Двенадцать белых лилий

Погода была ни к чёрту. Тучи плотно обволакивали небо, отчего даже белые питерские ночи становились мрачными и неуютными. Дул промозглый ветер. «Н-да уж, - угрюмо подумал Серёжа, сильнее укутываясь в своё пальто, - хотя бы не ливень». Это вообще была не его идея. Гораздо приятнее было бы сейчас сидеть в своём особняке, смотреть какой-нибудь фильм и пить апельсиновую газировку. Он согласился бы даже на бессмысленный боевик - всё лучше, чем ошиваться в центре Петербурга посреди ночи. Серёжа тяжело вздохнул и поморщился. На его плечо опустилась чья-то рука, отчего Разумовский рефлекторно вздрогнул. - Надо, Серый. Серёжа недовольно хмыкнул. Он понимал, что возражать бесполезно. Да и зачем? Разумовский уже давно исчерпал все свои аргументы. С Олегом Волковым спорить вообще сущий кошмар. Это началось ещё месяц назад. Олег жарил им яичницу на завтрак, а Серёжа читал утренние новости. Им вообще обоим доставляла удовольствие совместная безмолвная рутина, однако в этот раз идиллию прервала внезапно брошенная фраза. - Серёж, тебе нужно попросить прощения. Разумовский отвлёкся от чтения новостей и непонимающе уставился на Волкова. Олег молчал, поэтому Серёжа решил уточнить: - За что? - За Венецию. Дышать стало тяжелее. Чувство вины душило Серёжу все эти годы. Он никогда не смог бы исправить того, что случилось. Они оба это знали. Серёжа извинялся сотни раз, хотя Олег ни разу этого не требовал. Волков простил его ещё тогда, за решёткой, когда он лежал в луже собственной крови, будучи уверенным, что это последние его мгновения. Серёжа знал это, но вина от такого знания становилась только сильнее. Разумовский отложил телефон с открытыми сводками новостей в сторону. Встал и тихо, почти беззвучно, подошёл к Волкову. Олег стоял к нему спиной, не отрываясь от готовки. Серёжа аккуратно коснулся пальцами его плеча и очень тихо, но очень искренне начал: - Олег, мне очень жаль, правда, я не... - он не успел договорить. - Да нет же, - прервал его голос друга, - не у меня. Серёжа в недоумении посмотрел на его затылок. Волков выключил огонь на плите, поставил сковороду на специальную подставку, бросил лишнюю грязную посуду в раковину и наконец обернулся. Их взгляды встретились, но Серёжа не увидел в карих глазах ни злости, ни печали, ни осуждения. Только безмятежное спокойствие. - Тебе нужно попросить прощения у них. Они ни в чём не виноваты. Разумовский на секунду опешил, но тут же сообразил, о ком говорил Олег. Друзья Игоря Грома действительно не были виноваты ни в чём, кроме того, что они были друзьями Игоря Грома. Серёжа это понимал, но просить у них прощения? Ну уж нет. Он был готов (и даже чувствовал обязанность) поступиться своей гордостью ради Олега, но ради кого-то другого? Да ни в жизни! Видя его замешательство, Олег продолжил: - Ты же сам постоянно говоришь о справедливости. Разве это не справедливо - извиниться перед теми, кому ты незаслуженно причинил боль? - Но они мертвы, Олег! - Серёжа осёкся, испугавшись своих собственных слов. Они мертвы, мертвы из-за него. Серёжа продолжил уже гораздо тише, - Как можно просить прощения у мёртвых? - Точно так же, как и у живых, - Олег говорил спокойно. - Совсем это не "точно так же", - возмутился Разумовский. Следующие несколько недель прошли в поиске любой причины, почему извиняться перед мертвецами - это глупая затея. Олег с того утра больше ни разу не поднимал эту тему. Серёжа же наоборот при любом удобном случае приводил всё более веские доводы. «Гром сам виноват. Надо мной так издевались в тюрьме...» «Олег, ты же знаешь, что никакой жизни после смерти не бывает и душа их от моих слов не освободится. Это бессмысленно!» «А если нас заметят? Ты же знаешь, как небезопасно мне показываться на людях!» Но Олег в ответ всегда только молчал. Серёжу это раздражало. Ну разве не может этот придурок ответить хоть что-то? Это ведь была его идея, в конце концов. С Олегом Волковым спорить вообще сущий кошмар. Разумовский умело оперировал своими аргументами, но каждый из них только сильнее усугублял его положение. Олег за этим лишь молча наблюдал. В конце концов, Серёжа сдался. Они стояли у входа в Большеохтинское кладбище. Серёжа снял свои чёрные солнечные очки - высший уровень маскировки - и убрал их в карман пальто. Затем он обернулся и посмотрел Олегу в глаза. Они всё ещё выражали полное спокойствие. Олег тихо убрал руку с плеча друга и зажал Серёжину ладонь в своей. Волков понимал, что Серому страшно. Он и сам опасался второй тёмной личности Разумовского. Птицы давно не было, но последствия его присутствия никуда не исчезли. Олег чувствовал вину, что не уберёг Серёжу в своё время. Ничего этого могло бы и не случиться, если бы... Впрочем, никаких «если». Всё уже случилось, и сейчас Олег хотел сделать всё возможное, чтобы Серёжа принял это и двигался дальше. - Пошли, - тихо сказал Олег. В голубых глазах Серёжи застыл испуг, но Волков сильнее сжал его ладонь. Серёжа почти беззвучно вдохнул, посмотрел на ворота кладбища и выдохнул: - Пошли. Держась за руки, они медленным, но твёрдым шагом прошли мимо невысоких жёлтых колонн, минули Никольскую церковь и направились в сторону новых участков. Густые облака блокировали тусклый свет ночного неба, а тени высоких клёнов и берёз и вовсе делали дорогу едва различимой. Пробираясь сквозь эту кромешную тьму, Серёжа продолжал крепко сжимать руку Олега в своей. Ему так было спокойнее. Атмосфера кладбищ ни одному из них не нравилась, хотя оба видали чего похуже и пострашнее. - Здесь налево, - сказал Серёжа, заприметив выбивающееся из ряда прочих надгробие в виде ангела. Может быть Разумовский и пререкался, и спорил, и отнекивался, но это не помешало ему узнать местоположения всех захоронений. Он заблаговременно составил маршрут, чтобы не заблудиться ночью в одинаково мрачных надгробных плитах. Серёжа знал, где сейчас и Константин, и Алексей, и ... - Пришли, - резюмировал Олег. Небольшой участок, ограниченный невысоким черным заборчиком был уставлен ярко-красными букетами роз. На могильном камне красовалась фотография молодой улыбающейся девушки. Надпись гласила: «Юлия Пчёлкина 19XX-2014». Олег осторожно разжал руку, давая другу возможность подойти поближе одному. - Он всё ещё дарит ей цветы, - рассеянно заметил Серёжа и рефлекторно коснулся ладонью правой щеки. Место её удара внезапно отдало тупой болью. Что ж, это была вполне заслуженная пощёчина. У Олега кольнуло сердце. Может быть Серёжа этого никогда не признавал, но чувство вины давило на него очень сильно. Это не Олег, не друзья Грома и даже не сам Игорь не могли простить Сергея Разумовского. Это сам Сергей Разумовский не мог простить себя. Серёжа аккуратно опустился на колени перед надгробием и бережно положил на могильную плиту перед собой букет из двенадцати белых лилий, который всё время держал в свободной руке. Двенадцать. Именно столько жизней стоила его месть. Разумовский потупил взгляд, собираясь с силами. Во рту пересохло, всё тело знобило. Наконец, Серёжа медленно поднял голову и посмотрел прямо в жизнерадостные глаза девушки на фотографии. Он собрался с духом и начал говорить: - Доброй ночи, Юлия, приятно снова встретиться с вами, - Серёжа осёкся, - жаль, что при таких обстоятельствах. Тёплая рука снова успокаивающе опустилась на плечо, и Серёжа с трудом выдохнул. - Я пришёл сегодня к вам просить прощения. Не знаю возможно ли это после того кошмара, на который я вас обрёк, - язык заплетался. - Знаете, я читал ваши статьи. У вас прекрасное чувство справедливости, я вами искренне восхищаюсь. В отличие от меня вы и правда старались сделать мир лучше. Юлия, вы восхитительный человек и журналист. Серёжа остановился, чтобы отдышаться. Истерика подступала к горлу. - Моим действиям нет никаких оправданий, - срывающимся голосом продолжил он, - Я просто полнейший ублюдок и я не заслуживаю вашего прощения. Всё что я делал было продиктовано местью... Серёжа закашлялся. Дыхание становилось быстрым и прерывистым. Говорить было всё сложнее. Рука Олега сильнее сжала Серёжино плечо. - Знаете, Юлия, Игорь Константинович заботится о вас, прибирает здесь, приносит вам такие прекрасные букеты, - Серёжа истерично засмеялся, - так что я действительно ошибался. Он любит вас. Голос совсем охрип. Из голубых глаз ручьями полились слёзы. Олег присел и крепко обнял Серёжу со спины. - Простите меня, я... Мне так... так жаль, Юлия! - Серёжа уже не то кричал, не то хрипел. Слезы не давали толком разглядеть лицо девушки. «Она ненавидит меня? Презирает меня? Проклинает? Она имеет право на что угодно, я заслуживаю всего самого худшего» - прокручивал у себя в голове Серёжа. Он вытер руками глаза, чтобы взглянуть в лицо девушки. Серёжа помнил то отвращение, с каким Юлия отвесила ему пощёчину тогда в Венеции. Он был готов. Однако девушка на фотографии весело и уверенно смотрела ему в глаза. И улыбалась. Юлия улыбалась. Её лицо не было запачкано кровью, её шея не разрезана в мясо. Жизнерадостная и такая спокойная улыбка. Серёжа не выдержал этого пристального беззлобного взгляда и упал на могильную плиту, захлебываясь в собственных рыданиях и задыхаясь от чувства вины. В истерике он пытался сказать что-то, но на волю вырывались только тихие «Мне так жаль», «Простите», «Это всё моя вина». Остальные слова тонули в каше из слёз и всхлипов. Олег придвинулся ближе к Серёже, гладил его по волосам, держал за руку, обнимал. Звуки рыданий разлетались по тёмному кладбищу, отражаясь от склепов и надгробных плит. Им в унисон шелестели клёны и берёзы. Где-то вдалеке слышался шум редких машин. Так они сидели минут двадцать, пока Серёжа окончательно не успокоился. Волков помог ему подняться и отряхнуть пальто. Олег посмотрел на заплаканное лицо Серёжи, аккуратно убрал с его щек мокрые от слёз волосы. Разумовский помедлил пару секунд, всхлипнул, поднял голову и, смотря прямиком Олегу в глаза, с горькой улыбкой спросил: - Ну что, завтра к Алексею Капустину? - Завтра к Алексею Капустину, - уверенно и спокойно подтвердил Олег. *** Спустя неделю вечером в квартире Саши и Вани внезапно раздался громкий звонок домофона. Саша удивлённо выпрыгнула из кухни и сняла трубку. - Кто там? Что? Но мы ничего не заказывали. А, ладно, хорошо, сейчас открою. - Что такое? - спросил подошедший на звуки Ваня. - Курьер пришёл. Говорит нам кто-то заказал доставку. Раздался звонок в дверь. Саша открыла. На пороге стоял молодой курьер в кепке и чёрных солнечных очках. Из-под головного убора на плечи падали какие-то странно уложенные тёмные волосы, а на подбородке красовалась густая щетина. Очень тихим и будто нарочито низким голосом курьер отчеканил: - Вам доставка, - и вручил Саше в руки красивый букет из тринадцати белых лилий. - От кого это? - подозрительно спросил Ваня. - Отправитель пожелал остаться неизвестным, - быстро сказал курьер, - до свидания. Он быстро развернулся, в два шага оказался у лестничной площадки и скрылся с глаз изумлённых Саши и Вани. Ваня удивленно почесал за ухом и с усмешкой спросил: - У тебя поклонники появились, а ты мне даже не сказала? - А может у тебя? - засмеялась Саша. - Он же не уточнил, кому из нас букет. Ой, смотри! Ваня опустил взгляд на букет. К нему тонкой белой ленточкой была прикреплена записка. Саша развернула её. На белой бумаге синими чернилами размашистым почерком были написаны три слова: "Мне очень жаль" - Странно, - сказала Саша, - это уж точно не мне. - Да и мне навряд ли. Может этот неизвестный просто ошибся адресом? - спросил Ваня. - Пожалуй, что так, - резюмировала девушка. - Но цветы красивые, может оставим? - Угу, всё равно я так и не понял, из какой он цветочной компании. Тем временем курьер в чёрных солнечных очках и его водитель уже ехали по вечернему Петербургу. - Кажется, это последний, - сказал курьер и стянул кепку вместе со странно уложенными волосами. - Вся голова вспотела от этого парика! Как люди вообще их носят? - Последний, - спокойно ответил водитель, проигнорировав второй вопрос.