Ты.Мой.Наркотик.

Неделя двенадцатая, она же эпилог. «...У нас было два пакетика травы, 75 ампул мескалина, 5 пакетиков диэтиламинлизергиновой кислоты, или ЛСД, солонка, наполовину наполненная кокаином, и целое море разноцветных амфетаминов, барбитуратов и транквилизаторов...» «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Ненавижу этот фильм! Однако Джек, мой ненаглядный возлюбленный, его просто обожает. Каждый раз, когда он в очередной раз пытался слезть с наркоты, то спасался им и литрами крепкого черного чая, который глушил из гигантских кружек, выпивая одну за другой. Вот и сейчас он забрался с ногами на диван, крепко обняв меня левой рукой за плечи так, что я не мог ни освободиться, ни даже элементарно отодвинуться. Я протяжно выдохнул, приготовившись к просмотру и в тайне желая уснуть еще до начала основных действий. Главное, что он все-таки бросил свои пристрастия. Надеюсь, навсегда. Мы и так висим на слишком тонком волоске, и не вправе рисковать даже толикой жизни. То, что было до... Неделя первая И как меня только угораздило связаться с наркоманом? Элементарно. Во всем виноват один приятель, которого я до сих пор поминаю недобрым словом. Тот самый приятель вытащил меня в некий клуб — место сборищ андеграундной тусовки — с целью продемонстрировать игру одной альтернативной команды, по которой жутко тащился. Скажу прямо — я не особый любитель тяжелой музыки. И среди рева гитар, огромной толпы парней и девчонок в неформальных прикидах, я, скромный студент в джинсах, кедах и футболке, довольно заурядной внешности, чувствовал себя совсем не в своей тарелке. Единственным решением хоть как-то расслабиться я избрал бар, в сторону которого и направился. И хоть обычно я практически не прикладывался к спиртному, но в тот день... Собственно, будучи уже изрядно на рогах, я довольно уверенным, хоть и не совсем прямым, шагом двинулся прямиком к сцене, протискиваясь сквозь горячую, мокрую от пота и дико скачущую толпу. Я живу в мегаполисе, а потому легко представить, сколько народу было в довольно популярном среди молодежи клубе. И вот, наконец-то, совершив невозможное, я лицом к лицу оказался с группой. И смог разглядеть его... Вокалист вызвал у меня целый шквал эмоций, словно притягивая магнитом. Рваные джинсы, голый подтянутый торс, босые ноги, стоящие на пыльной сцене, ритм-гитара через плечо, взлохмаченные светлые волосы почти до плеч... и голос... истеричный, звонкий, проникновенный.... Я стоял, как завороженный, и пялился на него во все глаза, не в силах шевельнуть и пальцем, замерший среди буйствующей толпы и внимающий. Я не заметил, как концерт закончился. На вопрос «что делать дальше?» мой, совсем еще не протрезвевший, мозг, потащил меня в гримерку. Продравшись сквозь толпу явно жаждущих увидеть кумиров фанаток, я, недолго думая, ворвался внутрь помещения и выпалил на одном дыхании: — Дайте автограф! И лишь после этого я огляделся. Он был в гримерке один — остальные члены группы еще отключали инструменты на сцене. Сидел на диване перед журнальным столиком с трубочкой в руках. — А ты забавный, — кинул на меня он взгляд, после чего втянул в себя дорожку, насыпанную на тот самый столик... нехилую дорожку, хочу я сказать. Сморщился, зажав нос, потом вдохнул и уставился на меня слегка заслезившимися глазами. — Давай сюда бумагу. Я, находясь в каком-то оцепенении, пошарил у себя по карманам, но никакой бумажки, разумеется, не нашел. Даже билет — и тот был выброшен. Музыкант взял маркер со стола, на котором, кроме наркотиков, валялись банки из-под алкоголя, сигаретные окурки и какие-то журналы явно порнографичного характера, и, подойдя ко мне, бесцеремонно задрал футболку. «С любовью от Джека» размашисто вывел он через всю грудь, поставив роспись. Потом притянул меня к себе за пояс джинсов, впившись губами с поцелуем. Я настолько растерялся, что не мог сопротивляться. Весь выпитый сегодня алкоголь вдруг разом ударил мне в голову, загудев в ней звоном церковных колоколов, и я стал отвечать ему, чувствуя, как пол уходит из-под ног... Вот как-то так мы и стали встречаться. Я приходил на его концерты несколько раз, после которых мы неизменно возвращались домой вместе — я провожал его, зачастую убитого вхлам наркотой, до дома, освободив от этой обязанности его коллег по группе к их превеликому счастью. И мы разговаривали. Без остановки, без умолку, так, словно выговориться для нас было единственно важной задачей, стоящей превыше даже самой жизни. Несмотря на изрядную нетрезвость, его рассуждения были захватывающими, вдумчивыми, глубокими. Казалось, он знал все в этом мире, и на все имел свою особенную, личную точку зрения. А прощание неизменно заканчивалось страстным поцелуем... Ну вот и как мне было не втрескаться в этого обаятельного парня? Неделя вторая Однажды, по его особому приглашению я, с абсолютно счастливой лыбой, шел к нему в гости. Совершенно не задумавшись о том, что мы теперь встречаемся, и что обычно следует, когда двое в таком случае остаются наедине в квартире. Он предложил мне кокаин с порога. Это был его любимый наркотик. Он спускал на него почти все деньги, что водились у него от концертов, пренебрегая остальными, даже элементарными вещами. Его однушка в новостройке казалось относительно чистой лишь благодаря тому, что была новой. Касаемо вещей — везде царил бедлам. Разбросанные шмотки, несколько гитар со всеми проводами, примочками, дисторшнами и усилителями, в каком-то своем, не поддающимся уразумению, порядке распределенные по углам, немытая посуда в раковине, повсюду чашки, банки, пара коробок из-под пиццы. И он, посреди этого хаоса, забавный, с полотенцем на голове и в почти свалившихся джинсах, как всегда босиком, нелепо улыбающийся, то ли от кайфа, то ли просто так. Я отказался от предложения, отправившись на кухню и проведя небольшую ревизию. Абсолютно не волнуясь о его мнении на этот счет, да и ему было по барабану, он был под коксом и донельзя довольный. Результатом поиска оказалась лишь почти использованная баночка с кофе. Кое-как найдя в беспорядке электрический чайник, я заварил себе горячий напиток в первую попавшуюся кружку — мыть ее уже было лень, несмотря на мою прирожденную брезгливость. Когда я был с ним, я в принципе как-то плавно забивал на все свои заморочки, заражаясь его настроением. Страстный поцелуй и объятия на проворно разобранном диване просто не могли не перейти во что-то большее. И вот тут-то я ощутил все «прелести» нетрадиционных отношений: мой партнер, как-то сразу определенный нами обоими в качестве лидера, перешел в наступление. Он пытался быть аккуратным и нежным, но... Мне было невыносимо больно, неприятно, я сопротивлялся, словно он какой-то насильник, потом снова смирялся, и снова было больно... Он опять предложил мне кокаин, на этот раз я согласился, и, почувствовав некоторое расслабление в смеси с легкой эйфорией, поддался на его ласки. С горем пополам, мы довершили начатое. А потом я сидел на кровати и ревел, как последняя баба, размазывая слезы по щекам и чувствовал себя какой-то грязной шлюхой. Он лишь обнял меня, ткнувшись лицом в плечо, и прошептал: — Прости. «Не прощу. И больше никогда не соглашусь на это. Ни за что», — думал я. Но прошло время, он, в конце концов, сломил меня, умело соблазнив, и в следующий раз все было уже совершенно по-другому, жарко и умопомрачительно, так, что снова и снова я молил его продолжать. А потом и вовсе остался у него жить. Неделя третья Со временем я стал уставать от того, что он без конца под чем-то. Призадумавшись, я понял, что по сути видел его абсолютно трезвым не так часто — в основном по утрам. Чашку кофе обычно сопровождала сигарета, но не из той пачки, что он по обыкновению курил, а с дурью. Да, легкой. Да, от такой и ребенок не улетит — сам пробовал когда-то, знаю. Но тот факт, что он просто не мог жить без наркотического дурмана, убивал. Несколько раз я хотел уйти от него — просто и по-тихому, пока он будет на выступлении, исчезнуть из его жизни, пожалеть свои нервы и будущее. Но я почему-то медлил, а когда он приходил, то я слышал его до боли любимый голос, жадно внимал его такие нездоровые, но красочные рассуждения, что окунали меня в иные миры без грамма наркотика, чувствовал его прикосновения и понимал: я не могу. Он любил наркотики, но для меня именно он был самым сильным наркотиком, зависимость от которого неизлечима. Однако любому терпению наступает предел. И в один вечер я накричал на него. Он пытался что-то возражать, пытался даже оправдаться, кричал в ответ так, что его голос срывался... А потом просто сел на пол и разрыдался. Растерянный, я подошел к нему, даже не зная, что и делать. Джек, и плачет? Ситуация абсолютно не типичная. А потом он сказал, что бросит наркоту. И я ему, дурак, поверил. И мы в первый раз смотрели тот ненавистный фильм, тогда еще мне понравившийся. Неделя четвертая Я зашел на кухню и не поверил своим глазам. На столе Джек разложил жгут, шприц, вату. Возле него горела невысокая свеча, мерцая пламенем от ветра, что залетал в форточку. Я даже не мог ничего сказать, словно слова застряли у меня в глотке. — Садись, — махнул он на стул напротив. — Не бойся. Это только сегодня. Сегодня такой день, когда... Хотя именно для того, чтобы не помнить, я это и делаю. Не переживай, я не завишу от героина. Раз в год я отдаюсь ему, как любимая куртизанка, а потом забываю. Да не стой ты столбом, садись. На ватных ногах я подошел к стулу и оседлал его, положив руки на спинку. У меня было ощущение, что это страшный сон. Или кино. Реальность будто отступила, а я, как завороженный смотрел на то, как он подогревал ложку с раствором, через вату набирал шприц, одной рукой с такой ловкостью, словно только тем и занимался, передавил жгутом плечо... Его кровь, такая беззащитная, метнулась в шприц, а вернулась в тело уже зараженная, вернулась с ядом, чтобы разнести его по венам и артериям, затуманив мозг. И вот Джек откинулся на стуле, прерывисто вздохнув, а я молча вышел из кухни, потом из квартиры и всю ночь под дождем мерил шагами мостовые города, не имея ни малейшего желания идти обратно. Когда наступило утро, я так и не решился вернуться. Знал, что нужно, но не мог. Нужно было узнать у него, что он пытался забыть таким страшным образом. Но каждый раз, когда вспоминал увиденное, по коже продирал озноб, а в желудке образовывался камень. И понял, что не хочу знать причин. Я ушел на несколько дней пожить к другу. Мне нужно было отвлечься, куда-то сходить со старыми знакомыми, повеселиться, все что угодно, лишь бы не вспоминать того зловещего вечера. Джек звонил постоянно. Но я не брал трубку. Я знал, что поступаю жестоко, заставляю его волноваться, но руки просто опускались, когда я видел его вызов, и я просто слушал вибрацию, молясь, чтобы она прекратилась. Она замолкала, а на душе было паршиво. У меня закончились наличные, а кредитка осталась у Джека, да и несколько документов, что были мне нужны. Скрепя сердце, в один из дней я все-таки доехал до его квартиры. Помялся возле двери, нажал на звонок. Никто не отозвался. Я облегченно вздохнул — значит, мне не придется с ним столкнуться. Нащупал в кармане ключи, которые он мне дал еще в первый день, открыл дверь и замер на пороге... Рядом со входом на полу лежал Джек. Он был без сознания, а синюшный цвет лица выдавал явный передоз. Как подтверждение, недалеко валялся шприц. Лишь секунду я мешкал, потом, стянув и бросив на пол рюкзак, склонился над Джеком. С трудом руками разжал его зубы, и проверил, есть ли доступ кислорода. Язык не запал, даже слегка чувствовалось замедленное дыхание, почти неслышное. Я тут же перевернул его набок, зафиксировав в восстановительной позе, набрал номер скорой и долго слушал равнодушные гудки, ожидая, когда же мне ответил оператор. Тело Джека содрогнулось и его вырвало. — Все хорошо, — я погладил его по безжизненной руке. — Это хороший признак. Ты выкарабкаешься, Джек. Неделя пятая В первые пару дней он не приходил в сознание, а я сидел возле него в палате, держа его руку в своей и смотря на подрагивающие ресницы. Почему это произошло? Почему он снова употребил героин, хотя сказал, что это будет лишь единожды? Потому что страдал? Не мог меня найти? Скучал? Боялся? Он упал возле двери, потому что пытался выйти на поиски? Я чувствовал, что вина лежит на мне, и от этого осознания в глазах у меня мутнело. — Вам необходимо что-то поесть, молодой человек, — сказала медсестра, заглянувшая в палату. — Вы третьи сутки не отходите от него. Но я лишь покачал головой, отказавшись и прижимая его руку к губам. И тут он открыл глаза... Неделя шестая Я миновал длинный коридор и подошел к гримерке. Концерт должен был начаться через полчаса. Первый после почти двухнедельного отсутствия в больнице. Зачем я пришел сюда? Наверное, поддержать его. Он все еще чувствовал себя не слишком хорошо. Рывком открыв дверь, я оказался в плотном тумане. С трудом сфокусировавшись, увидел очертания стола и нескольких бульбуляторов на нем. Ребята из группы хохотали, сидя на диване, вполне довольные жизнью с сигаретами в зубах. Никотиновый дым плотно перемешался с дурью, и у меня начала кружится голова, когда кто-то схватил меня за запястье и потащил прочь из гримерки. Откашливаясь и протирая глаза, я не сразу понял, что это Джек. Он втянул меня в помещение туалета для персонала, закрыв его изнутри и прижав меня к стене. — Ты обещал, что завязал, — возмутился я. — Ты обещал в больнице, и мы снова смотрели тот жуткий фильм, помнишь? — Конечно помню, — сказал он. — И поэтому я не курил. А значит, что мне надо расслабиться другим способом, — сказал он, припав к моим губам и скользнув языком внутрь. Потом стянул с меня футболку и джинсы вместе с нижним бельем, развернув к себе спиной. Руками я оперся в холодный кафель стены, а он все изводил меня, блуждая губами по шее и спине. Я почувствовал, как он упирается в меня членом, и заерзал, поторапливая его. — Может быть немного больно, — предупредил Джек. — Мы давно этого не делали. Но я издал в ответ сдавленный звук, похожий на всхлип — от желания вообще не было сил говорить. Он начал медленно входить, выцеживая из меня приглушенные поскуливания. Действительно, процесс проходил с некоторым трудом, но я лишь подавался ему настречу, наплевав на все, вот так, еще глубже, да.... Неделя седьмая Джек сидел с гитарой возле компьютера, и что-то наигрывал. На экране отражалась неровная кривая, отображая частоту воспроизводимых звуков, так похожая на черту кардиомонитора в его палате... Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Почему Джек? Почему ты не придумал себе интересный псевдоним, как это делают многие музыканты? — спросил я его, внезапно оторвав от записи. — А ты никогда не задумывался над именем «Джек»? Оно везде и именно там, где надо. Джек Дэниэлс, Блэкджек, Джекпот... Или вот люди с этим именем, например, Джек Кеч, лондонский палач... Или Jack-of-all-trade (мастер на все руки)... Ну а маньяк Джек Потрошитель чего стоит... Поэтому я и Джек. Это действительно крутое имя. Улыбнувшись, я подтянул к себе колени, обхватив их. Он такой замечательный. Шизанутый, неуправляемый, непредсказуемый, но самый лучший. Я впервые наблюдал процесс записи музыки. И мне кажется, что мог смотреть на это часами, наблюдая за его руками, нежно перебирающими струны или терзающими их медиатором при выпиливании крутого соло. Иногда он что-то напевал себе под нос, неразборчиво, но голос его был притягательным, как и на сцене. — Ты ведь и так сумасшедший, Джек, — отвлек я его так же внезапно, как и в первый раз. — Зачем тебе нужны наркотики? Объясни, я не могу понять. — Но я ведь бросил, — усмехнулся он. — Так что теперь не нужны. — Нет, я имею в виду в принципе. Зачем? — «Тот, кто делает из себя зверя, избавляется от боли быть человеком», — ответил он цитатой. Вот всегда так. Непонятно, завуалированно, но чертовски глубоко. Джек-наркоман. Джек-наркотик. Мой Джек. Неделя восьмая Придя после работы, я встретил его на скамейке во дворе. Еще издали заметил, и, удивленный, подошел. Он сидел с прямой спиной, будто проглотил жердь, а руки его как-то нелепо и расслабленно лежали на коленях. Я сел рядом, почувствовав неладное. А он хмыкнул вместо приветствия и показал рукой на дерево. — Видишь? — Что? — я в недоумении уставился вперед. — Дерево, и что дальше? — Это не просто дерево. Я вижу все сотни тысяч листьев — притом одновременно. Они не просто зеленые, они разные, каждый имеет свой оттенок. А я вижу все их сразу. Будто сняли какой-то фильтр, заслон, и мир заиграл яркими красками. Когда я слушаю музыку, то ощущаю мелодию кожей, не только ушами. Я проникаю в свое подсознание, проваливаюсь во внутренние миры, что переполнены эмоциями — четкими, яркими. — Ты опять под чем-то? — выдохнул я обреченно. — Да. И сейчас как раз объясняю тебе почему. Это необыкновенно. LSD возвращает мозг к своим чувствам. Буквально. Словно с меня сняли шлем и водолазный костюм. Поэтому я принимаю наркотики. Ведь ты спрашивал у меня об этом, да? Вот я тебе ответил. Только будучи под ними, я могу сказать тебе, объяснить... Хотя нет, это не объяснить вот так. Жаль, что ты не эмпат. Ты бы понял. Я просто покачал головой и встал. Посмотрел на него. Сейчас с ним спорить нет смысла. Отпустит часов через пять, не меньше, я уже знал, как это действует. Черт, да за время житья с ним я столько узнал о наркотиках, словно готовился защищать на эту тему диплом! Плевать. Я просто пошел домой. Когда придет в себя — я ему устрою. Обещал бросить, как же. И чего это я такой доверчивый? Мы стояли по разные стороны комнаты, тяжело дыша, как кошки, отскочившие друг от друга в драке. А ведь все так и было. Мы сцепились с ним, как только он вернулся домой — уже ночью и на отходняке. Я, накрутивший себя к тому времени до полубезумия, с порога съездил кулаком ему по физиономии, и понеслась. Я орал на него, что он предатель, что не умеет держать слово, что пугает меня, что я хочу его бросить. А он в ответ изливался бранью, говорил, что ему нужны наркотики, что только так он сможет видеть мир другими глазами, что не в силах выносить серости будней без дозы какой-нибудь дури. Так много «что». Мы орали, как ненормальные, но вряд ли слышали друг друга, будучи на эмоциональной грани, пребывая в самой настоящей истерике. И вот он стоит там, возле противоположной стены, с взъерошенными волосами, уже не злой, уставший, поникший от выплеснутой ярости. — Все! Мне надоело! Выбирай: наркотики или я! — я выкрикнул это порывисто, одним выдохом рассекая напряженную тишину. И просто стоял и ждал ответа. Особо ни на что не надеясь, но ждал. Он замер в растерянности. Прошла минута, две... Я смотрел на него, а он опустил глаза в пол и нервно кусал губу. Потом неуверенно, медленно, будто ступая на подвесной мост, сделал шаг. Еще один. И еще, уже смелее. И вдруг, метнувшись вперед почти бегом, обнял меня. — Конечно ты. Только ты, и никак иначе. Неделя девятая Он что-то наигрывал на гитаре, пытаясь подпевать. Получалось это не особо удачно, так как голос его сел и охрип после нашей последней ссоры. — Нирвана? — попробовал угадать я. — Схватываешь на лету, — он поднял на меня взгляд и усмехнулся. А я завис, смотря на очертания его таких соблазнительных губ. И судорожно думал, что не хочу потерять его, что бы ни случилось. На самом деле, будучи рядом с ним, я постоянно чего-то боялся. Что он сорвется в очередной раз, боялся передозировки, боялся, что он заразится, или уже заразился СПИДом, либо что я заражусь от него, ведь мы частенько не предохранялись, боялся, в конце концов, что он бросит меня, устав от моих вечных нравоучений. Быть с ним всегда казалось одной сплошной полосой испытаний. Я порывисто встал и пошел на кухню. К слову сказать, в его квартирке я давно навел порядок, по крайней мере, настолько, насколько это было возможно. Чистая чашка, кипяток, ароматные чайные листья с цветочками. — Ромашковый чай, — я поставил кружку возле него на стол, вернувшись в комнату. В конце концов, это из-за ссоры со мной у него сел голос, напиток хоть немного успокоит раздражение в горле. До чего я докатился, сам себя обвиняю. Плевать. Уже ничего не изменишь. — Не хочу, — буркнул он недовольно. Видимо, тоже вспомнил о ссоре. И о последствиях в виде окончательного и необратимого отказа от наркотиков. Он поклялся. И я верил. Я всегда верил, и буду верить ему. Ничего, немного посидит, и выпьет. Он любил этот чай, а я знал об этом. — Знаешь что? Пойдем сдадим анализы на СПИД. Я сказал это внезапно, а Джек даже поперхнулся напитком, до которого все-таки соизволил снизойти. Но отпираться не стал. Мы сдали кровь в тот же день, результаты обещали предоставить через неделю. Неделя десятая Утро ознаменовалось настойчивыми ласками. Джек разбудил меня поцелуем в висок, потом облизнул щеку. Именно облизнул, проведя своим длинным влажным языком, словно по большой конфете. Я усмехнулся, не поняв до конца, понравилось ли мне это. Да он и не дал мне время, начав ласкать таким же образом шею, грудь. Его язык путешествовал по мне без какого-либо маршрута, перескакивая с места на место, будоража возбужденную кожу, от чего через некоторое время я весь покрылся мурашками. Потом добрался до моего органа, с целью возбудить его, но опоздал — я и так был во всеоружии. Когда Джек находился в завязке, то его извращениям просто не было предела. Неделю он не вспоминал о наркоте, и всю эту неделю не выпускал меня из кровати. Он похотливо ухмыльнулся. — Давай-ка теперь ты развлечешься на мне. Я опешил. Сначала подумал, что не так его понял, но увидев, как он принимает коленно-локтевую позу, сообразил, чего он хочет. — Но... Но обычно же я... Ты... — я потерялся в словах, как неразумное дитя, а он бросил раздраженный взгляд через плечо. — Мы же не семья педиков, чтобы назначать, кто тут актив, кто пассив. Я усмехнулся. Не семья педиков... Мда... Просто живем вместе, трахаемся периодически, как одержимые, а так ничего — не семья, конечно, и упаси бог, не педики. Все еще в нерешительности, но с возрастающим возбуждением я пристроился за Джеком. Я всегда радовался тому, что мы с ним приблизительно одного роста и комплекции, но нынче был рад этому вдвойне — иначе чувствовал бы себя чихуа-хуа, в период случки взбирающимся на добермана... Я потянулся рукой к тумбочке за презервативом, но Джек хлопнул меня по руке. — Бери меня так. Я хочу чувствовать тебя, а не чертову резину. Я попытался возразить, мол, без смазки ему будет больно, и т.д. и т.п., но он так раздраженно вздохнул, что я замолк. Сплюнул на руку, чтобы смочить свой член, и начал экзекуцию. Мне стоил немалых трудов этот процесс. Я слышал, как заскрипели его зубы, как он подавил стон, видел побелевшие костяшки пальцев, вцепившееся в простыни... Но меня постепенно охватывал такой жар, что я просто не мог прекратить, я хотел довести дело до финала, и наконец, последним рывком, вошел полностью. Сжав его за бедра, я стал двигаться, сначала медленно, проверяя, настраиваясь, но через некоторое время меня уже так накрыло наслаждение, что толчки стали частыми и сильными, сотрясая наши тела, заставляя стонать и меня, и его. Пот каплями покрыл все мое тело, проклятая жара, из-за нее взмокшие руки иногда соскальзывали с его бедер, но каждый раз он хватал меня за запястье, заставляя обнимать себя. В какой-то момент я инстинктивно потянулся рукой к его члену, желая доставить ему наслаждение, как он многократно проделывал это со мной, однако он передвинул ее себе на живот, мышцы которого сокращались в агонии страсти. Значит все-таки не полный пассив... Значит лгал мне... Он никогда раньше... До меня... И на границе сознания вдруг сообразив, что он впервые позволил кому-то обладать собой, и не кому-нибудь, а именно мне, я разорвался оргазмом и рухнул без сил на его спину. Джек растянулся на кровати, тяжело дыша, а я сгреб его под собой, сжимая так, словно боялся, что он исчезнет. — Ну что, — еще слегка прерывающимся голосом сказал мне мой наркотик. — Теперь моя очередь... Неделя одиннадцатая Я сидел в больничном коридоре и ждал Джека. Свои анализы на СПИД я уже забрал, и был чист. Поэтому не особо переживал — ведь вероятность того, что он не заразил меня, будучи больным, мизерна, а значит, все в порядке. Время шло, а он все не появлялся. Я начал беспокоиться, встал, собираясь заглянуть в кабинет. И тут он вышел. С лицом, в котором не было ни кровинки, он прошел мимо меня, даже не заметив, направляясь по коридору в сторону надписи «место для курения». Мое сердце ухнуло вниз, проломив пол и падая в пучину черной бездны. В желудке мерзко зашевелился клубок змей, вызывая тошноту. На подгибающихся ногах я поволокся за ним. Мы вышли на больничный балкон. Джек достал сигарету, прикурил и глубоко затянулся, сощурившись и смотря вперед. Левую руку он сунул в карман, но я успел заметить его трясущиеся пальцы. Птицы с криком метались в небе, ветер сдувал сигаретный дым мне в лицо, забивая легкие. Я приблизился и обнял его. — Отойди, — сказал он нарочито холодно. — Каждое прикосновение ко мне — это яд. Но я не двинулся с места. А он не пытался отстраниться, просто стоял и курил в гробовой тишине. Потом щелчком отбросил сигарету и повернулся ко мне, такой опустошенный, безэмоциональный, словно восковая кукла. — Мы расстаемся. — Нет. — Иначе ты заразишься. Ты понимаешь это? — наигранно грозно, словно отчитывая нашкодившего котенка. — Мне плевать, — мои руки опустились, плетями повиснув вдоль тела. — Мне совершенно на это плевать. Насрать, я не брошу тебя. Слышишь, я не оставлю тебя, чем бы это мне ни грозило! — мой голос сорвался на крик. — Не оставлю, не уйду, хоть выгоняй, ни за что, никогда! Я люблю тебя, подонок ты этакий, слышишь?! Он порывисто обнял меня. И сжал так сильно, что я почти задохнулся, но мне было все равно. Слезы катились из глаз и падали ему на плечо. Я снова ревел. Сколько раз, будучи с ним, я ревел, но я не жалел об этом ни секунды. — Знаешь, а ведь уже изобрели лекарство. Скоро смогут лечить, — прошептал я, когда немного успокоился благодаря теплу его рук. — Не доживем, — усмехнулся он горько, зарывшись пальцами мне в волосы. — Доживем, — уверенно ответил я. — Обязательно доживем.