волки не одиноки

      Они победили. Они стали героями. Они стали легендами.       Питер цветет и пахнет: белые ночи, волны пьяненьких подростков по улицам. Олег возвращается домой, несёт пятилетний коньяк в пакете из пятёрочки — это от друзей. На висках уже явно видно седину, глаза Волкова немного потускнели, из янтарно-коричневых стали блеклыми, будто сухая земля. Кардиган поверх черной майки, — его кардиган, — греет плечи, придает уверенности, будто Олег не одинок, будто гуляет вместе с кем-то. Он уже давно не плачет, а только улыбается. И даже не криво. И даже искренне. Особенно, когда встречает закат в мирном Питере.       Возвращается в маленькую квартиру, которая была ему выделена, казалось, сотни лет назад; ставит на тумбочку стакан с водой, выдавливает по таблетке ибупрофена и активированного угля; к ногам жмется старый белый кот без одного глаза, на подоконнике дрыхнет черно-рыжий слепой котенок, а где-то на стиралке, прямо под сушилкой, свернувшись в комок из трех тел, спят еще несколько пушистых морд: кто без хвоста, кто без уха, один даже без передней лапы. Олегу нужен маленький смысл жизни помимо глобального.       Он встанет в час дня и примет душ, чтобы поехать на очередное интервью, а потом — в школу, где, может, ему будет сложно говорить, потому что на задних рядах рыжая девочка с трепетом сожмет руку своей подруги, пока будет задавать Волкову вопрос про любовь к жизни, и голос у неё тоже будет трястись. Как у него много лет назад на уроке русского языка.       Олег разглядывает старые фотографии, снова чувствует себя маленьким мальчиком, который помогает Сереже Разумовскому: залепливает его коленку пластырем, ведет в медицинский кабинет, отбирает энергетики, укрывает пледом, когда тот засыпает в процессе написания курсовой. Олег смотрит видео от первого лица, где Сережа, счастливый, прыгает с тарзанки в мутную речку и громко смеётся. Волков все-таки плачет, но он всегда знает, что Сережа рядом с ним, что он его очень любит и сделал все, чтобы Олег успел насладиться жизнью.       Огонь подбирался все ближе и ближе к взрывчатке на крыше. Взорвется — все упадет на головы детей, загнанных внизу в кольцо огня. Кто-то должен был все это к чертям вынести вручную, прыгнуть со взрывчаткой с разбегу, чтобы все взорвалось в реке под особняком, но кто из них? Игрока отрезало от них еще давно, Лера со слезами на глазах, кажется, решалась, а Олег, даже зная о своей удаче, готовился в последний раз целовать Сережу.        — Ну, нет же, я сейчас… да… Боже, — Лера несвязно бормотала что-то, и Разумовский подлетел к ней. Олег не понял, что произошло, но Сережа так крепко обнял Макарову, будто родную дочь, которой у него никогда не было. Разумовский даже шептал что-то успокаивающее, взял её руки в свои.        — Сереж?        — Олег, Олежа, Олеженька, — Разумовский плакал, подманивая его жестом ближе. Слëзы - от едкого дыма, не более. — Иди сюда, родной. Ты мне нужен. Есть план.       Олег попадет в больницу с припадком в том возрасте, когда никакие проблемы с сердцем, в общем-то, не должны грозить. За Олегом в первое время будет приглядывать Лера Макарова (никого больше не осталось), трепетно поправлять ему одеяло и просить лежать. Не ругаться, даже если он будет пытаться сбежать из отделения. К Олегу будут приходить Лерины дети — маленькие копии, две дочки, — и только тогда он будет спокойно отсиживать капельницы и сдавать анализы. Они будут приносить лаванду — то, чем пахло постельное бельё у них дома. Волков будет слезно просить стаканчик айс-кофе с сиропом розы, потому что: «Напоследок, пожалуйста, мне нужно, он его так любил, а я ни разу не попросил попробовать!» Лера будет отнекиваться и шутить, что Олег ещё простудится на её похоронах.        — Видите, там лестница? Она двоих выдержит. Я тяжелее Леры, но легче Олега, вас выдержит идеально.        — А ты? — Олег сморгнул слезы. Гарь.        — Я вон там, — Сережа указал на что-то позади себя, казалось, наобум, но Волкову хотелось верить, что это труба сточная. Разумовский по таким лазать умеет. — Давай сверху контрольнём, как Лера спустится, хорошо?        — Угу, — Олег не спросил — боялся наглотаться дыма. Сережа на последок обнял Леру, поцеловал её в лоб, чего никогда не делал раньше, достал что-то из кармана, пока Лера устраивала ноги на узкой лестнице. Волков вновь сморгнул слезы, с трудом различил ручку и салфетку. Разум накалякал что-то, вложил в потайной карман костюма и прошептал что-то Лере на ухо, после чего сразу же опустил её поскорее вниз.       Спустя уже две недели Волков начинает стремительно чахнуть. Анализы плохие, а помимо проблем с сердцем обнаруживается букет опухолей — слишком поздно спохватились, метастазы. Олег не спешит блистать любовью к жизни, да ему и не за чем — для кого? Лера тут же непременно принесет ему несчастный стаканчик с кофе. Льда там, кажется, больше, чем кофейной смеси, и Лере приходится прятать его от врачей — она, все-таки, нарушает все правила реанимации, из которой Олега в хоспис пока не перевели. Но Лера слишком хорошо знает своего учителя. И то, что человек лучше чувствует, когда ему пора, чем врач.       К Олегу заезжают старые товарищи. Шура очень радует своим появлением, и на два дня, пока они во дворе хосписа пьют вино из горлышка Шуриного термоса, Волков даже оживает, чем радует Леру. Радует в последний раз.         — Олеж, мы тут с тобой взрослые люди, — у Волкова волосы на затылке встали дыбом от такого начала. Обернулся. — Ты должен идти.        — Я тебя так не оставлю, — категорически отрезал тогда Олег. И был уверен, что выстоит.        — Олег, ты уволен, — улыбнулся Сережа и Волков от этого задрожал, ухватил Разумовского за плечи, осторожно приподнял его голову за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Он не давал в обиду, ни разу не давал ведь. И тогда не должен был дать. — Я и без того много натворил, так что, считай, это искупление. Иначе и ты тоже станешь преступником в глазах общественности. Я этого не хочу, ещё и Леру подведём. Я должен им доказать другое. Тебя должны отпустить. Леру. Ты должен будешь все рассказать, понял?        — Никому ты не должен ничего доказывать! — по-детски истерично зарыдал вдруг Олег, попытался даже оттащить Сережу от огня. Но он больше не такой сильный, как раньше, и воздуха уже не хватает, плечо сводит судорогой. Олег разревелся ещё громче, нервы у него сдали окончательно. — Я всё прощу, Серёжа, пожалуйста; уедем снова в Мексику; я на пять пуль плевал уже давно, Серёж, только не уходи, я всё прощу, даже если уйдёшь от меня, просто не надо, сейчас не надо...        — Плачь, только не беги за мной, молю, — Серёжа прерывает этот несвязный бред, обнимает Олега крепко, сквозь гарь пытается учуять запах его волос, пока Волков трясётся в его руках. Сам Разумовский для себя уже всё решил.       Лера срывается с работы, как только приходит новость об ухудшении состояния Олега. Метастазы уже по всему телу, врачи могут только облегчить ему страдания разными обезболивающими таблетками. По прогнозам ему осталось не больше двух недель, и Лера забирает Олега домой. Волков подтверждает прогнозы уверенным: «Я чувствую, скоро». К нему домой, к ним домой. Арендует машину побольше — черный джип, какие Волкову нравились с самого детства, — провозит мимо башни «Вместе», мимо детского дома, школы, мимо старой точки сбора и спортзала. Везет в одиночестве, без детей, потому что это поездка и горе Олега, это его момент. Волков не расклеивается, рассматривает все любимые места, иногда просит остановить. Дышать ему сложно — у Леры в багажнике кислородные баллоны.       Кошки облепляют Олега, когда его укладывают на постель. Шура и Лера до этого знакомы не были, Макарова в принципе парней к себе после развода не подпускала, но тут по молчаливой договоренности заварила всем чай, завела милую беседу. Олега-то они тащили вместе, да и дежурить предстояло долгое время.        — Он к Сереже хочет, — шепотом скажет Шуре на кухне. — Я же чувствую. Они друг к другу рвутся.        — Больше, чем учеников, он любил только его, — Шурины длинные волосы закроют половину его лица, но скрыть то, насколько он переживал в этот момент, они не могли.       «Наставник».        — Олеж. Мы еще увидимся. Ты же знаешь, что Питер нас не разлучит, ну? — Сережа поцеловал его в щеку со всей имевшейся внутри нежностью, а Олег не смог его отпустить, хотя понимал: если побежать за Разумовским — крыша проломится, все погибнут. Это Разум легенький. Кроме него было некому. — Не плачь, ладно?       Олег, подчиняясь, лишь молча потянулся за поцелуем, и Разумовский не смог ему отказать. Волков трясся, осознавая, предвкушая, что вот-вот, и Сережа сорвется, убежит, не даст за собой следовать. Больно, плохо, на душе вертелась истерика — вечно беспокойный комок змей, запертый в маленькой грудной клетке.        — Береги Леру. О Марго заботься. И себя береги тоже, ты мне всего на свете ценнее, — шепчет Разумовский, отстраняясь. Смотрит на Волкова, как на самое дорогое сокровище. Олегу хочется ещё поцелуй, но он понимает, что не успеет, что это был последний, и от этого всхлипывает.       Вечером на пятый день в дополнение к Лере приезжают друзья Олега по службе вперемешку с друзьями Разумовского, образуется чуть ли не вечеринка вокруг кровати с еле дышащим Волковым. Ему приятно. Кажется, в открытую дверь квартиры даже заглядывает Игорь с женой, но он ничего лично Олегу не говорит. Только передает, что Волков молодец и хорошо держался, и пусть все у него будет хорошо (что бы это ни значило), но он так говорит скорее от безысходности, что еще Олегу может сказать-то? Просто хочет попрощаться таким образом, но как-то не очень прилично ещё живому говорить так, будто он умер.       Лера каждые пару часов задает контрольные вопросы: «Холодно? Жарко? Болит что-то? Воды?» Олег в какой-то момент просит кофе с сиропом. Кто судорожно ищет ближайший старбакс на карте, кто поспешно натягивает кроссовки, кто оттесняет котов от двери. Лера в одних тапочках выбегает в старбакс, а Шура бежит в кофикс, лишь бы достать то, что Олегу нужно.        — Умница, Волчик. Ты сильный, я ведь знаю, — не мог остановиться Сережа, всё жалел. — Коды от карточек всех в сейфе, пароль ты знаешь.        — Что ты несешь вообще?! — Олег чувствовал, как Разумовский начал отстраняться, не пускал, плакал. — Не надо, не уходи…        — Тише, Волче. Я тебя люблю, Олеж, будь счастлив, пожалуйста.        — Я тебя люблю, не уходи…       Сильные руки схватили за плечи, и Сережа, в последний раз неловко поцеловав Олега в губы, посмотрел ему в глаза. Два голубых омута. Олег даже на секунду поверил тогда, что сейчас-сейчас вот, всё будет хорошо, и подлетят пожарные на вертолете, и всех их спасут. Но Разум отстранился решительно, бросился вперед, в огонь, по узенькой дощечке, подхватывая на ходу взрывное устройство. А дощечка скрипит и трещит под его ногами. Разумовский испуганно вскрикивает, подлетает в огненном облаке, бултых в реку. Громкий взрыв, а параллельно с ним слышно только, как Олег истошно вопит. Дальше треск, обморок. Сорок детей тогда спасли.       Олег делает пару глотков кофе, его синие губы трогает слабая улыбка. «Вкусно!» — из последних сил шепчет. Лера сдерживает слёзы, потом плачет, облокотившись на Шурину грудь, а тот куда себя деть не знает - не был никогда до этого в такой ситуации. Вспоминается, что Волков в подобные моменты его обнимал и очень осторожно гладил по спине — тоже так делает. Срабатывает.       Через день, ночью, пока Шура лежит головой на волковском бедре и дежурит, он внезапно понимает, что Олег перестал гладить его по макушке, как обычно делал, приговаривая: "Мальвина ты шпионская, как ты вообще на работу тогда прошёл?" Сил у Волкова почти не оставалось, но всегда до этого ведь…       Шура бежит по узкому коридору, всхлипывая, будит Леру. Они наблюдают за всеми четырьмя стадиями ухода: предагонией, агонией, клинической смертью и биологической смертью.       Белые ночи. Шура и Лера сидят вместе, завернувшись в узорчатое одеяло. Не страшно, даже как-то легко на душе. Из парадной веет холодом и смертью, но не той, которая тяжелая, а будто уходит кто-то навсегда из дома спокойными шагами, выносит только самые важные вещи и складывает в невидимый грузовик, чтобы куда-то увезти. Может, в места, где родились? Шуре и Лере становится одиноко, пусть на Лере — кардиган, а на Шуре — кулон с волчьим клыком, да и сидят они рядом. Это всё ощущалось, как будто хорошие друзья переехали, но обещали навещать. А чтобы не терять связь до следующей встречи, они оставили на память частичку себя.       Лера — владелица фонда имени Сергея Разумовского. Шура — наследник половины имущества Олега Волкова и тот, кому было поручено куда-то определить котов, оставшихся без хозяина.       Белая машина скорой помощи так не вписывается в атмосферу уютного питерского двора, где двое очень счастливых людей провели полжизни. И ведь никто толком о них ничего не знал, кроме них самих: ни историй из детдома о первых сижках, ни рассказов о том, как отдельно от всех провели выпускной, ни.че.го.       Как волна смывает надписи на песке, так временем смоется их история. Любви, побед, поражений, боли. Дурацкий вопрос: был ли в ней тогда смысл вообще?       В жизни нет особого смысла, она хаотична. Этих вот, криминальных женатиков, это вполне устраивало: сначала радовались киндерам, а уже через пару лет под дешёвое пиво писали Серегин диплом; по дороге в осознанную взрослость чуть друг друга не переубивали из-за ревности, по глупости разбежались, но магнитиками стянулись назад; немного подырявили Олега и доверие друг к другу, почти убили Сережу; в Мексике устроили медовый месяц, пили дорогой алкоголь, носили кроксы посреди города и играли в общественных местах в игру: "Кто громче скажет слово жопа", - когда начинали с шепота, а заканчивали испанским стыдом, если кто-то делал замечание. И где смысл? Хаотичная вспышка счастья на двоих. И чувство такое… А боги смеялись все утро и вечер — смешила их фраза: «Случайная встреча». А теперь гуляли, встретившись наконец, эти двое: Лис и Волк. И отражались на стенах самыми яркими солнечными зайчиками.        — Посмотрим потом их видео из Мексики?        — Непременно.       Шура заберет себе трех котов, Лера — двоих. В итоге всё равно съедутся. Шуру дочки Леры примут быстро. И там, где встретятся смерть и любовь, закономерно зародится новая жизнь.