***
Часто слышу от окружающих, какая же я умница. Смерть отца, главного кормильца нашей семьи, нацепила на нас с матерью оковы нищеты, и жизнь превратилась в борьбу за выживание. Мать работала без выходных, чтобы прокормить меня, а я, пока что не способная заработать школьница, боролась методом учебы. Знания — сила, знания — мощь, и упорный труд принес свои плоды: в двадцать пять у меня есть образование, статус и высокая должность. Моей самодостаточностью можно сносить горы, моих денег хватит на собственный остров, я наконец-то расслаблена и не думаю о том, что завтра для меня может не наступить. А потом я встречаю тебя. Норвежца в темных очках, с печальной улыбкой и личным крестом в виде синдрома Туретта. Я переезжаю в другую часть города, и первым соседом, с которым знакомлюсь, становишься ты. Местный «викинг» с норвежскими корнями, улыбчивый парень, поздоровавшийся со мной первым и начавший болтать о всякой ерунде. Ты кажешься мне легкомысленным придурком, я тебе, как выяснится позже, — напыщенной барышней с завышенной самооценкой, поэтому наше общение быстро сходит на нет, но каждый раз, когда мы пересекаемся, ты приветствуешь меня с лучезарной улыбкой. Твой оптимизм невозможно сломать. Так мне кажется, когда по вечерам, сидя в кресле с ноутбуком или книгой в руках, я слушаю, что происходит у тебя в квартире. Нас разделяет тонкая стена, и я прекрасно слышу каждое твое слово: ты рассказываешь коту, как прошел твой день, о своей учебе, которую ты совмещаешь с работой, каком-то Гьоне и людях, встречающихся тебе на пути. Меня поражает то, как ты подмечаешь каждую мелочь — простые вещи, описанные тобой, становятся чем-то необыкновенным. Ты рассказываешь о своих буднях, как самый счастливый на свете человек. А однажды я слышу, как ты ревешь. Сначала кажется, что мне послышалось. Не может такой счастливый человек, как ты, выть белугой. Я даже прислоняюсь ухом к стене в надежде, что что-то не так поняла, но убеждаюсь окончательно, что слух меня не подводит. Ты ревешь, повторяя как мантру «гьонгьонгьонгьон» и задаваясь вопросом: за что? Почему ничего никогда не получается? Почему люди, которых выбирает сердце, чхать на тебя хотели? Потому что ты больной? Потому что нищий? Потому что тебе тяжело улыбаться? Я слушаю этот поток сознания, охреневая с того, какие хорошие маски может носить человек, и узнаю в тебе себя. Когда-то давно не было прекрасной руководительницы и потрясающей женщины мисс Эфенди, но была Самира. Самира, которая на людях излучала доброту и счастье, а по ночам захлебывалась рыданиями, проклиная судьбу, окружающих и саму себя. Я знаю, как это тяжело — сходить с ума от одиночества и неопределенности, и не могу пройти мимо человека, который это испытывает. Всегда и во всем сохраняю трезвую голову, но когда появляешься ты — адекватность машет мне ручкой и сваливает в дальние дали. Для окружающих я — та же Самира Эфенди, что и всегда, но в душе ощущаю себя наивной пятнадцатилетней дурой. Мне пророчат богатого мужа постарше, который станет стеной, защищающей от невзгод, а я полюбила парня моложе, который себя ненавидит. За синдром, из-за которого обидное прозвище «Тикс» прицепилось к нему с детства. За хромающее здоровье, мешающее нормально жить. За схватившее за глотку одиночество. Я могу назвать еще тысячу «за», но в этом нет никакого смысла. Андреас Хаукеланд ненавидит себя, но для меня он становится самой большой любовью.***
Твоя улыбка такая же широкая, как и всегда, но я чувствую твою настороженность: с чего бы вдруг такой, как я, проявлять внимание к соседу, с которым нет точек соприкосновения? Но я пру напролом, как танк, желая общаться с тобой, а ты совсем не сопротивляешься. Ты рассказываешь мне про норвежские фьорды, любимых исполнителей и своего кота, который однажды спас тебя от самоубийства. Глядя на ваши милые обнимашки, я чувствую, как приятное тепло расплывается по всему телу. Ты прижимаешь к своему сердцу Финдуса, а я к своему хочу прижать вас обоих. Собираю твою биографию по кусочкам, и с каждым днем влюбляюсь все больше. Однажды ты называешь меня странной. Удивленно приподнимаю бровь, спрашивая, с чего вдруг такие выводы. — Такие, как ты, всегда презирали меня, — отвечаешь ты. — Такие как я — это какие? Ты замолкаешь, правильно подбирая слова, и смущенно произносишь: — Красивые. Богатые. Строгие. С амбициями и планами, в которые я не вписываюсь. Но ты какая-то иная, если честно. Далеко не простушка, но с тобой почему-то хорошо и спокойно. Я отворачиваюсь, не в силах сдержать улыбку до ушей. Никогда не задумывалась о том, что думают обо мне окружающие, но сейчас до паники боюсь показаться глупой. Лишь когда ты спрашиваешь, почему я начала с тобой общаться, беру себя в руки и поворачиваюсь. — Потому что чувствую в тебе родную душу, — говорю я, и поймав твой недоуменный взгляд, поясняю: — Ты можешь видеть во мне кого угодно, но со временем узнаешь меня и поймешь, что мы похожи. — Мы не можем быть похожи, — упрямо произносишь ты. — Такая прекрасная девушка не должна быть похожа на такого ублюдка, как я. Я вздыхаю, морально готовясь к тяжелому и долгому переубеждению человека со вшитыми в подкорку мозга комплексами. Зря ты так себя ненавидишь, Андреас Хаукеланд. И очень жаль, что ты не можешь взглянуть на себя моими глазами.***
Однажды в твоей жизни появляется Йендрик. Я привыкла, что обычно люди, появляющиеся в твоей жизни, не приносят ничего хорошего. Раньше тебя унижали, сейчас тебя игнорируют, и так странно понимать, что у тебя появился друг. Ты готов говорить о нем часами, и в глазах твоих сияют задорные огоньки. — Ты понимаешь, — произносишь ты, чуть дыша, — он такой… такой… Не знаю, как это описать! У меня никогда не было друзей, а сейчас появился Йендрик, и я так счастлив! «Даже слишком» — думаю я, чувствуя себя не в своей тарелке. Мне бы за тебя порадоваться, а я чувствую опустошение. Я готова простить тебе то, что ты не называл меня другом, если однажды ты назовешь меня любимой. Готова сидеть до посинения в подписчиках, если в будущем (надеюсь, не слишком далеком) ты поставишь в семейном положении «женат на Самире Эфенди». Готова поддерживать тебя во всем, вытаскивать тебя со дна и обнимать по ночам, если ты будешь отвечать мне тем же. Но все твои мысли занимает Йендрик Зигварт, и однажды я вижу вас в парке целующимися.***
Я листаю ленту толерантного паблика, в которой люди делятся историями про свои отношения, и читаю про геев, влюбившихся в натуралов. Паршивая ситуация, и сомневаюсь, что тонна поддержки в комментариях может как-то облегчить боль. Однажды мне становится настолько плохо, что я отправляю в предложку пост. «Влюбилась в парня, а он встречается с другим. Ума не приложу, что теперь делать» Мне не с кем об этом поговорить, но, возможно, слова поддержки как-то смогут меня успокоить? Я не знаю, каково это — привыкла быть сильной, переживать все в себе, а личным делилась только с Андреасом, и то не всегда. Пост выкладывают быстро, и тут же прилетает комментарий. «Насильно мила не будешь. Найди себе другого» Я выхожу из сети, жалея, что ввязалась в это дерьмо. Как будто это так просто — найти себе кого-то, когда душа разрывается от отчаянной любви к другому. Щелкнул влюбленностью, как выключателем, и снова радуешься жизни. Может быть, такие уникумы есть. Здравый смысл побеждает, и они всегда поступают правильно: не прощают изменщиков, бросают абьюзеров и сжигают мосты, которые слабые духом сжечь не в состоянии. Я, к сожалению, так не умею. Я не смогу встречаться с другим, когда в голове заевшей пленкой повторяется имя Андреас. «андреасандреасандреас» — когда-то ты так же рыдал в подушку, произнося имя парня, которого безумно любил, а сейчас так рыдаю я. Почему геи, влюбленные в натуралов, достойны сочувствия, а натуралка, полюбившая гея, нет? Они думают, что у нас все легко и просто? Меняешь мужиков, как перчатки, не зацикливаясь на ком-то одном? Дура ты, Эфенди. Просто неописуемая дура. Из-за своих чертовых чувств ты начинаешь ненавидеть весь мир. Но ведь то, что с тобой происходит — это не страшно. В мире полно сирот, инвалидов, оставшихся без дома и потерявших близких, вот это настоящая трагедия, а все эти влюбленности — ерунда собачья… Только боль — она всегда одинаковая. Кто-то справляется с ней лучше, кто-то хуже. У кого-то есть силы двигаться дальше прямо сейчас, а кто-то восстанавливается годами. Я не знаю, сколько времени уйдет на то, чтобы восстановиться. Когда ты переезжаешь к Йендрику, мне кажется, что это шанс забыть тебя, но в результате становится только хуже. Хочу знать, где ты и что с тобой, как прошел твой день и какие планы на завтра. Хочу видеть твою улыбку, гладить Финдуса и пить с тобой чай на кухне — все это было до того, как появился гребаный Йендрик. Солнечный человечек, вдохнувший в тебя жизнь и ставший твоим миром, который даже не подозревает, что какая-то девка, жившая по соседству с его парнем, испытывает к нему такую жгучую ненависть. Однажды, возвращаясь с работы, я вижу вас, идущих чуть впереди. Вы так влюблены, что не замечаете ничего вокруг, в том числе того, что вас со мной разделяет два десятка шагов. Я смотрю на ваши счастливые лица, его ладони в твоих руках, и хочу взвыть от осознания своей беспомощности. Перехожу на другую сторону улицы, стараясь на вас не смотреть. В этом романе о безумной любви двух парней у меня, простой гетеросексуальной девушки, нет даже шанса на хэппи-энд.