Младший брат

- Зачем ты пришел? Сидящий на качелях Адам Янг слегка нахмурил брови, настороженно рассматривая высокого, одетого в черное мужчину со светлыми волосами и синими глазами, от одного взгляда которых сейчас, на исходе лета, веяло морозом, несмотря на улыбку на губах. Блондин не спеша раскачивал качели, впрочем, делал это как-то механически. Будто задумался о чём-то так глубоко, что не осознавал, что делает. Но он осознавал. Он помнил. Как странно. Всё будто повторяется. Однажды он вот так же смотрел на сидящего на качелях мальчишку - а тот болтал беззаботно, не чувствуя опасности. Не зная, кто перед ним. Впрочем, этот - знает. Недовольно поджимает губы, в глубине глаз брезжит едва заметный красный огонек. - Какой холодный прием, младший брат! - Во-первых, я не знал, что у меня есть братья. Не припомню, чтобы ты приходил на мой день рождения. А во-вторых... Повторяю - зачем ты пришел? Блондин пожал плечами. - Просто захотелось посмотреть на тебя. Убедиться, на самом ли деле всё произошло так, как болтают по всей преисподней! - он прищурился, словно пронизывая Адама взглядом. - И что, - с вызовом спросил Адам, - убедился? - Вполне. И я поражен. Ты наделен огромной силой, отец отмерил тебе больше, чем мне, чем любому из нас - и ты променял эту силу на кучку смертных детишек, на глупые забавы? Это тебе оказалось важнее, чем исполнить волю отца? - Твоего. Если ты, конечно, имеешь в виду того красного рогатого урода, что недавно вылез из-под земли на авиабазе, - Адам мотнул головой. - Я ему не сын, и никогда им не был. Я так ему и сказал. И раз уж ты считаешь его своим папочкой то наверняка это знаешь. Блондин коротко рассмеялся, глядя на Адама снисходительно, точно на нашкодившую собачонку. - Наивное дитя. Ты думаешь, твоей воли для этого достаточно? Пойми, ты можешь отменить Армагеддон, и изменить самый мир вокруг так, как захочешь, но это не изменит главного. Того, чей ты сын. Не будь ты его сыном, ты был бы бессильней младенца, которого когда-то подменили тобой те безмозглые монахини. Но ты по-прежнему при своих силах, хоть и скрываешь их. Догадываешься, почему? - Нет. И не хочу знать. - Я сам не могу понять этого, - со странной задумчивостью произнес блондин. - Почему именно ты стал его любимцем? Обычно он не прощает провалы. Видел бы ты, что он сотворил со мной, когда я вернулся, разбитый, побежденный друидом-недоучкой немногим старше тебя! А ты разрушаешь его планы, отрекаешься от него - и Князь мира сего, вместо того чтобы покарать своё недостойное чадо, не только оставляет его в живых, но и не отнимает ни толики из дарованных сил! Младший сын... - снова послышался смех, полный странной горечи. - Любимец отца, которому всё будет прощено! - И ты... - Адам воззрился на собеседника, точно не веря своим глазам. - Ты завидуешь этому? Ты. Мне. Завидуешь? Синие глаза в ответ полыхнули огнем. Качели описали в воздухе дугу с пронзительным скрипом, а где-то рядом встревоженно гавкнула собака. - Тише, Барбос, всё нормально! - повелительно крикнул Адам. Блондин проследил за его взглядом и поморщился: - Во что ты превратил собаку? - А ты в одиннадцать лет хотел себе в подарок на день рождения красноглазого клыкастого монстра? - Адам искренне оскорбился. Вот сейчас на него действительно посмотрели, как на младенца. - Мне не было одиннадцати лет, - прозвучало это так, словно он подозревал, что Адам его не поймет, потому что до сих пор не знает всех букв алфавита. - Что? - удивленно переспросил Адам. - Мне было дано лишь шесть дней на то дело, которого ты не пожелал совершить. Поэтому у меня не было времени на детские глупости. - Ты родился взрослым? Нет, правда? Впервые сыну Сатаны стало по-настоящему не по себе под взглядом младшего брата. Тот смотрел на него самым омерзительным взглядом, какой только можно было себе вообразить. С сочувствием. С детской незамутненной жалостью. - У тебя ничего не было? Ни дней рождения, ни друзей, ничего? Да у тебя даже имени не было! Твой отец не дал его тебе, просто зашвырнул сюда, чтобы ты уничтожил этот мир, о котором даже ничего не знал! - Что с того? Я должен был лишь исполнить волю отца. - В этом всё и дело? Ты хотел, чтобы он тобой гордился и... - Хватит! - резко произнес блондин. Качели испуганно застыли в воздухе. - Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Оставь любовь и прочие слезливые рассуждения ангелам. - Да ангелы, в общем-то тоже... Не то чтобы ангелы, - заметил Адам. Качели начали движение снова. - Особенно этот, с сиреневыми глазами. - Гавриил? Напыщенный самодовольный святоша. Братья переглянулись, продевая короткий миг понимания. - Но уничтожить этот мир я не дам, - решительно произнес Адам. - Особенно сейчас. Так и скажи своему отцу. Хотя, нет. Не говори. Зачем к нему возвращаться и злить его лишний раз, верно? Есть идея получше. - О чём ты? Адам улыбнулся. Почти ангельской невинной улыбкой. И эта улыбка обожгла, пронзила сильнее, чем друидский кинжал, коснулась угольно-черного сердца... - Что ты делаешь? - выдохнул он, хотя уже понимал - что. Младший брат, отцовский любимчик, менял его. Легко и не задумываясь. Так же, как весь этот несчастный мир. Через секунду Адам сидел на качелях в одиночестве. В воздухе звенело смутное эхо затейливой латинской фразы - то ли черного заклинания, то ли просто витиеватого ругательства. Хотя, может, это скрипели всё те же качели. Подбежавший пёс завилял хвостом. - И всё-таки, Америка - потрясающее место, да, Барбос? - обратился к нему Адам. - Тридцать девять видов мороженого, и Диснейленд, и вообще... Ему там понравится. Это точно. Барбос согласно тявкнул. И вслед за хозяином повернулся в ту сторону, где, через тысячи километров воды и суши, в крохотном американском городишке паренек, вчерашний школьник в потертых джинсах и клетчатой рубашке неловко пожимал руку импозантному светловолосому джентльмену в черном. - Я Кенни. Кенни Трэвис. Приятно познакомиться, мистер Уорлок. И отчего сердце парня по имени Кенни вдруг забилось чаще - знал лишь одиннадцатилетний мальчик, качающийся на качелях в английской деревушке. Статный светловолосый мистер Уорлок этого не знал. Он лишь чувствовал, как уголь, черный уголь, остывший столетия назад, медленно разгорается в его груди.