Крепко поцелуй меня, прежде чем уйти Summertime sadness — Lana Del Rey
Яку как удачная строчка из неудачного стихотворения. Как удавшаяся она за всю неудавшуюся жизнь. Да хотя зачем врать — она и сама неудавшаяся. Как только Лён, такой везучей, с ней не повезло? Видимо, вселенная дала осечку. У судьбы случился форс-мажор. Вот только у Яку не жизнь — сплошные километры форс-мажора. У неё из яркого только магнитик на холодильнике да гавайская рубашка в цветочек. И все привезено слишком деятельной maman откуда-то из Италии (и что там делают гавайские рубашки в цветочек — непонятно). У Лён же все как-то наоборот. У нее жизнь — лучше сказки, вся красочная, как у диснеевских принцесс. Ее охранять должны, покруче чем Рапунцель и Аврору вместе взятых, но нет, все равно почему-то отпустили на ночевку к Яку. Наверное, ее комната не похожа на замок страшного чудовища. И на пещеру злобного дракона — тоже. И хорошо. Хотя бы так про злобного тролля-переростка не шутят, и на том спасибо. Яку высыпает пачку маршмеллоу в одну из чашек с какао — та еще приторность, но Лён почему-то нравится, — и выходит в зал. Насчёт сегодня не ошибается: на экране ноутбука горит заставка марвел, и кажется, Хайба начинает новую серию одного из их мультфильмов. Лён дёргается в сторону, слыша скрип двери, пытается отставить ноутбук с колен и подняться одновременно. Яку фыркает: у Хайбы редко получаются подобные фокусы. — Сиди, — усмехается она, — ещё на ноутбук эту твою гадость пролить не хватало. — А на меня её пролить не жалко, что ли? — Зараза к заразе не липнет. — Именно поэтому мне досталась такая охуенная ты? — Да, я такая, — Яку задирает голову чуть повыше и все-таки ставит кружку на подлокотник. Лён её игнорирует — дуется. Даже мультик свой останавливает. Мориске смотрит на нарисованных человечков и безапелляционно заявляет: — Хороший супергерой – мертвый супергерой, — Лён мгновенно откликается: — Мыслишь как суперзлодейка. — Ты хочешь сказать, могли быть другие варианты? — Защищала бы город со мной. — Ну да, тебя бы точно взяли в супергерои. — Сама сказала: мертвый супергерой — хороший супергерой. — Какая-то самоубийственнная профессия, не находишь? — Вот видишь! За этим мне и нужны напарницы. Яку на супергероиню уж точно не тянет. Да и зачем ей этих людей спасать — вон, с самой бы разобраться. И с этими дурацкими ч*вствами. Лён её, кажется, уже не слушает: —...И разбирались бы со всякими суперзлодеями. — Зачем мне разбираться с моими союзниками? — Ну Мори-и. — Вот видишь, ты меня уже даже смертью зовёшь. — Но не своей же. На это у Яку возражений не находится. Точнее, находятся. Целый ворох, кипа, — так и кидай в лицо Хайбе. [Ты сейчас серьезно? Будто я могу убить такой огромный живой щит?] [И зачем мне такая легкая цель?] И, — где-то на самом важном, спрятанном в уголок, — "Убью кого угодно, но уж точно не тебя". Хотя что-то подсказывает ей, что Лён знает. И сделает для нее то же самое. Окно открыто нараспашку, но даже оно не помогает избежать августовской духоты. Остаётся одна ночь и один день — и прощайте, длинные каникулы. Яку об этом сейчас думать как-то не хочется. На улице только-только вечереет, и до рассвета ещё далеко, но сердце все равно почему-то сдавливает в странной грусти. Яку притягивает Лён к себе, взъерошивая той волосы. А Хайба и рада — только льнет со своим вечным обезоруживающим доверием. Мори тыкает на пробел, включая наконец эту дурацкую серию, и с интересом смотрит в экран. Мультики у Лён ей под стать — милые, добрые, двенадцать плюс максимум. И чтоб добро всегда побеждало. Чем тебе не дисней? У Яку все как-то наоборот. Чтобы все сочилось черным юмором и кровью невинных злодеев. У Яку и жизнь такая: тупые шутки где-то на грани жизни и смерти, родители-кровопийцы, и, — что не вписывается, — солнечный луч надежды где-то над головой. И то последнее время его все чаще закрывают тучи. А Яку слишком боится его потерять. И вообще, кто этот свет знает? Может, ему будет проще без мрачных злодеек, которых нужно направлять на путь истинный? Лён переводит глаза на Яку, отрываясь от мультика. Смотрит как-то вопросительно. Мори пытается улыбнуться чуть шире, мол "все окей, давай включай свои детские разборки обратно", но Хайба ей не верит. "Она же о тебе заботится, дурочка", — словно ударом по голове. И от этого возможность потерять Лён кажется чуть более пугающей и куда менее призрачной — зачем вообще ей такая обуза? И правильно — н е з а ч е м. — О чем задумалась? — Хайбе надоедает играть в молчаливые гляделки. И взгляд такой, строгий-престрогий, будто не она недавно смеялась над одной из глупостей Питера Паркера. — Давай мы сделаем вид, что я не задумывалась, и продолжим смотреть твои мультики? — Лён хмурится, и есть в этом что-то неправильное. Что-то разрушительное. Что-то... что Яку не должна была делать с ней. Что вообще в ее жизни появляться не стоило. — И вот опять ты это делаешь. — Хайба будто читает ее мысли. И это пугает еще сильнее. — Делаю что? — Ну знаешь, спихиваешь одеяло. — Лён переводит на неё внимательный взгляд. Поясняет: — Мы вообще-то говорили о тебе. — Мы говорили о злодейках и героинях, а ты перевела разговор на меня. — Яку закатывает глаза: — Нашла интересную тему. Лён будто не замечает иронии. Мотает головой и тут же начинает доказывать: — Вообще-то, очень интересная! Куроо-сан рассказывала, что- — Мало ли что Куроо-сан рассказывала, — обрубает на корню Мори, делая мысленную заметку напомнить Тецуро первое правило бойцовского клуба. Некоторым скелетам лучше оставаться замурованными своих шкафах, а не показывать все свои сгнившие косточки хаотичным новеньким. — Авторитетный источник, конечно же. Лён смеется, освещая всю комнату. Ее голос отскакивает от мрачных стен, целясь куда-то в грудную клетку, и поселяется где-то под ребрами. Заставляет осознать, насколько Яку до этого была пуста. И прошлое уже не кажется таким глупым и темным, а будущее на миг будто проясняется. Будто злодейка внезапно решает не захватывать весь мир, а перейти на светлую сторону. Будто светлая сторона все еще есть и — все еще — для нее открыта."Сколько стоит искусство?", — человек спрашивал
ван гога бросила девушка — алена швец
— Ты серьезно никогда не видела светлячков? — Лён удивленно поднимает брови и пялится на нее как на восьмое чудо света, вызывая противоречивые эмоции. Их срочно нужно как-то выразить, и Яку смазанно ударяет Хайбу по руке. — Эй! — Лён дуется пару миллисекунд и продолжает: — Я вообще-то серьезно спрашиваю! — Тогда нет. — Мори пожимает плечами. — Тогда мы просто обязаны их найти! — И где ты предлагаешь? В парке? — У тебя поблизости есть парк? — Ага. Униженный и оскорбленный. — Но ведь есть же! — И не поспоришь. — Пойдем! — предлагает Хайба. На ее лице широкая уверенная улыбка, и Яку даже почти не хочется ее стирать. — Какие светлячки, сейчас даже не июль? — Не попробуешь — не узнаешь! — заключает Лён и тянет Мори в сторону двери. Лён слишком упрямая — такую не переспоришь. Да и честно, Яку не особо хочется. Поэтому спустя несколько минут Хайба тянет ее по тротуару к парку, бежит по темному асфальту, подсвечивая дорогу фонариком телефона. Парк кажется чёртовой чёрной дырой — света в нем нет вообще, будто все его источники поглощены. Съедены огромным пространством, растворены в других мирах. Нет даже мало-мальских фонарей, даже слабого отблеска. И все же — чернота зачаровывает. Манит к себе, скрывает столько секретов... От этого, наверное, Лён так рвется вперёд. Это пугает чуть больше, чем должно, и Яку ищет повод ее остановить: — Не боишься комаров? Хайба смеется: — Их — точно нет. Меня все равно всю уже искусали, — и входит в темноту. Фонарик освещает уже пожухлую — результат многодневной жары, — траву, ножки скамеек с облетевшей краской и побитый бордюр. Лён идет вперед, в самую чащу, дальше от все еще проезжающих мимо машин, ближе к потерянным дорожкам, которых уже точно нет ни на одной карте. Яку бы впору вести самой — все-таки, она тут выросла, — но она неожиданно доверчиво держит чужую руку. Боится отпустить. Будто это почти забытое чувство внезапно охватывает и ее, будто они с Лён становятся одним целым. Яку кажется, она давно не чувствовала себя настолько счастливой и настолько ж и в о й. Они останавливаются у одной из поросших травой тропинок, словно не решаясь идти дальше. Хайба тормозит резко, и Мори чуть не врезается в ее спину. Но вместо возмущений почему-то получается только недовольный шепот: Яку боится то ли спугнуть, то ли разрушить момент. — Ну и где твои светлячки? — Должны быть. — Лён включает экран телефона, проверяя время: — Пять двенадцать. Скоро будет рассвет. — Ты что, еще и рассвет тут встретить хочешь? — Ну не тут, конечно, но в крайнем случае... Как утешительный приз. — Лён теряется на минуту, а Яку так и не может подобрать нужные слова. — Не могу понять, я восхищена или просто в шоке от этой наглости. — Только знай, что у меня были хорошие учителя. Хайба подмигивает ей, не оставляя Яку другого выбора, кроме как молча согласиться, что да, та переняла только лучшее. — Еще бы принимать подачи научилась — цены бы тебе не было. — Я и так бесценная. Яку фыркает, но оспаривать сказанное уж точно не собирается. Лён бесценная, это аксиома, не требующая доказательств. Та самая, на которой мир Мори и стоит. С виду стеклянная, хрупкая, того гляди разобьется, а на самом деле — алмазная. Непоколебимая. Настоящая. Пока Яку проваливается в свои размышления, Лён водит пальцем по экрану телефона, видимо, открывая какое-то приложение. Или просто пытаясь что-то набрать, Мори не вникает. Фонарик мигает несколько раз, и Хайба направляет его к траве. — Это и был твой гениальный план? — Тихо, — просит Лён, и Яку замолкает. В этих словах столько надежды, что становится как-то беспомощно. И чтобы у нее все получилось — хочется. Когда в траве появляется слабый ответный огонек, Мори почти думает, что ей кажется. Разубеждает только самодовольный шепот Лён. — А я говорила, что я везучая, — смеется она. Яку позволяет себе глупую улыбку в ответ. — А еще говоришь, что не супергероиня. Вот же твоя способность. — "Супергерой — не тот, у кого есть суперспособность, а тот, кто победил суперзлодея", — цитирует Хайба какой-то фильм. На город проливаются первые лучи обновленного солнца. — Мне что, теперь на город напасть, чтобы ты меня победила? Вопрос остается без ответа. Яку растворяется в рассветах. В больших серых городах с бесконечными многоэтажками. В безлюдных парках, где асфальтированные дорожки сплетаются с тропинками, превращаясь в клубок неразгаданных нитей. Теряет — оставляет, — там части себя, как крестражи из любимого фильма Хайбы. И сейчас она растворяется в этом моменте. А еще, кажется, в светлячке, которого так бережно держит на ладошке Лён. Но жучок вспархивает и улетает, не оставляя им ни выдуманного имени, ни глупой выходки, а тени деревьев становятся все короче. Краска на облезших скамейках видна все лучше, а асфальт оказывается не таким уж и темным. — Пойдем уже? — предлагает Мори. — Давай еще постоим. Вот так. Лён не говорит, как именно, но Яку тоже хочет насладиться этим моментом. Хайба встает со спины, обнимая ее. Вопреки всем мнениям, город не просыпается мгновенно. В домах не зажигается свет, а рев машин не доносится чаще. Кажется, всем, — даже не школьникам, — хочется растянуть последнюю августовскую ночь, поваляться в кровати подольше, забывая о рутинных делах и приготовлениях. — Пошли. — Яку выбирается из теплых объятий и уверенными шагами идет к выходу. Думает, что если обернется, останется здесь еще на долгие часы, и усмехается. — Нам нужно еще поспать, я обещала твоей сестре вернуть тебя к двенадцати. Хайба почти обижается: — Я и сама вернусь. Под пуховым одеялом слишком жарко, и Лён спихивает его на Яку — совсем не метафорически. Мори только кутается все сильнее, и кажется, совсем не против обнимающих ее ледяных рук.