***
На утро следующего дня девочка уже без помощи спустилась по лестнице к завтраку. Сэм предложил свою руку для опоры, чтобы дойти до стола. — Молодец! Это уже прогресс, — обрадовался Бобби. Только откуда в тебе силы? Ты же ничего не ешь. Коста раздражённо посмотрела на него исподлобья, но сдержалась от язвительного ответа. Под большими глазами залегли тёмные тени, отчего её взгляд стал более выразительным и устрашающим. Сэм снял со сковороды последний румяный панкейк, положил сверху на небольшую стопку и помазал кусочком сливочного масла по всей поверхности. Поставил тарелку на стол перед Костой к овощному салату и сиропам. Заварил чай и вместе с кофе также поставил на стол. После сел по левую руку от Косты и налил себе кофе. Девочка держала потрясывающиеся руки на коленях и враждебно глядела на еду. Сэм озадаченно посмотрел на сестру, а потом на вновь зашедшего в комнату Бобби, который выходил за Дином. (Впервые они решили позавтракать вместе, чтобы дать почувствоовать Косте, что она в безопасности в кругу семьи). — Почему ты не ешь? — тихо спросил Сэм, кладя себе несколько блинов и поливая их кленовым сиропом. Сестра не ответила, отвернувшись к окну, где был виден идущий к дому Дин. Парень улыбнулся и поприветствовал её взмахом руки. — Дай, мне свою тарелку, — в приказном тоне, не терпящим возражений, сказала она, впившись взглядом в удивлённое лицо брата. — Но… я себе положил… — начал было он, но его прервал Бобби: — Коста, ты будешь есть, если поменяешься с Сэмом? — догадавшись, подошёл мужчина. Девушка согласно кивнула, и Сэм отдал ей свою тарелку. Дрожащими пальцами Коста свернула блин и поднесла к губам, но в последний момент раздумала и положила в тарелку. — Начинается… — устало протянул Бобби. — Ну не собираемся мы травить тебя! Нам то это к чему? Дверь со скрипом отворилась и на пороге застыл удивлённый Дин. — Я не ослышался? Коста вскочила, съёжилась от резкой боли в животе, обвела огненным взглядом мужчин и после заплетающимся шагом направилась обратно к лестнице. — Коста! Вернись! Ну подумай сама, если бы мы хотели тебе причинить вред, то давно бы уже это сделали! Почему тогда вся ранее съеденная тобой еда не была отравлена? — затараторил Бобби. — Смотри, вот я ем, и всё нормально! — Сэм на показ откусил большой кусок панкейка и, толком не прожевав, проглотил. — Если еда плохая, то я тоже пострадаю, — убеждал парень. Коста медлила, с пугливым любопытством наблюдая за братом. Она была очень голодна, но что-то останавливало её от приёма пищи. — Так, мне, пожалуйста, самую отравленную порцию! — звонко воскликнул Дин, хлопнув в ладоши и усаживаясь на стул Косты. Он навалил гору панкейков, поливая их большим количеством сиропа. Бобби присоединился к ним, хоть был уже сыт. Мужчины, нарочито не обращая на стоящую у ступеней девушку никакого внимания, начали с интересом обсуждать необычную историю, приключившуюся в соседнем квартале с участием зверя, который умел открывать двери. Косте от их хоть и напускного безразличия стало нестерпимо обидно, что она не смогла сдержать накатившие слёзы. Силы постепенно покидали её, и Констанция тихо присела на ступеньку. Завтракающие по-прежнему не проявляли к девушке ни малейшего интереса и даже мельком не глядели в её сторону. Ей было обидно и вдруг так захотелось внимания, сочувствия. Чтобы её кто-нибудь пожалел, приласкал, но всё также продолжалась оживлённая беседа про осточертелую охоту и такие неважные в этот момент дела, что Коста не выдержала и подала голос, заставивший мужчин надолго замолчать: — Они… Они… день могли давать то, что было нормальной едой, но то, что я терпеть не могла до всех этих событий, а потом в какой-то приём пищи, например, которую я любила, подложить червей или подсыпать наркотики, или смешать свежие продукты с разлагающимися, или даже отравить… Они называли это «игрой на вылет». Меня кормили насильно, а потом откачивали, не давая умереть… Помню, месяц, каждый день, мне давали только несколько ложек супа на травах… Они приготовили целую кастрюлю этого дурмана, и в день я ела столько ложек… сколько… сколько… в день меня… Косту затрясло крупной дрожью. Она не могла больше ничего сказать из-за спазмов в горле от накатывающей волны отвращения. Инстинктивно ей удалось быстро подняться на ноги и побежать в туалет, где её организм попытался опорожнить и так пустой желудок. Переглянувшись дикими глазами мужчины после длинной напряжённой паузы сорвались с места и понеслись вслед за Костой, которая обессилевшая в край свалилась рядом с унитазом и не двигалась. Только слёзы тонкими струйками сочились из-под закрытых век на холодный кафель. — Твою ж историю… Ну так просто чокнуться можно, — выругался Дин и опустился на колени подле Косты. Обменявшись ещё несколькими матами братья и Бобби, не приводя девушку в чувство, по уже укоренившейся традиции отнесли наверх в её комнату. Сели вокруг на кровати. — У тебя есть капельница, Бобби? И физраствор? — глухо спросил Сэм. — Есть. Недавно достал и надеялся, что не пригодится. Бобби вернулся через несколько минут со всем необходимым. Профессионально установив капельницу, он горько усмехнулся, безнадёжно махнул рукой в направлении спящей и покинул комнату. Парни неподвижно сидели рядом с сестрой и переваривали новые обстоятельства загадочного прошлого сестры. Теперь точно ни у кого не оставалось сомнений в похищении.***
Четырнадцать лет, омрачённые страданиями. Такая вот маленькая жизнь, полная горя и ненависти. Детство — самое счастливое и беззаботное время человеческой жизни — разрушено до основания и в довершении всего осквернено ужасным пленением, поставившим окончательную точку в адекватном развитии подростка. Из этих лет тянется весь кошмар психического функционирования Сэльветрикс. Вся её экстравагантность, переменчивость, ужасность не зависели от её вида и сущности, а от психического состояния, на котором остались не стираемые следы прошедших лет. Её глаза устрашали не потому, как они выглядели, а тем, что временами в них нельзя было найти ничего, кроме всепоглощающей пустоты. Порой Она заглядывала в меня так, словно хотела присвоить себе всё то, что видела, но не могла придать своему взгляду, и потому после опускала его под ноги или устремляла в небо. Однако всё же проскальзывал быстрый и лёгкий блик надежды в тускнеющих глазах, и ему я радовался, как благодати, ещё сохранявшейся в её истерзанной душе.***
Фрагменты — то, что составляет человеческую память. Людям упомнить досконально всё невозможно, и поэтому всё, что сохранилось в их ненадёжных головах и непосредственно составляет всю их жизнь в прошлом. Вспоминая, как Коста вбрасывала какие-то отрывки воспоминаний в иногда совершенно неподходящие моменты, заставляет понять в каком же «рваном» состоянии пребывала её психика. Два года оставили слишком глубокие раны, залечить которые непредставлялось возможным. Дальнейшее восстановление было трудным. Знакомый врач Бобби, работающий в сфере охоты, смог заявить о себе только через несколько месяцев. Осмотреть её, назначить лекарства, витамины. За свою практику кого он только не лечил, чем ни раз подвергался нападениям самих охотников, которые не могли потерпеть его заботы о тех, кого они пытались истребить. Узнав о существовании подобного человека, Бобби на всякий случай запомнил его. Как оказалось, совсем не зря. На тот момент Коста уже начинала потихоньку помогать Сэму и Дину. Преодолеть тягу к жатве она не могла: нутро разрывало, ведения возвращались и их становилось слишком много. Первая жатва произошла, когда крылья Косты ещё не трансформировались. Больная девушка была вынуждена отправиться на охоту, мучаясь от жажды, словно вампир от запаха свежей крови. Никого не предупредив, одурманенная хищным чувством и невыносимой близостью жертвы, Коста направилась через несколько кварталов на место временного пребывания юного и неопытного оборотня, образ которого стоял перед глазами и сводил с ума. Братья Винчестеры уже знали об этой близкой проблеме, обговаривали её с Бобби, но вычислить логово составляло огромную задачу, так как на месте новообращённому было трудно усидеть. Вот оборотень показался из-за одного из спящих домов. Чёрные, как смоль волосы, звериный взгляд, крепкое телосложение. Ему явно хотелось забраться внутрь здания и нагнать страху, но исполнить задумку не вышло. Не успев даже учуять неладное, парень пропустил тень, стремглав бросившуюся на лёгкую добычу под покровом ночи. Оборотень дико вскрикнул и повалился на землю от укуса острых зубов в грудь. Белые клубы вытягивались наружу и сформировали образ монстра, пока тот был не завершён. Коста встретила его с нежностью. Её мягкий и чарующий голос разливался звёздной рекой, заполняя собой все, даже самые отдалённые, пространства сознания. Тонкие, почти прозрачные, пальцы касались лица и раненой груди возникшего духа, отчего тот делался счастливым и до края влюблённым в маленькую девушку, хорошевшую от каждого нового слова, слетавшего незримой бабочкой с её губ. Коста увела душу туда, где ей и место, но, где это место, сама она не представляла.***
Прекрасная песня. Я её часто слышал, правда слова никогда не запоминались. Они исчезали из памяти сразу после того, как прозвучали. Но мелодия отпечаталась во мне на вечно. Как предупреждение. Помни о смерти.