не посмотрев на него, но слышит, как тот начинает одеваться и спустя минуту встает с кровати. Но на этом ее кошмар не заканчивается. — Ты изверг, Шигараки, — констатирует другой злодей, подходя ближе. На лице у Даби плотоядная ухмылка, а голубые глаза горят холодным огнем, оценивающе скользя по обнаженному девичьему телу. И точно так же, как и Шигараки, Даби оно нравится. — Она твоя, — бросает голубоволосый и, последний раз взглянув на разбитую девушку, выходит из комнаты, оставляя тех двоих наедине. Изуку сглатывает, когда слышит, как дверь в помещение захлопывается. Матрац сзади нее проседает под тяжестью злодея и Мидория чувствует, как чужие руки обхватывают ее за талию и тянут к себе. Слезы начинают течь с ее глаз с новой силой. — Нет, — осипшим голосом просит девушка, когда ее спиной прижимают к груди злодея. — Пожалуйста. — Тихо-тихо, — почти что успокаивающе шепчет Даби, осыпая поцелуями ее плечи и щеки, все еще удерживая девушку поперек талии и за подбородок. — Мне не нравится, когда ты плачешь. Но Изуку плачет. Плачет еще сильнее, не взирая на слова брюнета, когда он усаживает ее на кровать к себе лицом и встает перед ней во весь рост, обнаженный по пояс и со спущенными штанами, крепко удерживая ее за волосы. — Открывай ротик, куколка, — приказывает ей Даби, надавливая на нижнюю губу девушки. Мидория всхлипывает, поднимая помутневшие глаза на злодея. И ее кошмар начинается по новой.***
Изуку старается дышать как можно тише и медленнее, ведь даже такое простое занятие приносит неимоверную боль. Этот кошмар длится уже несколько недель. Первую неделю к ней каждый божий день приходил Шигараки, иногда Даби, и они брали ее. Иногда по-отдельности, иногда вместе и по очереди. Но также грубо и бесцеремонно как в первый раз. Потом походы уредились до нескольких раз в неделю, что давало ей хотя бы пару выходных, чтобы отвлечься от этого ужаса. Но даже это не мешало ей дергаться от каждого случайного шага или глухого выкрика, доносящегося из-за двери. Ей хотелось умереть, когда Шигараки сделал это с ней впервые, и ей все еще хочется умереть, когда кто-то из них приходит к ней в очередной раз, чтобы снова воспользоваться ею. Но каждый раз, когда кто-то из них приходит к ней, оба, находясь в экстазе, шепчут, какой переполох творится за стенами этого убежища, как ее там ищут и не могут найти. И Изуку верит в это. Ее ищут. Ее спасут. Ей просто надо дождаться. Если она покончит с собой сейчас (что мало вероятно, ведь в комнате опаснее ложки ничего не бывает), то все усилия героев будут напрасны. А какого будет ее матери, которая, наверное, там от переживаний все слезы выплакала? Поэтому Изуку только тихо шипит, когда пытается встать с кровати, и шатаясь, медленно плетется в ванную. Она стоит под душем достаточно долго, смывая с себя их прикосновения, укусы и следы. Изуку направляет струю воды на бедра, подавляя приступ тошноты и даже не пытаясь смыть семя Даби в ручную, просто ожидая, пока вода сама размягчит засохшую сперму и очистит кожу. Когда она заканчивает водные процедуры, то быстро вытирается, обматывается в белую простыню и идет обратно в комнату. И застывает, так и не выходя полностью из ванны, когда видит на кровати развалившегося Даби. — Привет, куколка, — хмыкает злодей, с широкой ухмылкой наблюдая за тем, как апатия на бледном лице девушки сменяется страхом и болью. «Какая милота» — думает он, пальцем подзывая девушку к себе. — Я принес тебе поесть, — старший указывает на поднос на тумбе, а потом достает из кармана плаща рулон серой бумаги, махая им перед девушкой. — А еще смотри, что пишут про тебя. Это сегодняшняя статья. Изуку широко распахивает глаза. Даби про себя отмечает, что они кажутся больше на фоне ее исхудавшего лица и пропавших щек. Тем временем Изуку осторожно берет у злодея распечатанную статью из интернета и жадно принимается читать ее содержимое. « 22 июля пропала без вести ученица академии Юэй Изуку Мидория…» Изуку чувствует, как в глазах начинает неприятно щипать, и выдыхает, начиная хлопать ресничками, чтобы не заплакать. «Как долго я тут?» — навязчивая мысль мелькает в голове у девушки, и она, быстро пробегаясь взглядом по содержимому, опускает взгляд в конец страницы, чтобы увидеть сегодняшнюю дату. «Дата — 9 августа, 20ХХ года.» Уже почти три недели. Изуку сжимает в руках распечатку, на секунду уходя в свои мысли и чуть не роняя простыню. Она вовремя приходит в себе, когда ткань спадает, оголяя ее плечи. Только не перед Даби. — Извини, милая, но сначала ты должна поесть, — игриво бросает злодей, тяня ее на себя и заставляя безвольной куклой плюхнуться на кровать. — Ты и так плохо кушаешь последние две недели. Изуку поджимает губы, про себя отмечая, что не хотеть есть в ее моральном и физиологическом состоянии — нормально. Но молчит, покорно принимая поднос с едой из рук брюнета и усаживаясь нормально, на край кровати, чтобы быть как можно дальше от злодея. На удивление кормят ее тут не так плохо, как можно было бы ожидать от злодеев. На ее подносе стоит чашка с рисом, тарелка с кусочками отварной курицы, чашка горячего бульона и небольшая миска с салатом. А еще Даби принес ей графин с водой. Изуку берет в руки чашку с бульоном, осторожно дует и преподносит ее к губам, делая маленький глоток. И тут же ставит ее обратно на поднос, чувствуя легкое головокружение и тошноту. Девушка отворачивается, тяжело дыша, и даже встает с кровати, на ватных ногах направляясь в ванную. — Я же сказал, что ты должна съесть все, — за ней в ванную заходит недовольный Даби, пальцем указывая на полный поднос. Но Изуку его не слушает. «Сегодня уже 9 августа» — вспоминает девушка и начинает мелко подрагивать. Страшная догадка тут же проскальзывает в ее голове. «Симптомы сходятся» — думает девушка, пока паника внутри нее нарастает и не вырывается наружу в виде нервного всхлипа. Даби же хмуро наблюдает за девушкой, которая присела на колени на кафель, одной рукой придерживая простыню, другой — уперевшись о бок унитаза. «Не может быть…» — мелькает в голове у злодея и он присаживается рядом с девушкой, намереваясь спросить у нее об этом. Но не успевает… Однако догадки обоих все равно подтверждаются, когда Изуку, кашлянув, высвобождает содержимое желудка в унитаз.***
Изуку снова ощущает тот ужас, который ей довелось испытать в первый день. Но теперь этот ужас обусловлен не страхом за нее — ей уже все равно на себя — а за ребенка, которого она носит под сердцем. Изуку содрогается в тихих рыданиях, сворачиваясь в клубочек и обнимая себя руками. Ее ладошки изредка ложатся на еще плоский живот и девушка почти ничего не чувствует. Но ошибки быть не могло. Она точно беременна. Сегодня 9 августа, у нее задержка пять-шесть дней, ее постоянно тошнит и рвет почти что при каждом приеме пищи. Изуку неглупая и сопоставить симптомы для нее не составило труда. К тому же, ни Шигараки, ни Даби не использовали презервативы, когда насиловали ее, еще и кончая внутрь при этом. Изуку тихо застонала, задыхаясь от обиды и отчаяния. Что ей теперь делать? Как ей быть? Убьет ли ее Шигараки, узнав, что она беременна? Продолжат ли они ее насиловать в ее положении? Изуку не знает. И это незнание было страшнее всего. — Мамочка, пожалуйста, — чуть ли не в бреду шепчет девушка, сворачиваясь в кокон из одеял, будто бы пытаясь укрыться от мира. Горячие слезы текут по бледным щекам, худые руки сильнее сжимают одно из многочисленных одеял, но постепенно женские всхлипы затихают. Через какое-то время Изуку проваливается в тревожный сон. Этой ночью ей снова снятся кошмары.***
Изуку уже не помнит, когда в последний раз была за пределами этой комнаты. Ей кажется, будто она начинает сходить с ума. Она давно потеряла счет дням, она не знает, какой сегодня день недели или число, единственный ее ориентир — настольные часы и окно в никуда. Изуку вздрагивает, сильнее укутываясь в кофту, и встает с кресла, подходя к окну и закрывая его. Затем берет одно из одеял, стелет его на подоконник и усаживается на него, начиная взглядом сверлить окно. Это был всего-навсего второй этаж, и она бы давным-давно сбежала, спрыгнув оттуда без задней мысли, если бы окно не было зарешечено. Сегодня погода более пасмурная, небо хмурое, и Изуку кутается в самую теплую одежду, которую ей дали, поверх укрываясь одеялом. А возможно ее организм просто стал чувствительнее из-за беременности, и она выдумывает этот холод. А может уже давно наступила осень, судя по опадающим желтым листьям. Изуку облокачивается боком об прохладное стекло, стеля между ним и собой одеяло, поджимает коленки и кладет руки на уже чуть выпуклый живот. Шигараки не стал посылать ее на аборт, когда узнал, что она беременна, решив оставить ребенка, и Изуку это пугало даже больше. Значит… ему изначально нужен был ребенок? Почему тогда от нее? Почему не от другой девушки — более сильной, с хорошей причудой? Чего он добивался, похищая ради этой цели ее — бесполезную, беспричудную Деку? Изуку снова не знала ответа на этот вопрос. Но одно она знала точно — она не даст своего ребенка в обиду. Она защитит его, как защищает свое чадо любая мать, а ее мама… Изуку не сомневалась, что это разобьет ей сердце, что она будет плакать, но в конце концов смирится с тем, что сделали с ее дочерью, и примет его. И тогда никакие злодеи больше не тронут ее и ее малыша. Изуку невольно сжала краешек одеяла. Только бы выбраться отсюда. И сбежать туда, где ее не найдут.***
Спасение пришло неожиданно. В тот день она снова сидела у окна, иногда отвлекаясь на книги или распечатанную статью за 15 августа уже какой давности, и вдруг вздрогнула, заметив в окне замелькавший силуэт незнакомца. Она никогда не видела Лигу Злодеев в живую, не считая Даби и Шигараки, только знала их голоса. И стоило ей увидеть чей-то силуэт в окне, Изуку спешно вскакивала с подоконника, уходя в глубь комнаты. Но в этот раз силуэт не был похож ни на один знакомый. Хотя Изуку точно знала, что видела его где-то. Только где? Девушка нахмурилась, напрягая память. Однако, вспомнить ей не дали. Как и открыть окно, чтобы попросить о помощи. В комнату ворвался злой и растрепанный Шигараки, заставляя Мидорию в страхе обернуться, позабыв о том силуэте. Изуку ужаснулась, стоило ей посмотреть на злодея: одежда была разорвана, он был ранен и запыхался. Но самым страшным был его взгляд — кровавый, дикий и яростный. — Герои нашли тебя, — хмыкнул Шигараки, злобно скалясь и приблизившись к Мидории, которая застыла, впав в шок от такой новости. Изуку приоткрыла рот, не зная, как реагировать, пока в голове пульсировала одна мысль — «герои нашли меня». Спустя столько времени… они правда пришли. Изуку пробрал тихий смешок, который постепенно перетекал в глупую улыбку. Она не зря надеялась, не зря ждала! Они правда нашли ее и сейчас спасут, вырвут из лап этого кошмара, вернут домой, маме. Девушка прикрыла рот, чувствуя, как сердце снова радостно затрепетало только об одной мысли о доме, и даже не заметив, как по щекам снова потекли две прозрачные капли. Но это заметил Шигараки. И он явно не был от этого в восторге, как и от того факта, что их убежище раскрыли. — Рано радуешься, — прошипел злодей, сжимая тонкую шею и надавливая на пульсирующую жилку. Изуку испуганно ахнула. Она и не заметила, как он приблизился к ней на достаточно близкое расстояние, как схватил за шею и развернул к себе спиной, вторую руку положив ей на живот. Девушка в ужасе расширила глаза. На руках у Шигараки не было перчаток. Изуку успевает только вскрикнуть. А потом снова становится больно. Еще больнее, чем в первый день.***
— Ее нет, — отвечает Даби, когда ему уже в четвертый раз задают один и тот же вопрос. — Она мертва. Он в тюрьме, закованный в самую крепкую капсулу, в которую помещают особо опасных преступников, ему уже десять минут подряд задают один и тот же вопрос, и он уже десять минут дает им один и тот же ответ, выдавая краткое «она мертва». — Ее трупа не обнаружили, никаких улик тоже нет, — говорит ему один из допрашивающих — Сотриголова — и Даби закатывает глаза. Если честно, в любой другой раз он бы вышел из себя еще на второй минуте, но сейчас ему уже… все равно. У него просто нет сил злиться и что-то внутри болезненно обрывается, когда он в очередной раз говорит «она мертва». — Шигараки убил ее, — поясняет брюнет. — С помощью причуды. Все верно. Он сам видел, как ее убивали. Шигараки убил ее как раз к тому моменту, когда герои ворвались в их логово, начиная потасовку. Шигараки убивал ее, когда эти олухи были еще снаружи и у них еще был шанс спасти девочку, которую они искали долгих четыре месяца. Изуку кричала, кричала как никогда раньше и плакала, захлебываясь слезами, когда Шигараки убивал ее и ребенка. Она вырывалась еще отчаяннее, зная, что за окном стоят герои, и разрывалась от боли и страха за своего ребенка, пока Шигараки держал руки на ее животе и шее. А Шигараки убивал ее. Медленно. Мучительно. Стиснув зубы и сморгнув одну-единственную слезинку, которая не ускользнула от взгляда Даби. Наверное потому, что он убил Изуку и ребенка. Своего. А может и его. Неважно. Шигараки убил их. А он ему позволил. И сейчас они мертвы — что Изуку с так и не родившимся малышом, что Шигараки. Даби нервно смаргивает, когда его снова дергают и задают следующий вопрос: — Тогда где ее тело? — на этот раз его спрашивает сам Всемогущий и испытующе смотрит на него. Даби смотрит на него в ответ. — У меня есть прядь ее волос в правом внутреннем кармане моего плаща, — отвечает брюнет. И он не врет. Он сам когда-то «отжег» прядку с ее длинных, густых, волнистых волос, спаял кончик и положил карман, храня его на подобии «оберега». Он сделал это то ли в первый, то ли на второй день, пока волосы девушки еще не утратили свой природный блеск и сладкий аромат. Сейчас же от ее волос осталась лишь горстка праха. Как и от всей Изуку. Брюнет хихикнул от этой мысли. Ему показалось это и забавным, и грустным одновременно. — Попрошу вас быть более серьезным, — одергивает его следователь и смотрим на него с неодобрением, но Даби только хмыкает. Он обводит взглядом детектива, следователя, Всемогущего и Сотриголову, которые также участвовали в операции. — Вы могли бы хотя бы похоронить ее тело, если бы поторопились тогда, — бросает Даби, замечая, как хмурится Всемогущий и мрачнеет Сотриголова. — Она умерла быстро, но это были самые болезненные три минуты в ее жизни. — Тебе есть, что еще сказать? — спрашивает детектив и испытующе смотрит на брюнета, его лицо не выражает ничего. — Перед смертью она звала маму и Вас, — Даби переводит взгляд на Всемогущего, и тот поджимает губы, а выражение лица героя становится суровее. — А еще она не просила отпустить ее, она просила не убивать ребенка. И Даби криво улыбается, как самый последний ублюдок, чувствуя мимолетное наслаждение от вида их лиц, на которых отпечатался шок вперемешку с сожалением и виной. Но это чувство быстро проходит, ведь он понимает, что был еще ближе, и сам слышал ее надрывающийся, затихающий плач. Видел, как ее тонкие ручонки безвольно падают. Смотрел, как уродливые трещины расползаются по ее ослабшему телу. Как постепенно от нее остается только лужа крови и горстка пепла. — Достаточно, — произносит Герой Номер Один и Даби вздрагивает, выныривая из своих мыслей, пока следователь кивает, нажимая кнопку на пульте. В комнату заходят два тюремщика и молча забирают злодея, уводя его из комнаты допроса обратно в камеру. Уже из коридора Даби частично слышит свой приговор — пожизненное заключение в одиночной камере Тар-Тара. Возможно, ему еще и психотерапевта приставят. Но единственное, о чем он думает, это о том, что ему, возможно, стоило попросить ту прядку волос себе. Он не знал, отдадут ли ее ему, но это была всего лишь прядь обычных человеческих волос, поэтому, наверное, спросить стоило. Но его уже заводят в камеру, из которой он, скорее всего, никогда и не выберется. Да и волосы Изуку, наверное, отдадут ее матери, как последнюю память о погибшей дочери. Даби вздыхает. Железная дверь за ним с шумом захлопывается.